Виталий Бондарь: «Городскую реальность формируем мы, жители города…»

Виталий Бондарь: «Городскую реальность формируем мы, жители города…»

«Новая газета Кубани» продолжает свою постоянную рубрику «Гость редакции», посвященную наиболее актуальным вопросам кубанской жизни. Очередная встреча была связана с Проектом предмета охраны и границ исторического поселения. Обсуждать эту и ряд смежных тем стали сразу два гостя – вед. науч. сотрудник Южного филиала РосНИИ Наследия им. Лихачёва, эксперт государственной историко-культурной экспертизы, эксперт РАН  Виталий Бондарь и предприниматель, глава группы компаний ООО «Пересвет Регион Краснодар» Николай Петриков.

Галина Ташматова, главный редактор «НГК»: В прошлый четверг консультационно-методический научный совет управления государственной охраны культурного наследия администрации Краснодарского края одобрил проект охраны и границ территории исторического поселения город Краснодар. И, как мы с вами уже говорили, предшествующая работа была достаточно драматичной. Вы, Виталий Вячеславович, – непосредственный исполнитель и участник этого процесса. Интересно узнать из первых уст, как всё происходило. Первый вопрос предсказуем: кто первым поставил вопрос о том, что нужно разработать такой документ? Или это требование закона?

Виталий Бондарь: Да, это требование закона – №73-ФЗ «Об объектах культурного наследия», который меняется один-два раза в год. В свое время, в 2015 году, было установлено законодательное требование о том, что в историческом поселении обязательно должен быть установлен предмет охраны и его границы. Краснодар имеет статус исторического поселения с 1990 года ­- этот статус город обрёл совместным постановлением Госстроя РСФСР, коллегии Минкульта РСФСР и президиума ВООПиК. Для Краснодара границы были установлены чуть ли не первыми в РФ, в 2002 году, но какого-то документа, который бы объяснял, почему именно вот такие границы были установлены краевым законом 3223-КЗ, нет. Тем не менее, эти границы есть, есть и приложение к закону где это подробно описано, где, от какой улицы, как поворачивает граница исторического поселения. В целом, это огромная территория: весь исторический центр плюс закарасунская территория, то есть «Дубинка». Видимо, на тот момент, когда принимали тот краевой закон, а это было на несколько месяцев раньше, чем был принят федеральный закон об объектах культурного наследия, – руководствовались историческим планом города. Я, по крайней мере, так предполагаю, поскольку очень похоже на планы города 1912 – 1913 годов. Есть еще одно интересное обстоятельство: раньше к предмету охраны исторического поселения статьей 59 относили культурный слой, то есть археологию. Для Дубинки это было весьма актуально, потому что на правобережье Кубани, в этой части, которая касается территории Краснодара, находится достаточно много памятников археологии, которые исследовали дореволюционные и советские археологи. Но позже, в 2015-м, по-моему, году были внесены изменения в законодательство, и из предмета охраны исторического поселения убрали культурный слой. Сейчас можно навскидку сказать, что территория в 361 квартал, которая на сегодняшний день закреплена законом 3223-КЗ, довольно далека от характеристик исторического поселения. Когда мы приступали к этой работе, мы очень хорошо понимали, что эта территория будет сокращена и что никакой мотивации, кроме здравого смысла, здесь не было. Иногда говорят, мол, «так хотели застройщики». Нет, на начальном этапе мы никакого давления извне не испытывали. Более того, приступая к работе, мы уже априори, видели некоторые очевидные вещи. Что территория будет сокращена раза в три, как мы предполагали. По факту она сокращена почти в три с половиной раза. Мы предполагали, что даже такие ценные территории, как территория Екатеринодарской крепости, скорей всего, не войдут в историческое поселение, потому что пространственная среда, подлинная, там утрачена. Конечно, приступая к работе, мы задавались вопросом: какая позиция у власти – и городской, и краевой – по этому поводу? Я как советский человек привык к тому, что «народ и партия едины»: нас приучили думать категориями государственной пользы, пользы для народа, людей, которые тут живут. И я знаю, что там есть разные субъективные моменты, но, тем не менее, это было важно – поддержка власти, будет она или не будет? Потому что по многим вопросам мы уже сталкивались с очень негативной реакцией со стороны строительного бизнес-сообщества. Сами мы всегда стояли на букве закона – это, кстати, очень хорошая позиция.

Галина Ташматова: Я бы даже сказала, что это единственная устойчивая позиция.

Виталий Бондарь: Да, хотя я не могу сказать, что мы всегда побеждали. Иногда работал тот самый принцип «телефонного звонка», и мы теряли объекты. Я могу назвать кучу таких примеров, но это отдельная тема – уничтожение объектов культурного наследия и фоновой застройки. Вот прямо сейчас, когда мы тут сидим, меня зовут выйти на улицу Длинную, чтобы предотвратить снос градоформируюших объектов. Тогда же мы сразу удостоверились, что и власть – и городская, и краевая – не сомневаются в том, что Краснодар – это историческое поселение. Об этом неоднократно заявлял и мэр города – уже в процессе нашей работы – и губернатор, а в самом начале это озвучил Юрий Рысин, главный архитектор края, сказавший, что в этом «никаких сомнений нет». Ну, раз мы идем в рамках статуса исторического поселения, то к нему применяются, помимо норм законодательства, еще и определенные документы, которые носят характер подзаконных актов, методики и так далее. А вот здесь уже многим архитекторам, которые находятся в связке с девелоперами, очень многое не нравилось. Буквально с самого начала нашей работы (я сейчас не называю имен и фамилий), когда мы говорили, что вот этот объект ценный, он должен быть сохранен, – нам говорили: «Нет, он должен быть перестроен, оставьте один фасад и так далее». Мы говорим: «Ну, как же, вот есть методика», – а нам отвечали: «Ну, вы же понимаете…» Меня до сих пор потрясает тот факт, что нашим проектом предполагается сокращение территории исторического поселения в три с половиной раза: из 361 квартала проектом оставлено только 113. На оставшейся площади – творите, реализуйте свои там бизнес-амбиции, творческие амбиции: пожалуйста, только оставьте центр в покое. Нет, нужны улица Красная, улица Рашпилевская и прочее. Все это оправдывают, мол, посмотрите на эти «шанхаи», посмотрите на эти дворы, на весь этот «ужас». А вы своим проектом ставите крест на пространственном развитии исторического центра. Я считаю, что это обычная спекуляция: наш проект ни в коей мере не ограничивает снос малоценных зданий. И вот тот, как его называют, «архитектурный мусор», все эти сараи, «шанхаи», которыми нас пытаются укусить, – мы абсолютно не считаем обязательными к сохранению. Все выводы нашего проекта и установленный по результатам этих выводов – предмет охраны, и требования, по которым должны разрабатываться правила застройки и землепользования, так называемый «регламент застройки», – всё это обосновано результатами исследований. Мы работали в рамках концепции развития исторических поселений РФ, которые разработало Министерство культуры РФ, а рекомендовало его к применению Правительство РФ. Там есть определенные количественные показатели, которые очень не нравятся потенциальным застройщикам, желавшим застроить исторический центр. Например, общее количество объектов культурного наследия и ансамблей, вкупе с исторически ценными градоформирующими объектами, не может составлять менее чем 60 процентов от общего массива объектов капитального строительства в границах исторического поселения. Нам предлагали: вы сократите количество градоформирующих объектов. Так по нашему проекту их и так – самый низкий показатель в РФ. У нас количество градоформирующих объектов превышает количество памятников почти в 1,8 раза. В других городах – в 4,5, в семь, в двенадцать раз! И площади исторического наследия отличаются: в Казани – 23 квадратных километра, в Севастополе – 14,5. У нас же – четыре квадратных километра…  И всё равно девелоперам этого мало, понимаете? С самого начала мы столкнулись с некоторым пренебрежением. Я историк по образованию, кроме меня, в нашей группе есть еще один историк – Оксана Маркова. Остальные, во главе с Татьяной Ворониной, – профессиональные архитекторы. А сейчас преподносится как: что мол, без учета мнения архитектурного сообщества, эти историки могут сделать, которые ничего в этом не понимают… Во-первых, я историк архитектуры, член Союза архитекторов и действительный член Российской академии архитектуры и строительных наук. Ну, ладно, если допустим у меня – и вправду базовое историческое образование, но ведь с нами работали профессиональные архитекторы, которые выполняли как раз ту работу, в которой мы как историки, может, не совсем профессиональны. У нас был замечательный творческий коллектив, и мы отвечаем за каждую букву в нашем проекте. Меня шокирует, как на последнем заседании совета одна из выступающих, бывший сотрудникгосударственного органа, сказала: «Ну, наше законодательство, – оно же такое, можно было бы жестко не ставить вопрос, что-то в сторону отодвинуть». Это они говорят о развитии города, видно, мы с  оппонентами вкладываем разное понимание в этот термин.

Галина Ташматова: Неужели это Машталир была?

Виталий Бондарь: Нет, к ней как раз никаких претензий нет, она в процессе участвовала как сторонний наблюдатель. Я говорю о старых сотрудниках. Но дело в том, что человек, который знаком с законодательством, знает, что при всех при этих финтах законодательных, есть презумпция сохранения наследия. И этот человек, который проработал столько лет в госоргане, а сейчас представляет частную компанию, нам говорит: «А не могли бы вы?..» Нет, не могли. Хотя бы из элементарного чувства самосохранения: потому что проходит два-три года, всё равно спросят с нас: почему вы приняли это решение? А главное: как самому себе это объяснить?

Галина Ташматова: Согласна, это большая ответственность перед будущим.  Спрос может наступить через века.

Виталий Бондарь: Я это прекрасно понимаю, в процессе всех споров с нашими оппонентами всегда говорил: мы же делаем это не на три ближайших года, не на пять, не на десять. Мы должны сделать так, чтобы через два-три поколения о нас не сказали: ну, вот жили люди, у них была возможность сохранить эти исторические объекты, но они пошли на поводу у бизнеса. Чем, кстати, откровенно занимаются многие чиновники, даже не скрывая этого. Так или иначе, в определенный момент наш заказчик отказался от своих обязательств: сказал, мол, я не буду финансировать вам работу. Ну, хорошо, мы доделали работу просто так, бесплатно и передали ее в общественную организацию, которая передала проект объектов культурного наследия.

Галина Ташматова: Вы говорите про ОНФ.

Виталий Бондарь: Да, Общероссийский Народный фронт. Мы понимали, что документ должен быть доработан, мы прислушивались ко всем мнениям, обсуждали, учитывали. Ни в коей мере мы не подвергали сомнению профессиональные качества тех архитекторов, которые вступали с нами в противоречие. Но разработка проекта в сфере сохранения культурного наследия – это особый вид деятельности. Недаром в законе, в постановлении правительства написано, что «разработку предмета охраны исторического поселения может делать организация, у которой есть опыт в этой области». А когда альтернативный нашему проект выставили, то там в числе исполнителей были профессиональные архитекторы, но они проектировали не совсем то, что нужно для сохранения исторического поселения в истинном понимании этой категории наследия.

Галина Ташматова: То есть был и альтернативный проект?

Виталий Бондарь: Да, он появился уже в процессе работы.

Галина Ташматова: И какова же судьба этого проекта?

Виталий Бондарь: Город вовремя его отозвал, но до последнего мы не знали, что это будет так…  Наш проект тоже еще не утвержден, он лежит на рассмотрении в антикоррупционном комитете или службе, я не помню точно. Сейчас есть решение научно-методического совета, но приказа пока нет.

Галина Ташматова: Губернатор призвал до первого марта утвердить проект, верно?

Виталий Бондарь: Да.

Галина Ташматова: После того, как его одобрили, этот проект должен поступить в управление государственной охраны?

Виталий Бондарь: Нет, не так. Проект этот в Управление государственной охраны памятников поступил еще 20 июня прошлого года. И мы ждали, когда будет назначено рассмотрение. Нам сказали: ну вот все вернутся из отпусков, в конце августа-в сентябре Роман Семихатский, начальник управления, его примет. Но неофициальный вариант этого проекта, не тот, что был передан, попал в город, и там сказали: нам этот проект не нравится, он блокирует развитие и так далее. Кстати, о развитии: тут проблема понятийно-терминологического свойства, потому что наши оппоненты под «развитием» понимают, то, что происходило с центром города последние два десятилетия. Это многоэтажная, скученная, в некоторых случаях – просто хамская застройка. Я ничуть этого термина не стесняюсь: достаточно посмотреть на такие районы, как Юбилейный, Музыкальный. У меня есть масса примеров. Мы имеем право голоса как горожане, и как горожане мы крайне недовольны застройкой наших окраин. И Центра тоже. Я вам могу показать архитектурный ужас, совсем рядом, в одном квартале от вас, на месте бывшего завода безалкогольных напитков. Вы на фасад его посмотрите: я не знаю, кто этот архитектор и где он учился, но кто придумал этот декор, эти висящие колонны? Историческое поселение – это не совокупность памятников архитектуры, которые находятся на определенной территории. Памятники играют даже не главную роль. Первую и главную роль играют фоновые здания, которые создают городскую среду, сочетание масштабов, размерность, исторический размер улицы. То, что вкладывается в понятие «подлинный». Россия ратифицировала, напомню, Нарский документ о подлинности, где прописаны все критерии подлинности. Краснодар же я называю «городом блуждающих монументов».

Галина Ташматова: Под монументами вы имеете в виду памятники?

Виталий Бондарь: Да. Тот же памятник Екатерине. Да, он стоит на своем историческом месте, но он развернулся на 90 градусов. Раньше он смотрел на Петербург, на Север. Сейчас он смотрит на Запад. Собор Александра Невского «переехал» в начало улицы Красной. Понимаете, у него архитектура центричная, он вСефасадный, он должен быть виден со всех сторон. Почему он имеет статус объекта наследия – я не знаю. Это новодел XXI века и стоит не в подлинном месте. Триумфальная арка, она тоже исторически была не в том месте. Я могу долго перечислять: памятник Пономаренко переехал, памятник Покрышкину переехал…

Николай Петриков: А как вы относитесь к идее, чтобы поменять: если бы Екатерину построили на месте собора, а собор – на месте Екатерины?

Виталий Бондарь: Нет, я не думаю, что это хорошая идея.

Николай Петриков: Ну, если с историческим местом уже всё, принято окончательное решение.

Виталий Бондарь: Да почему же «всё»? Мне кажется, это неправильный подход: если уже построено, так значит уже «всё». Мы в своем проекте написали, что «все высотные здания в историческом центре, диссонирующие с общим обликом, подлежат сносу». Но это не значит, что вот прямо сейчас нужно кидаться и их сносить. Нет, они будут снесены по мере износа: как мы знаем, очень многие современные исторические здания недолговечны. Три-четыре десятилетия – и они могут быть заменены.

Николай Петриков: А что – насчет Сенного рынка? Это ведь тоже объект исторического наследия?

Виталий Бондарь: Я первый раз об этом слышу.

Николай Петриков: Я помню, что, когда я еще работал в администрации города, тогда тоже было много желающих построить там что-то, но вместо этого была запланирована реконструкция. Именно потому, что это был памятник исторического наследия.

Виталий Бондарь: Я, честно говоря, этого не помню. Может, потому что он входил в территорию исторического поселения.

Николай Петриков: Я помню, что нам еще тогда сказали: мол, в стране всего два Сенных рынка – в Петербурге и в Краснодаре.

Виталий Бондарь: Да ну, это чепуха, извините. Сенных рынков было очень много, как и Всесвятских кладбищ. Но, я кажется, понял, почему у вас так это отложилось в памяти: потому что, когда там началось строительство, там было предписание от управления по охране и эксплуатации: если будут найдены какие-то артефакты, то стройка должна быть остановлена. Тогда строился ЖК «Центральный»  или, может быть, тогда проект назывался иначе. И они там обнаружили останки: я туда приезжал, даже в одну из могил спускался. Поначалу фирма, которая там вела строительство, нам запрещала фотографировать, вообще не хотела пускать на территорию. Управление по охране наследия вызывало полицию, приезжали сотрудники управления, юристы, но уже было поздно. Буквально через два дня об этом появилась статья в «Краснодарских известиях», о том, что «там ничего нет». Но я свидетельствую: там, в могиле, были фрагменты гроба, были обувные подковы, кованные гвозди, примерно 60-х годов XIX века. Рядом были другие могилы. То есть это было Фоминское кладбище, это сто процентов.

Николай Петриков: Я тогда особо глубоко не вникал во всё это, это не было сферой моей компетенции. Но я помню, что, когда был поставлен вопрос о судьбе Сенного рынка, – говорили именно о том, что это памятник, что его нельзя сносить. Тогда решили, что всех торговцев переведем в крытый рынок, а здесь проведем реконструкцию и сохраним Сенной.

Виталий Бондарь: А что там сохранять? Разве что этот ряд, что по Буденного, но он – советского времени.

Николай Петриков: Ну, я не знаю, что именно собирались реконструировать, но у меня это отложилось в памяти, что нельзя. Желающих там построить было много…

Виталий Бондарь: В любом случае, когда строили этот ЖК, я предлагал, конечно, в шутку, его назвать не «ЖК Центральный», а «ЖК на Фоминском погосте». Потому что он прямо на кладбище стоит. Вообще, я должен сказать, что с точки зрения рассмотрения этого объекта вне контекста – у меня возражений нет. Я не возражаю даже против такой архитектуры, как Дворец Правосудия, например, хотя, когда его строили, я и краснодарские краеведы писали Чернову, председателю краевого суда. Нас тогда не удостоили ответа, а ведь Дворец построен в охранной зоне пяти памятников архитектуры, в том числе – и одного памятника федерального значения. Ну, это строил суд, и они ни на что не посмотрели. Такое прочтение классицизма, в принципе, имеет право на существование, это мое мнение как историка архитектуры. Но не в этом пространственном контексте! Может где-нибудь, в новом районе, на площади отдельной – пожалуйста.

Николай Петриков: Я в свое время запрещал все массовые мероприятия на Пушкинской площади, а всем, кто хотел там что-то затеять, говорил: «Вам не стыдно, вы же в Краснодаре живете, вам все равно как он будет выглядеть?» А в итоге – всё равно всё загубили, всю среду. А с красными линиями – что творится у нас в городе?

Виталий Бондарь: С красными линиями… вы знаете, мы выяснили, в процессе работы, что у нас в центре города кадастровые границы кварталов не совпадают с кадастровыми границами участков. То есть участки выходят за кадастровые границы кварталов. Это как вообще?! И всё это было вот в последние два десятилетия сделано. Или вот говорят: «Хорошее здание Сбербанка на Красноармейской». Да, конечно, хорошее и интересное – но не здесь же. Говорят: «Этой улице надо задать новый размер». Да, возможно, если бы это не было историческим поселением или если мы бы плевали на закон.

Галина Ташматова: Проект, в том виде котором он принят, вас удовлетворяет?

Виталий Бондарь: Сам проект - да. А то, что он «принят» –не обольщаюсь, и я настороже.

Галина Ташматова: Но, в целом и главном, он приемлем? Или нет? Вы же голосовали по нему?

Виталий Бондарь: Голосовало 11 – «за», четыре – «против», трое воздержались. Все воздержавшиеся – представители городской администрации. Но слишком многое стоит на кону: прежде всего, для строительного бизнеса. И просто так наши оппоненты не сдадутся.

Галина Ташматова: То есть, вы предвидите, что застройщики будут отвоевывать свои позиции?

Виталий Бондарь: Ну, а что сейчас происходит, вы посмотрите?

Галина Ташматова: Вы говорите, что сейчас идет снос? Что это за снос?

Виталий Бондарь: Сейчас сносят здания возле Драмтеатра, по улице Длинной, между Красноармейской и Коммунаров. Объясняется это тем, что эти здания – не памятники, и даже статус исторически ценного градоформирующего здания они еще не обрели, пока не будут утвержден проект. А проект будет утвержден первого марта. В моем представлении, это плебейство чистой воды. Суетливая, судорожная попытка «сыграть на опережение». К сожалению, мы не видим со стороны бизнеса широких жестов... Краснодару очень повезло, что у нас есть такой бизнесмен, как Сергей Галицкий. Вот он способен на широкие жесты, и у него сознание – не мещанское, в плохом смысле, у него сознание благородного человека. Он бы не позволил себе… Ну, мы же все живем в одном городе, мы же все понимаем: что кому принадлежит, кто под кого строит, какой архитектор кем ангажирован. Сейчас это вот такой ход: мол, мы снесем, чтобы у вас вообще тут ничего не было. На мой взгляд, это такое трусливое скоропалительное действо. Какие-то люди там сносят и, насколько мне известно, они даже проживавших там жителей предупредили, чтобы они покинули помещения как можно быстрее. Но, как говорится, колесо истории вспять не повернешь – процесс пошел. Даже если сейчас найдутся какие-то способы этот проект придержать, так или иначе, мы будем его продвигать.

Галина Ташматова: Вы верите, что, как сказал губернатор, этот проект первого марта будет утвержден.

Николай Бондарь: Я на это очень надеюсь. Но только когда там появятся подпись и печать, я скажу «да». Потому что я в последнее время, в нашем Отечестве не уверен ни в чем.

Галина Ташматова: Как только он будет утвержден – что произойдет?

Виталий Бондарь: Как только он будет утвержден, он приобретает статус документа, на основании которого должны будут разрабатываться градостроительные регламенты, которые будут служить основанием для внесения изменений в правила застройки и землепользования и, в конечном счете, – в Генплан.

Галина Ташматова: В какой срок город должен внести эти изменения?

Виталий Бондарь: Они должны успеть до Нового года сделать новый Генплан.

Галина Ташматова: Есть ли вероятность, что пока город будет делать новый Генплан, будут происходить вот такие же пиратские сносы?

Виталий Бондарь: Нет, если с первого марта будет подписан проект, то уже всё.

Николай Петриков: Ну, я не разделяю этого оптимизма.

Виталий Бондарь: А почему?

Николай Петриков: А помните проект реконструкции? Это ведь тоже был официальный документ.

Виталий Бондарь: Конечно, помню. Мы тогда, если вы помните, целую общественную организацию создали, которую так и называли «Прожектор реконструкции». Где мы говорили, что этот проект, который выскочил на тот момент, как черт из табакерки, не имеет ни юридических оснований, ни нормальной архитектурно-градостроительной проработки, ни экономических серьезных просчетов. Это была воля… ну, мы знаем, чья это была воля, этот человек сейчас руководит целым комитетом в Госдуме. Как назначали фирмы, я тоже помню.

Николай Петриков: Нет, вопрос в другом.  Когда я участвовал в этой реконструкции, мне четко сказали: вот два квартала влево, два квартала вправо, общественно-деловая зона, никаких зданий высотных не должно быть. И всё: вот он, проект реконструкции, утвержденный, подписанный… И что?

Виталий Бондарь: Ну, вы понимаете, что это было время, 13 лет назад: можно было принимать документы и их не исполнять.  И мы знаем, что было потом.

Николай Петриков: Да и сейчас ничего не изменилось.

Виталий Бондарь: Нет, сейчас принять закон и не исполнять его уже не получится. Мы добиваемся отмены государственных историко-культурных экспертиз по проектам зон охраны, которые допускают разрушение исторического силуэта. Мы добиваемся отмены отдельных решений госорганов. Как госэксперт я работаю не только в Краснодарском крае, но и в других субъектах Федерации. Поэтому могу наблюдать и сравнивать. Приходилось делать и судебные экспертизы по делам четырех-, пяти- и шестилетней давности. И мы с коллегами узнавали, что вот на таком, например, объекте, украли почти тридцать миллионов рублей, на реставрационных мероприятиях. И посадили всех, включая, по подобному делу – бывшего замминистра культуры РФ. Ведь по прошествии лет это всё всплывает.

Галина Ташматова: Основные объекты, федерального значения, которые вошли в зону исторической застройки Краснодара, сколько их?

Виталий Бондарь: Это Шуховская башня, Здание филармонии, Дом Кузнецова, дом Батырбека Шарданова, где сейчас художественный музей. Вот это четыре федеральных памятника. Памятники археологии в данном случае не считаем.

Галина Ташматова: А краевого значения, сколько вошло в зону памятников?

Виталий Бондарь: 277, по-моему, я сейчас уже не помню точно.

Галина Ташматова: Это много или мало?

Виталий Бондарь: Для этой территории – нормально. Нам наши оппоненты любят говорить, что, когда Краснодару присваивали статус исторического поселения, этих памятников насчитали едва ли сотню. Но дело в том, что они умалчивают, что в письме академика Комеча и архитектора-реставратора Штендера, где давалось это заключение, говорилось, что «работы по выявлению нужно продолжить». Но у нас эту строчку обычно опускают – цитируют письмо выборочно. И то, что потом было поставлено на охрану, было поставлено с запасом: чтобы потом научно-методический совет посмотрел, чтобы специалисты сказали: стоит, не стоит. Многое за это время было снесено, многое не успело из выявленного перейти в полноценные памятники.

Галина Ташматова: О чем скорбит ваша душа? Какие объекты вы уступили под напором застройщиков и других лоббистов?

Виталий Бондарь: Чего-то ценного мы не уступали. Мы готовы были идти на компромисс, но, как вы понимаете, игра идет в одни ворота, мы определили для себя «красную линию». Вот отсюда – не шагу назад, здесь наш «Сталинград».

Галина Ташматова: Какие конкретно улицы, дома стали для вас «Сталинградом»?

Виталий Бондарь: Это Троицкий храм. Это улица Леваневского, фрагмент между Гимназической и Гоголя, квартал 31 – Мира, Гудимы, Седина и там еще насыпной переулок. Это Горпарк.

Галина Ташматова: За каждую пядь, получается, бились…

Виталий Бондарь: Бились за границы. Тут еще есть такой момент: губернатор сразу выразил точку зрения, что в территорию охранной зоны нужно включить бульвар до «Авроры». Мы не возражали, но на сегодняшний день у нас в техническом задании не было такой территории, мы ее не обследовали, и оснований для ее включения не было. Мы, конечно, ее потом как-то инкорпорируем, но мы не считали эти кварталы. А наши оппоненты, когда вынесли альтернативный проект, они подсчитали эти кварталы. При этом они историческую часть, дореволюционную, очень сильно «заузили в талии». И когда на градсовете мэр сказал губернатору, что проект уже внесен, я был просто поражен тем, что о нашем проекте – ни слова. Тогда я выступил и сказал: то, что говорит мэр – это не совсем так или, точнее, совсем не так. Губернатор был удивлен, спросил, в чем разница. Я ему разъяснил в чем разница. И он спросил тогда, обращаясь к нашим оппонентам: «Вы хотите сделать музей из одной Красной? Это же не историческое поселение». Он всё же читает – и то, что пишем мы и другие наши коллеги, причем не только из Краснодара, нас поддерживают и коллеги из других городов. То есть мы всё сразу вынесли в публичное поле. Так вот, тогда губернатор сказал: «Нет, давайте сохраним исторический центр, а не одну улицу Красную».

Галина Ташматова: Виталий Вячеславович, как вы считаете: общественное мнение было важным фактором во всём этом процессе?

Виталий Бондарь: Сто процентов.

Галина Ташматова: То есть можно порадоваться, что голос общественности повлиял на результат.

Николай Петриков: Профессиональной общественности.

Виталий Бондарь: Не только профессиональной. Я хочу сказать, что было очень много людей, которые хотели высказаться. Мы на себя, в некотором роде, даже взяли функцию сдерживания, потому что не все высказывания и попытки действий, можно было назвать конструктивными. Даже когда мы собирались в ОНФ, многие кричали: «Да, вот сейчас пойдем на митинг», – мы говорили, нет, не надо. Давайте разбираться, давайте слушать архитекторов. И поэтому, когда у нас возникали точки соприкосновения мнений, мы каждый раз шли навстречу. И, надо сказать, что другая сторона предпринимала такие попытки. Незадолго до финального заседания научно-методического совета я предложил Роману Семихатскому: давайте создадим согласительную комиссию, где не будет лозунгов, призывов и так далее. Где просто соберутся архитекторы, которые нам выскажут свое мнение, и мы попытаемся найти точки соприкосновения. Он подхватил идею и организовал такую комиссию. И эта согласительная комиссия некоторые точки над «i» расставила. Но, в целом, если обобщить нашу позицию в историческом поселении, то я бы сказал так: «Торг неуместен». Если, конечно, это действительно историческое поселение. Нам вот говорят: «Наденьте на себя очки реальности». Да нет же, реальность формируем мы, жители города. Каким мы представим историческое поселение, как мы к нему будем относиться, – таким оно и будет. Если у нас будет четкий подход: «Мы хотим сохранить подлинную застройку», – это будут видеть все. Теперь еще одно: при всем уважении к бизнесу, социальной ответственностью он себя никогда не обременял. Ну, в большинстве своем.

Николай Петриков: На нас всегда лежала очень большая ответственность. Я из этих кварталов переселил сто двадцать квартир.

Виталий Бондарь: Я понимаю, но это же для бизнеса делалось, правильно? Я не хочу сказать, что все там плохие. Но вспомним, что говорил Даннинг, которого потом повторил Маркс: «Дайте капиталисту триста процентов прибыли, и он пойдет на любое преступление». Это, конечно, крайний случай, но мы таких случаев насмотрелись достаточно. Если бизнес принимает «правила игры»: что это историческое поселение, что там «нельзя», – он будет изначально настраиваться на такой подход. Нам вот говорят: да туда теперь никакой инвестор не зайдет, тут будут вечно стоять эти халабуды. Чепуха! Три года не зайдет, пять лет не зайдет, а потом всё равно зайдет. Свято место пусто не бывает.

Николай Петриков: Тут первую скрипку играют органы власти, а никак не бизнес. Бизнес играет в предлагаемых обстоятельствах.

Виталий Бондарь: Я с вами полностью согласен, но предлагаю провести простой анализ: проанализируйте состав нашего депутатского корпуса, городского и краевого, на предмет принадлежности депутатов к строительному бизнесу. Прямо или опосредовано. Вы увидите очень интересные цифры. А потом посмотрите на чиновников городской и краевой администраций, кто из них и в какой мере связан со строительным бизнесом. Можно даже не проводить никаких исследований и опросов. Власть, вы правы, здесь – структурирующая. Если бы власть с самого начала не колебалась туда-сюда, между общественностью и бизнесом… Смелых шагов не хватает, понимаете? Как сказал Высоцкий, «настоящих буйных мало, вот и нету вожаков».

Николай Петриков: По моему опыту работы и общения с властью, я могу видеть, что позиция власти такая: я сижу, свесив ножки, и единственное, что я сделаю, – это я вам разрешу. А там – вы уже сами: проведите туда тепло, проведите электричество, постройте то, постройте это. Разработать что-то самим, какой-то проект или финансовую стратегию – этим никто не занимается.

Виталий Бондарь: Согласен тоже полностью, я это наблюдаю очень давно.

Галина Ташматова: Я бы вернулась к роли общественности – и отдельных граждан и общественных организаций. Таких, как ОНФ, они сыграли определенную положительную роль.

Виталий Бондарь: Безусловно, они нас очень сильно поддержали. Так же, как и краевое управление по охране памятников культурного наследия, хотя, казалось бы, они в обойме административной. Но и сам Роман Семихатский и другие сотрудники управления – это люди, которые выполняют свой профессиональный долг. Они всячески стоят на страже закона и сохранения наследия. Здесь мы всегда чувствовали поддержку. Это дорогого стоит, особенно – в условиях не всегда понятной позиции власти. Когда губернатор заявляет, что он поддерживает вас, а через десять минут пресс-служба пишет о совершенно ином проекте – и совершеннейшую чепуху, – вранье откровенное. И это подхватывают СМИ, оно начинает распространяться, но вы же не можете всем объяснить, что это вранье. Конечно, иногда возникало ощущение беспомощности. Ну так, ненадолго: минутка слабости и опять вперед, наше дело правое!

Галина Ташматова: Но всё же бывают минуты отчаяния?

Виталий Бондарь: Были они, конечно. Вы знаете, у нас коллектив – преимущественно женский, поэтому мне иногда приходилось и в роли психотерапевта выступать. Вот сейчас члены нашей группы как раз едут на улицу Длинную, где идет снос, – и мне уже звонят, спрашивают, где я?

За время интервью Виталию Вячеславовичу и впрямь несколько раз звонили с места сноса, явно по этому вопросу. Наше обсуждение то и дело сворачивало к тому, что происходит на улице Длинной, и это вносило особый драматизм в разговор об историческом поселении города.

Виталий Бондарь: Думаю, там они снесут всё равно, прямых юридических оснований для запрета нет. Хотя есть один нюанс: Краснодар имеет статус исторического поселения, с 2002 года определены границы этого поселения. В 59-й статье написано, что, если охране подлежит застройка, – значит, эта застройка должна охраняться, хоть пока не определен конкретно предмет охраны. Тут уж как сработают правоохранительные органы, а они обычно стараются…

Галина Ташматова: Спасибо вам большое за откровенный, честный рассказ. Вас ждут горожане, которые намерены встать в живую цепь на улице Длинной и не допустить сноса зданий. Наши журналисты также отправятся на место действия для подготовки репортажа с места событий.

…Таким образом, общение с Виталием Бондарем через час продолжилось на улице Длинной, где за металлическим забором вовсю шел пресловутый снос. С десяток активистов и несколько местных жителей, вышедших выразить свое несогласие, бурно обсуждали происходящее, фотографируя и одновременно пытаясь дозвониться до человека, который, как выяснилось в ходе общения, и стоит за сносом здания. Им оказался директор подрядной организации, депутат ЗСК Александр Агеев. Среди возмущенной общественности были представлены председатель общественного совета по развитию городской среды «Помоги городу» Елена Шувалова, директор архитектурного центра «Юг-Реставрация» Татьяна Воронина и другие общественные деятели. Рабочие же, не вступая в контакт ни с кем из собравшихся, продолжали свою работу по сносу.

– Сейчас, прямо на наших глазах, происходит разрушение исторических зданий, – рассказывает историк Оксана Маркова, старший научный сотрудник института «Наследие» имени Лихачева, – зданий еще дореволюционной постройки. Они являются предметом охраны как исторически ценные градоформирующие объекты. Линия этого квартала обладала исключительными характеристиками, поскольку весь периметр практически полностью сохранился в своем первозданном виде. Требовалось только привести его в порядок, фасад и объем зданий, больше никаких ограничительных мер к нему не применялись. В настоящий момент здание разрушается, причем это происходит после того, как стало известно, что предмет охраны большинством голосов на краевом Совете, был принят – проект охраны и границ территории исторического поселения город Краснодар, который должен быть утвержден первого марта. Возможно, это послужило поводом для такого поспешного сноса. Хочу сказать, что в любом случае то, кто сейчас это производит, знает, что он делает и что эти здания являются предметом охраны. И собирается снести, пока проект не стал официальным документом. Но проект уже принят, он проходит проверку и будет сделано всё, чтобы заставить инициатора этого варварства воссоздать это в его первоначальных характеристиках.

Помимо нашего издания, на месте сноса побывали и иные СМИ, в том числе – и съемочная группа ГТРК. Позже на официальном сайте канала появился сюжет, где было представлено мнение и упомянутого Александра Агеева (непосредственно с места сноса дозвониться так и не удалось).

«Этот квартал попадает в историческое поселение. Здесь будет построено здание общественного назначения по новым нормам. Высотность проекта согласовывается в департаменте архитектуры. Это будет здание в стиле старого города», – отметил генеральный директор подрядной организации Александр Агеев.

– Я сужусь с Агеевым уже второй раз, – говорит местная жительница Наталья Боровинских, – он является моим соседом и начал демонтаж своей квартиры, по соседству с моей. Вы бы видели, какой бардак он там устроил: у меня там сплит-система падала, ее мастера сейчас устанавливают. Но расселением занимался не он, здесь расселение уже лет десять происходит. Он сам расселил только четырех человек.

Краевой канал также привел мнение департамента экономического развития, инвестиций и внешних связей администрации Краснодара, где заявили, что сносят только три дома, признанных аварийными и подлежащими сносу в период с 2008 по 2012 годы. По каждому дому было издано соответствующее постановление об аварийности домов и необходимости их расселения с последующим сносом. Мэрия Краснодара и компания-инвестор ООО «АлМакс-строй» в течение нескольких лет, по данным провластного СМИ, проводила расселение жильцов 34 квартир домов. Людям на выбор предоставили благоустроенное жилье или денежную компенсацию. Полное расселение завершилось более года назад.

«Нежилые строения отключили от коммуникаций. Они представляли опасность, так как были фактически заброшены, могли стать причиной возникновения пожара. Поэтому необходимо снести аварийные строения и хозпостройки. Именно к этим работам приступила компания «АлМакс-строй» по соглашению с МКУ «Единая служба заказчика»», – сообщили интернет-порталу «Кубань-24» в департаменте экономического развития, инвестиций и внешних связей.

Думаю, что все эти подробности позволят нашим читателям создать собственную картину происходящего. Во всяком случае, мы пытались дать своим читателям информацию по этому, исторически важному, вопросу из первых рук и без купюр. Как говорится, время нас рассудит.

Записал Денис ШУЛЬГАТЫЙ