Нефть Кубани

Топливо-энергетический комплекс по-прежнему остаётся становым хребтом экономики. В том числе, и в нашем крае. Но его перспективы не очень ясны. Об этом мы беседуем с директором Института нефти, газа и энергетики (входит в структуру КубГТУ) Дмитрием Антониади.

– Как повлияла нестабильность последних лет на нефтяном рынке, сокращение производства нефти в рамках ОПЕК+ на состояние нефтедобычи в крае?

– Да практически никак. Как добывали прежде свои 600 тысяч тонн нефти в год, так добываем и сейчас. Сокращение, а потом наращивание велось за счёт крупных месторождений, в первую очередь, Западной Сибири, наши объёмы слишком незначительны. Так что в этом смысле мы, можно сказать, – тихая заводь, и мировые катаклизмы обошли нас стороной. Можно, конечно, сформулировать и по-другому: предприятия уровня «Краснодарнефтегаза» сегодня не связаны с мировой повесткой.

– Так, может быть, можно в перспективе нарастить добычу? Помнится, большие надежды связывались с черноморским шельфом.

– В Туапсинском прогибе «Роснефть» проводила геофизические исследования нефтегазовой ловушки. Результаты отрицательные. Увы, надежды не оправдались. Так бывает. Дальнейшие исследования прекращены.

– Тем не менее, каковы перспективы «Краснодарнефтегаза» ближайшем будущем?

– Думаю, что говорить о каких-то перспективах сейчас невозможно. Перед «Краснодарнефтегазом» стояла и стоит одна задача, – выполнение планов и показателей этого и следующего года. Всё. Стратегическими оценками и выстраиванием перспектив никто не занимается. Моё мнение: они появятся, если собственники поменяют своё отношение к зрелым месторождениям. И если такая перемена произойдёт, то ещё 10-20 лет смело можно добывать не 600 тысяч, а по миллиону тонн. Всего-то необходимо три вещи: желание, деньги и подключение серьёзных интеллектуальных ресурсов.

Чтобы понять всю важность последних, приведу один пример: американские нефтяники в результате серьезнейшей работы в течение последнего десятилетия смогли увеличить ключевой показатель – коэффициент извлечения нефти (КИН) – практически вдвое. До 60-70%. Что это даёт? Во первых совсем другую экономику месторождения, а во-вторых, если пересчитать на наши, российские объёмы, то каждый процент увеличения КИН даёт прирост извлекаемых запасов на 5 млрд тонн, – почти десять лет добычи всей страны. А тут десятки процентов.

– А вообще, насколько интересны небольшие региональные дочки такой глобальной компании, какой себя позиционирует «Роснефть»?

– По-разному бывает. Но тенденция к продаже таких небольших объектов в последнее время очевидна. По всей стране. От Сахалинморнефтегаза до Ставропольнефтегаза. Для того, чтобы сконцентрировать всё своё внимание и ресурсы на выполнении глобальных проектов, вроде наращивания добычи в Арктике на 80-100 млн тонн в год. В нашем крае «Роснефть» прекратила добычу на месторождениях Хадыженской группы, которую вели лет 100. Лицензию на недропользование вернули государству. Ну а поскольку наше законодательство, мягко говоря, не благоволит к малому и среднему бизнесу, то их просто забросили. Видимо, в скором времени от инфраструктуры ничего не останется.

Можно ещё вспомнить такую дочку, как «Приазовнефть». Она ведёт на шельфе Азовского моря очень ограниченную добычу, и о заявленных поначалу планах уже никто не вспоминает. Просто и предполагаемые объёмы добычи неинтересны, и затраты слишком велики, и других забот, с экологией, например, более чем достаточно. Так что о подобных проектах нельзя сказать, что они живые, но и хоронить вроде тоже пока рано.

«Ставропольнефтегаз» разрабатывает 32 нефтяных и нефтегазоконденсатных месторождения на 36 участках недр. В 2020 г. добыча – 0,7 млн тонн нефти. Собственником «РН-Ставропольнефтегаза» (г. Нефтекумск) стал «Центргеко Холдинг» (ЦГК, г. Москва). «Роснефть» в конце 2020 г. анонсировала планы по продаже в течение 1,5 лет российским покупателям хвостовых активов с эквивалентом производства 20 млн тонн в год нефти, что позволит улучшить качество портфеля активов. В частности, речь шла о продаже активов на юге РФ, месторождений «Самаранефтегаза», «Оренбургнефти», «РН-Северная нефть», «Талинского», «Варьеганефтегаза» и «РН-Сахалинморнефтегаза».

– Если попытаться прогнозировать, какова, на Ваш взгляд, будет дальнейшая судьба проданных активов?

– Нельзя за всех сразу сказать. Многое, очевидно, зависит от покупателя. Но есть одна общая негативная черта. Я уже говорил, что в этих компаниях, бывших «дочках», не велось стратегического планирования. Что уж говорить о рассмотрении их глобальных перспектив, если даже планы добычи, ремонта скважин, бурения и т. д. многие годы и десятилетия спускались из Москвы. Быстро перестроиться не получится. Кто сможет определить верную стратегию развития? Разве что новый собственник. И то, если захочет, если у него есть соответствующие специалисты и желание вести эту тяжёлую, сложную и дорогую работу. Пока, по крайней мере, на примере Ставропольнефтегаза я такого не вижу.

– А как бы Вы определили эту «стратегию развития»?

– Нужна принципиально иная философия добычи… Если идти с самого начала, то для нас большая проблема – искусственное разделение на нефтегазовые компании и электроэнергетические. Так повелось еще с давних времен, с плана ГОЭЛРО. И по сей день 45% электричества у нас вырабатывается из газа, но 90% его производят не нефтяники и не газовики. Отсюда не самая рациональная схема размещения энергообъектов, а следовательно – очень большие потери. Примерно 2%, а в реальности, газовики говорят, до 4% при транспортировке газа и до 15% при передаче электричества.

Новый мировой тренд и новая философия добычи, о которой я уже говорил, заключается в том, что нужно не ограничиваться добычей нефти и попутного газа с последующей транспортировкой, а «собирать» на месторождении целый ряд отраслей. Стремясь максимально, насколько позволяет экономика и объёмы сырья, производить конечный продукт. Это переработка газа в электричество, не только для собственных нужд, как сейчас. (По моим подсчётам, за счёт добычи своего газа мы бы могли полностью обеспечить край электроэнергией). Это и широкий ассортимент продукции нефтегазохимии, и многое другое. Хоть печное топливо, хоть дорожный битум. Но часто нам даже имеющийся полуфабрикат, например, мазут неинтересно перерабатывать.

Так что даже в компаниях, где есть и добыча нефти-газа, и производство электроэнергии – это не пересекающиеся виды бизнеса. А результат этого очень простой – мы, как конечные потребители, платим больше, и жизнь у нас – дороже.

– Мы уже отчасти коснулись тех грандиозных изменений, которые сейчас происходят в нефтегазовой отрасли. Они как-то отражаются в курсах, учебных программах Вашего Института?

– Поскольку структурно мы входим в Кубанский государственный технологический университет, то можно сказать, что он – один из очень немногих вузов, которые имеют в своём «образовательном пакете» весь спектр нефтегазовых специальностей. Я не говорю, конечно, о специализированных вузах, там это понятно. Мы вошли в число всего восьми вузов, с которыми «Роснефть» заключила договор о стратегическом партнерстве. Чтобы понять, какой там уровень, назову лишь ещё двух из этой восьмерки, – знаменитая московская «керосинка» (Университет нефти и газа им. Губкина) и МГУ. Что такое сотрудничество приносит студентам? Например, возможность получить стипендию «Роснефти». А это, во-первых, шанс, что тебя заметят в крупнейшей компании отрасли, а во-вторых, 30 тысяч рублей в месяц. В течение года. Что, согласитесь, намного больше любой стипендии. Даже Президентской. Хотя и требования, конечно, очень серьёзные. Но, что очень важно, есть к чему стремиться.

Со следующего года создаём высшую инженерную школу – будем готовить инженеров ТЭК, специалистов высшей квалификации в области науки и проектирования. Для этого мы тесно сотрудничаем с кафедрами различных факультетов КубГТУ. Как показывает практика, часто такая межфакультетская кооперация «по горизонтали» оказывается весьма эффективной. Даже больше, чем планировалось изначально. Например, уже пару лет как работает созданное совместно с нашими коллегами с экономического факультета направление «Экономика и управление в нефтегазовом комплексе». Тем же путём идём и по многим другим направлениям. Сотрудничаем, конечно, и с нашим Научно-техническим центром «Роснефти», который в своё время я создал, которому отдал полжизни. Первый такой был в стране у нефтяной компании.

В чем взаимная выгода от такого партнерства? Компании нужны кадры, в том числе и молодые. Но они должны быть подготовлены, чтобы сразу включиться в работу. Причин неподготовленности может быть много, но одна из них, – в вузе не было специализированного программного продукта. Он дорог. Более сотни программных продуктов для нефтяников. Часть импортных, часть российских. Стоит 300 миллионов рублей. Доля последних, кстати, постоянно растёт и сейчас составляет уже где-то 3/4.

Научно-технический центр «Роснефти» передал такие программы нам. Для использования в образовательных целях. Соответственно, наши студенты получили возможность обучаться на них. И теперь мы, наконец, получили возможность создать школу, которая будет готовить специалистов самого высокого уровня. Инженеров, но не для производства, а уровнем выше, для развития. Они должны быть не только способны, но и стремиться заниматься новациями. Быть новаторами по складу ума, характера.

Создание таких научно-образовательных центров – это и мировой тренд, и решение Правительства РФ. Оно через несколько месяцев намерено провести конкурс для выбора 30 университетов в стране, которые создадут Инженерные школы. На их развитие ежегодно дополнительно из федеральной казны будет выплачиваться от 50 до 250 миллионов рублей.

Мы, разумеется, примем участие в этом конкурсе.

– Чем Вам и Вашим подопечным запомнился уходящий год?

– В нынешнем году наш выпускник по специальности «Энергетика» стал «Лучшим выпускником России» по ЮФО. Наш преподаватель по теплоэнергетике Валентин Шапошников выиграл конкурс «100 лучших управленцев России». Нужно сказать, что там конкурс был какой-то сумасшедший. Что-то вроде полмиллиона человек изначально претендовало. Получается, выбирали одного из пяти тысяч.

Это что касается достижений, первое, что приходит в голову. Традиционно росло количество желающих поступить, росло и число бюджетных мест. Количество учащихся достигло 2500 человек. Набор на очную форму обучения – 350 человек и ещё человек 500 – заочники. Причём из выпуска в нашем крае остаётся человек 50, остальные разъезжаются в другие регионы. Едут, разумеется, не на пустое место – у нас есть договора со многими крупными нефтегазодобывающими предприятиями со всей страны, для которых мы готовим специалистов. Так постепенно наш Институт становится центром подготовки кадров российского масштаба.