11399
Интервью с заслуженным работником культуры Кубани Натальей Корсаковой
«НГК»: Наталья Александровна, вы в конце мая вернулись из поездки в Москву, выполнив то, что давно собирались сделать, – передали в Государственный архив РФ материалы из личного архива. Чем был продиктован Ваш поступок?
Н. Корсакова: Я очень благодарна вам за эту встречу, за эту беседу, потому что как-то сейчас не особо интересуются архивами. Передать документы в Государственный архив РФ меня сподвигла моя дружба с дочерью генерала Вячеслава Науменко – Натальей Вячеславовной Назаренко, которая умерла в 2012 году в 92-летнем возрасте. В мою последнюю поездку в Америку в 2011 году она поставила передо мною вопрос: «Какова будет судьба документов, которые я передаю?» Мне были переданы очень важные документы семьи Науменко. Достаточно сказать, что там были дневники, которые вёл сам генерал Науменко с 1917 года и до конца 50-х годов. И в этих дневниках он подробно писал о казачестве в эмиграции, о событиях Гражданской войны, Второй мировой войны. Это бесценный источник, прежде всего, по истории России и Кубани.
«НГК»: А написаны дневники от руки? Можно ли разобрать почерк Науменко?
Н. Корсакова: От руки. У них немецкая машинка была ещё периода Первой мировой войны, когда он ещё в штабе Русской императорской армии работал, но эта машинка, к сожалению, сломалась, это были 50-е годы. Я хотела даже взять её для музея, она сама по себе представляет ценность как предмет. А потом, когда она сломалась, вынужден был писать от руки. Почерк у него довольно сложный, но в государственном архиве нашлись специалисты, которые расшифровали. Когда я сравнила с тем, какую Наталья Вячеславовна делала расшифровку, то всё совпадает, а она почерк отца хорошо знала. И вот Наталья Вячеславовна этот разговор затеяла со мной в мою последнюю поездку в Америку. Наверное, человек предчувствует, да и возраст такой… Я не могу так часто летать, вот она и предложила такой вариант – сохранение этого архива у меня. Она очень хотела, чтобы для истории России это всё сохранилось. Она предложила, чтобы пока я хранила это у себя. А затем на мое усмотрение, но обязательно так, чтобы я передала на государственное хранение. Она просила предусмотреть, чтобы с моего разрешения осуществлялись публикации материалов из этих дневников. Мы с ней сходили в нотариальную контору в Нью-Йорке, и она заверила это свое распоряжение. Я обязана была для истории это сохранить и выполнить её волю. Наверное, пришло время, когда я должна была собраться с силами, долететь до Москвы, а сейчас это довольно сложно – нужно было ехать в Ставрополь... Но откладывать тоже надолго не хотелось. Конечно, я очень много сдала в фонды музея: все личные вещи, даже многие из драгоценных металлов…
«НГК»: Расскажите подробнее, что именно было в переданном музею архиве?
Н. Корсакова: У нас в крае в музее, как во многих музеях нашей страны, дело не совсем хорошо обстоит с реставрацией бумаги. А бумага там уже коричневая от ветхости, она вся рассыпается просто. И сдавать всё это в фонды нашего музея – несерьёзно было бы с моей стороны, потому что реставрацию не смогли бы организовать. А второе – я узнала о том, что в прошлом году Государственный архив посетило 90 тыс. исследователей как из-за рубежа, так и наших. Самая популярная тема – это русская эмиграция, особенно после октябрьских событий, Второй мировой войны. Это тема сложная, потому что эмиграция уже умерла практически и в Европе, и в Америке. А наследники или же готовы за очень высокие суммы продавать документы, или же просто ими не интересуются. Пришло время определить эти документы. И когда я обратилась в Государственный архив России, меня очень хорошо там приняли. Во многих архивах я работала: и в архиве библиотеки Солженицына, и в Российском историческом архиве, когда нужно было определить, кто же автор гимна Кубани, песни «Ты Кубань, ты наша Родина!», там эту информацию я нашла.
В Москве директора архивов – все очень доступные люди. Не всегда высокое начальство допускает к себе простых исследователей. Это раз, а во-вторых, в архиве замечательный читальный зал с компьютерами, где все свободно размещаются. В-третьих, самое главное, там прекрасная реставрация именно бумаги и фотографий, то есть там условия государственного подхода к хранению. Ну конечно, хотелось, чтобы в наших музеях и архивах тоже были такие условия. Мне кажется, что иногда то, что хранится в местных архивах, не совсем привлекает местных историков, исследователей, и они проходят мимо какой-то странички истории и не интересуются ей. Вот так и с нашей эмиграцией, я так считаю, это мое личное мнение. Вы встречали среди кубанских учёных, интеллигенции какие-то очень интересные труды по истории эмиграции, которые основаны на архивах? Поэтому спасибо, что Государственный архив РФ с таким удовольствием принял этот ценный архив.
Тема русской эмиграции сейчас очень популярна, потому что опять история России, история русских соприкасается с изгнанием, с невосприятием истории, с обманом, с подтасовками исторических фактов. Вот эти события, которые проходят у нас сейчас, об этом как раз и говорят. И очень интересную мысль я почерпнула в библиотеке Солженицына. Во-первых, там чудесная экспозиция по истории российской эмиграции, начиная с начала двадцатого столетия, – судьбы людей, предметы… Они находят спонсоров, которые помогают им. Посмотрев их экспозиции, их труды, а они каждый год проводят прекрасные конференции по эмиграции, я поняла, что словосочетание «русская, российская эмиграция» не совсем является точным. Сейчас учёные называют этот процесс русской трагедией, русским изгнанием. И чтобы изучать эту трагическую часть истории России, надо иметь хорошие подлинные документы, воспоминания очевидцев. Так сложилось, что об истории казачества, казачьей эмиграции, кубанской, в том числе, мало источников.
«НГК»: А когда Вы передавали регалии в музей Краснодара, личного архива там не было?
Н. Корсакова: Нет.
«НГК»: Скажите, Наталья Александровна, правильно ли мы поняли, что, когда исследователь обратится в этот архив для ознакомления со сданными Вами документами, ему предложат направить Вам запрос: «я такой-то такой, там-то работаю, над такой-то темой и хотел бы посмотреть эти документы, прошу дать мне разрешение», верно? А Вы либо даёте разрешение, либо – нет.
Н. Корсакова: Нет, немножко не так. Я сделала дар этому архиву, учитывая пожелания владелицы – дочери генерала Науменко. Смотреть может любой исследователь, ему обязательно предоставят, но ему без разрешения сотрудников архива и человека, который этот дар сделал, публиковать документы личного происхождения – дневники, переписку, нельзя. Потому что это очень личное. Сейчас это собственность государства.
«НГК»: А что ещё, кроме дневников генерала Науменко, в сданном Вами архиве?
Н. Корсакова: Переписка с очень известными деятелями. Там и Врангель, и генерал Краснов. Он, может быть, и не разделял какие-то их поступки, мысли, но переписку вёл, и она раскрывает более подробно эти страницы истории. Это письма к нему и его ответы. У него такая была привычка, это очень хорошая привычка: он получает письмо, вверху пишет: «Письмо генерала Краснова, число, год». А когда даёт ему ответ, пишет: «Ответ, такое-то число». Сохранял сам копии писем и ответы и обязательно ставил свою подпись под всеми письмами, на которые он отвечал.
«НГК»: Вы, наверное, все их перечитали?
Н. Корсакова: Конечно, потрясающие письма. Это период 20-х годов, когда они только ушли в эмиграцию. Это письма генерала Шкуро, генерала Клыч-Гирея. Читаешь эти письма, и перед тобой возникает образ не какого-то недостойного человека, врага, а образ нормального российского гражданина с патриотическим поведением, с любовью к близким. Сам стиль письма. Мне очень нравились письма Клыч-Гирея, какая существовала дружба и взаимоотношения между этими генералами. Переписка просто изумительная.
«НГК»: А сколько всего писем?
Н. Корсакова: За сотню, наверное. А в целом до тысячи документов, в том числе фотографии. Я удивляюсь, какие существовали взаимоотношения между простым казачеством и генералитетом. Ощущаешь совершенно другой мир, другую историю, и даже печально так становится, потому что это уже никак не вернётся. Люди перестали так писать, составлять такие письма. Да, я знаю по своим близким и по тем письмам, которые в музей поступают. И поэтому это очень интересно – изучать и сохранять. Особенно много печальных писем после трагедии в г. Лиенце, когда были выданы казаки советским властям, как они кончали собой, как дети просили забрать их с собой, когда родители уходили из жизни, кто-то оставался живым. Науменко в письмах очень интересовался, что же произошло с детьми первой волны эмиграции, когда они в СССР попали и затем в лагеря.
Очень печальная история сына Скобцова, известного деятеля, одного из членов и руководителя краевого правительства. Человек много сделал для развития экономики на Кубани, он большой друг Науменко. Судьба матери Марии как бы нам известна, поскольку после окончания Второй мировой войны достаточно много документов имеется о её судьбе, как как её сожгли в концлагере. А что же сын Юрий? По этому поводу есть переписка Науменко с самим Скобцовым, который проживал в Париже. С момента окончания, установления мира после Второй первой войны, он обращался в многочисленные инстанции, чтобы ему сказали, что с сыном. Потому что после того как мать Марию арестовали, и она попала в концлагерь, то Юру тоже арестовали. Его допрашивали, и он попросился к маме. Он категорически не хотел, чтобы его водили в школу, он думал таким образом помочь судьбе матери. Некоторое время, может быть, это помогало, но вряд ли, а затем его следы теряются после того, как казнили мать Марию. И вот Скобцов в 50-е годы по совету, который ему дали в нашем советском посольстве в Париже, принял второе российское гражданство только для того, чтобы найти своего сына Юру, поскольку прошла информация, что он был освобождён из концлагеря. И вот эта переписка, как он там с кем-то встречался, что-то где-то слышал, видел. И наконец-то попался ему человек, который находился в лагере вместе с Юрой. И в этом лагере молодёжь, в основном это были дети эмигрантов, организовала восстание. И все эти четыре барака были уничтожены, в том числе и Юра. Потом он перестал интересоваться и написал Науменко о том, что «я не воспользовался приглашением в Москву, я сделал это не с целью предательства, а с целью узнать о сыне». Вот таких писем много. Наталья Вячеславовна оставила много воспоминаний об отце разного плана. Некоторые из них у нас были опубликованы. Надо сказать, из всех наших представителей интеллигенции, из всех, кто воспринял эту тему, эту трагедию и лично познакомился с Натальей Вячеславовной во время её приезда, а потом вёл переписку, – это, конечно, был Лихоносов. Я, конечно, не беру Владимира Прокофьевича Громова, который ездил и получал материалы от казаков. А так – тишина. Иногда бывают всплески: «это враги, это пособники» и так далее. В это число и я попала. Ну ладно, наша история такая печальная, что же на это реагировать. Я думаю, надо просто изучать, хранить, писать правду и говорить правду. Я думаю, это позиция нашего государства сейчас.
Наталья Вячеславовна очень много присылала Лихоносову воспоминаний, начиная с детства в станице. Он публиковал очень много очерков. И вот меня поразила одна женская переписка, которая есть в этом архиве и которая ранее нигде не публиковалась.
Науменко был очень предан своей семье, он очень любил супругу, Нину Михайловну, она – дочь врача Первого Полтавского полка, в котором служил Науменко ещё на Кавказе. Вообще, в быту, в общении с людьми любого ранга, с простыми казаками или известными деятелями, неслучайно его положение было очень высоким, особенно в Сербии. Он дружил с королём сербским. Они вместе попали в конвой императора Николая II, но революционные события не позволили продолжить карьеру. Но судя по переписке, по некоторым обидам, ведь и Врангель не всегда находил общий язык с Науменко, то можно понять, что, когда первые кубанцы приехали в Сербию, первую руку помощи подал король сербский и сербский народ.
И Науменко написал очень много интересных очерков, воспоминаний вот об этой странице истории. И Наталья Вячеславовна сделала акцент на этой серии очерков, они тоже в этом фонде присутствуют. Сербы были так рады, потому что прибыла огромная масса образованных чиновников, врачей, интеллигенции, там стали открываться гимназии русско-сербские, дети получали образование, жизнь кипела, бурлила. И Наталья Вячеславовна много написала о жизни в Сербии, это как раз период её юности. И у неё был сербский парень Свэта, к которому она через всю жизнь пронесла очень тёплое чувство. Они вместе учились в сербско-русской гимназии, окончили её. Интересная судьба у этого Свэты. Он пошел служить в сербскую армию, началась война, и он ушел в партизаны. Когда он пришёл прощаться, семья Науменко его благословила. Закончилась война, никто ничего о Свэте не знал. Наталья Вячеславовна 14 апреля 1944 года выходит замуж за Назаренко. А Назаренко был прислан Науменко, уже наши войска заходили в Европу, и пожилому Науменко, оставшемуся с супругой и дочерью, необходима была помощь, чтобы казачьи регалии определить. Это колоссальный вес, колоссальная ответственность. И когда прибыл Назаренко, а он был молодым, интересным, ему понравилась Наталья Вячеславовна. А Наталья Вячеславовна потом вспоминала: «Я вижу, нормальный парень, но не более». И он сказал: «У тебя Наташа, нет выбора, соглашайся, выходи за меня замуж, мы с тобой завтра же пойдём в русский православный храм в Белграде и обвенчаемся, потому что судьба будет печальная – и у тебя, и у отца, и у матери, и у регалий». «Вы не сможете без помощи эту задачу решить, а потом, есть вероятность, что советские части войдут и тебя, и семью просто расстреляют как врагов». И Наталья Вячеславовна принимает непростое для себя решение, они обвенчались с Назаренко. Без Назаренко Науменко со многими делами не справился бы, он был ему настоящим помощником. Заканчивается война, Назаренко и Наталья Вячеславовна уже в Америке. Всё хорошо и благополучно, у них родилась дочь. Назаренко стал членом американского Конгресса, был помощником трёх президентов Америки и возглавлял казачьи общественные организации. И вдруг приходит письмо из Белграда, письмо пишет сестра Свэты. В письме говорится о том, Свэта ищет Наталью Вячеславовну по всему миру. В письме также говорится, что он вернулся после плена итальянского, а сейчас он реабилитирован и находится в Белграде и ищет её. Наталья Вячеславовна пишет сестре Свэты, завязалась переписка, она есть также в архиве Науменко. И вот Свэта взял билет и просит, если ей удобно, приехать в Вашингтон, куда он и прилетает. Наталья Вячеславовна жила в пригороде Нью-Йорка. Естественно, она это всё держала в глубокой тайне, они встретились в Вашингтоне, Свэта прилетел вместе с сестрой. И Свэта сказал: «Вот сейчас прими решение, возьми дочь, и мы улетим в Белград». Но Наталья Вячеславовна такого решения не приняла, Свэта обиделся. А потом, спустя два месяца, она получает письмо от сестры Свэты, в котором она сообщает, что Свэта принял постриг и ушел в монастырь. Наталья Вячеславовна очень сильно переживала, она считала себя виноватой. Вот такой пласт документов о личной жизни семьи, в том числе и о судьбе Натальи Вячеславовны, это также входит в этот архив.
Но самое ценное – это, конечно, дневники, описание событий Гражданской войны, взаимоотношения между деятелями белого движения. Изучая документы, видишь, что какого-то отрицательного отношения к победе большевиков в Гражданской войне у них нет. Науменко просто констатировал факт, как неизбежность. И уже тогда он предполагал, что придётся уехать. Он не разделял стремление генерала Краснова служить у немцев, и на этой почве у них переписка прекратилась.
Хотим мы этого или не хотим, но это наша история российская. Мне приходилось встречаться с учёными, которые эмиграцией занимаются, они сторонники того, что это надо хранить, собирать, изучать для того, чтобы этой трагедии не допускать. Сколько русский народ выдержал, особенно в постперестроечный период, сколько сейчас русских семей осталось и в Прибалтике, и в других республиках. А сколько этих бедных и одиноких пенсионеров просто умерли в нищете?
НГК: А какие ранее не публиковавшиеся фотографии есть в архиве?
Н. Корсакова: Очень много фотографий, начиная с детских лет Вячеслава Григорьевича Науменко. Наталья Вячеславовна в воспоминаниях давала кое- что, это было опубликовано в журнале «Родная Кубань», о том, каким был Науменко в отношениях с близкими людьми. Он был интересный как мужчина, и женщины проявляли к нему интерес, особенно в эмиграции. Есть и письма от женщин. Писала ему очень красивые письма поэтесса Мария Волкова из Германии. Это очень известная поэтесса в эмиграции, она является дочерью атамана Уральского казачьего войска. В эмиграции у неё умер супруг.
И к юбилею Науменко она посвятила два стихотворения, которые были опубликованы в нескольких эмигрантских изданиях – «Посвящение атаману». И Науменко написал ей благодарность. Между ними завязалась переписка. У этой Марии умирает сын. Она сильно бедствует, как написал Науменко кто-то из казаков Германии, которые там остались и вели с ним переписку. Науменко очень сочувственно отнесся к ней. Но, чтобы не обижать свою супругу, Нину Михайловну, он Наташу просил к Пасхе, к другим праздникам, узнал, когда день рождение у Маши, отправлять небольшие подарки. Конфеты покупал, кофе, там это было дорого, и у неё не было средств к существованию. И вот между ними эта переписка, очень такая скромная, красивая. И когда Науменко уже умирал, а умирал он в Толстовском фонде, у него была специальная палата, Александра Львовна Толстая лично ухаживала за ним, то позвонила Мария Наталье Вячеславовне, они были дружны, и рассказала, что ей приснился сон о том, когда и как Науменко уйдёт из жизни, и что он скажет. Именно так всё и произошло. И когда Науменко похоронили, Наталья Вячеславовна спросила Марию в письме, откуда она могла это знать? Она ответила, что ей сверху дан такой дар. И когда Науменко ещё лежал в больнице перед смертью, супруги уже тогда не было, она умерла в 1964 году, он сказал: «Наташа, напиши письмо Маше и пожелай ей всего хорошего, там, в другом мире, я буду её вспоминать…». И в телефонном разговоре Мария как-то спросила у Натальи Вячеславовны: «Наташа, а ведь он что-то сказал и обо мне?». Наташа написала ей это в подробном письме. Вот такая переписка там есть.
«НГК»: А личные вещи Науменко?
Н. Корсакова: Личные вещи я сдала все в музей, причём много из этих вещей Наталья Вячеславовна лично хотела, чтобы я своему сыну оставила. Это кинжал великолепной работы известного кавказского мастера из Владикавказа Абдурагима. Это было высшее мастерство по орнаменту с гравировкой: «Генералу Науменко за взятие города Екатеринодара, 2 августа 1918 года», от краевого правительства и кубанских казаков. Надо сказать, что никто из российских генералов не смог взять Екатеринодар до Науменко. А взял его Науменко с первым своим корниловским полком. И Наташа мне говорит: «Оставь это Никите, сыну». Он так был рад, когда увидел его, после этого стал проявлять интерес к оружию историческому, читать на эту тему. А как я его везла из Америки, это была целая история. Сейчас кинжал в фондах музея находится.
«НГК»: Вы всё-таки сыну его не оставили…
Н. Корсакова: Нет, вот натура такая, мы все такие – музейщики. Ну и представьте, я бы хотела подчеркнуть в нашей беседе, что, когда мы делали выставку регалий в музее им. Е. Д. Фелицына, золотое георгиевское оружие Науменко и его фотографию велено было не помещать. Когда я в Москве об этом сказала, кроме недоумения, это ничего не вызвало. Конечно, это выставку просто обеднило. Человек выполнил свой долг до конца, эти регалии сегодня у нас в Москве и на Кубани в музеях, это целая история, как они их спасали. Ведь проще было по-другому поступить.
«НГК»: А как точно называется архив, который вы передали?
Н. Корсакова: Он называется «Архив генерал-майора русской императорской армии Вячеслава Григорьевича Науменко, атамана Кубанского казачьего войска в эмиграции с 1920 по 1956 годы», переданный в дар на государственное хранение в Государственный архив РФ.
И последнее, что я хотела бы сказать о документах этого архива. А кто же решил судьбу Науменко в эмиграции? Науменко в последних своих письмах писал, что, «к сожалению, так оскудело наше российское общество в эмиграции, люди боятся сказать, что они русские, иногда не сохраняют свои моральные принципы…», всё это очень печально в истории казачьей эмиграции. «Но меня не казнили, не расстреляли и не передали в большевистскую Россию потому, что меня защитили достойные русские люди». Это Александра Львовна Толстая, князь Белосельский, который возглавлял одно из первых и многочисленных русских обществ в Америке, и руководитель Донского казачьего хора, член американского Конгресса в 1949 году Сергей Жаров. И Науменко всегда благодарен всем простым людям, которые встали в его защиту во время судебного разбирательства. Тогда пришло 3 тыс. писем, подписанных казаками-эмигрантами из разных концов мира. Сколько об этом и Лихоносов писал в своих очерках, и в музеях говорили на экскурсиях, что не было суда над Науменко. Он не был признан никаким фашистским прихвостнем. И всё равно некоторые представители писательской организации, отдельные учёные постоянно буддируют эту тему. Я считаю, что главными документами являются те, в которых говорится о том, как шло судебное следствие. Эти документы я позже собирала, часть Наталья Вячеславовна передавала, часть добывали в американских библиотеках исследователи. Всё хранится в библиотеках Конгресса. В ходе судебного следствия в Америке рассматривалось огромное количество кляузных писем со стороны самостийного движения, так называемого «Казачьего центра», который там долго существовал и неизвестно кем собранный. Это были ярые самостийники, которые где только можно, там и клеветали, на кого-то писали жалобы. Год длилось судебное следствие. Сама Александра Львовна Толстая присутствовала на этих заседаниях, князь Белосельский, казаки из Австралии приехали, чтобы поддержать Науменко. В итоге это дело рассыпалось. Это важно понимать. Пусть читают, изучают документы…
«НГК»: Великое дело Вы сделали, Наталья Александровна, передав архив на государственное хранение.
Н. Корсакова: Надо это сохранить для истории. Я думаю, что я правильно поступила. Поездку в Москву мне оплатил сын.
«НГК»: А по объёму много места заняли все эти архивные документы?
Н. Корсакова: Ну, во-первых, у меня помощники были – это учёные из Российского института им. Лихачева. Они прилетели, часть документов по описи забрали, чтобы мне было легче везти. А другую часть с чемоданом в одной руке, с тросточкой – в другой я через Ставрополь довезла до Москвы сама.
«НГК»: После операции, с палочкой Вы рисковали своим здоровьем!
Н. Корсакова: Надо отдать должное авиакомпании. Я давно не летала на самолётах. Как изменилось отношение к пассажирам, особенно к тем, кто не совсем здоров. Мне сын в билете указал, что требуется сопровождение. И ко мне было особенное отношение: за меня сдали багаж, был отдельный выход, предложили сесть в бизнес-класс, даже встретили. Я была потрясена таким сервисом и сердечным отношением со стороны работников авиакомпании.
