Так может , это и есть кубанский диалект, которого всё ещё рассмотреть не могут?
6461
Так, может быть, это и есть кубанский диалект, которого всё ещё рассмотреть не могут, а не просто –«искажение» русского и украинского языков...
Самобытный кубанский диалект сложился исторически в результате смешения и взаимопроникновения русского и украинского языков и их диалектов, а также говоров постоянно прибывавших на Кубань жителей других областей России. Ни одна область и край страны не имеет столь ярко выраженных языковых особенностей, как Кубань. Во все времена явно и тайно гонимый по соображениям идеологическим и политическим кубанский диалект всё-таки сохранился в языке значительной части людей юга России.
Составленный писателем Петром Ткаченко авторский словарь является первым изданием кубанского диалекта за всю его историю (Пётр Ткаченко. Кубанский говор. Опыт авторского словаря. – М.: Граница, 1998; Кубанский говор. –Издание второе, уточнённое и дополненное. – Краснодар: Традиция, 2008; Кубанский говор. Балакачка. Опыт авторского словаря. –Издание третье и четвёртое, уточнённое и дополненное.– Краснодар: Традиция, 2011, 2012).
Основными проблемами локальной культуры Кубани были и остаются языковые. Так исторически сложилось, что язык и, в частности, диалект жителей края складывался из двух языковых стихий – русской и украинской. Ведь кубанское казачество берёт начало своё с переселения бывших запорожцев, верных черноморцев на берега Кубани по повелению Екатерины Великой в 1792 году, где им предстояла «стража пограничная от набегов народов закубанских». И позже предпринимались массовые переселения из украинских областей на Кубань. По образованию Линейного и Черноморского казачьих войск, а затем –и единого Кубанского казачьего войска, считается, что казаки Линейного казачьего войска, линейцы – носители русской языковой традиции, а Черноморского войска, черноморцы – украинской культурной традиции.
Родственные языки на Кубани не просто перемешались механически, но создали новую эстетическую реальность, локальную российскую культуру. Ещё выдающийся учёный и историк Ф.А.Щербина писал о том, что «образовалось нечто среднее между великороссами и малороссами – язык, бытовая обстановка, некоторые обычаи и пр., носят именно такой двойственный характер» (Краткий исторический очерк Кубанского казачества.– Воронеж, 1888). И это – не аномалия, не какое-то недоразумение, а исторически сложившаяся реальность, которую следует изучать, а не отвергать. Эта особенность диалекта будет потом ощущаться постоянно. Дойдёт она и до наших дней. Но это будут полюсы единой локальной российской культуры, из которой уже невозможно выделить его составляющие –без риска разрушить всё это уникальное образование.
В замечательной диссертации, выполненной на высоком научном уровне, В.П. Чалов писал, что в крае «образовались общекубанские лексический, фразеологический и фольклорный фонды, которыми пользуются в равной мере носители обоих языков» (Историко-лингвистический анализ фразеологии кубанского казачества, отражающий его историю, военный быт и духовную культуру.–М.: Московский педагогический университет, 1981). Впрочем, такое положение сложилось уже давно, как в этом свидетельстве 1911 года: «Малороссийское наречие подверглось значительному изменению, и нельзя почти определить, малоросс говорит или великоросс, получилось какое-то особое наречье, которое можно назвать кубанским».
К концу ХIХ века Кубань, действительно, подошла к какому-то своему духовному расцвету – количество, подробность и всесторонность собираемых и издаваемых исторических, фольклорных и статистических материалов поражает и теперь. Но этот естественный процесс был прерван революционной смутой.
В советский период истории, на первых порах, языковая ситуация в крае оказалась ненормальной. Согласно проводимой тогда национальной политике, признавать национальность в других народах, по преимуществу– малых, но не замечать её в народе русском, –так началась «украинизация» Кубани, силовое насаждение украинского языка, волюнтаризм в языке как в силе консервативной, недопустимо. Между тем, как кубанское «двуязычие» было явлением действительно уникальным.
К сожалению, общественному сознанию удалось навязать мнение, что кубанский диалект не есть нечто оригинальное и уникальное, а представляет собой лишь искажения русского и украинского языков, а, стало быть, является неким чуть ли недоразумением. Кубанский диалект – балакачка – почитался чем-то «низким», языком «базара», с которым следовало бороться, а не изучать его. Редактор одной из кубанских газет рассказывал мне, что заведенные в газете публикации слов кубанского диалекта пришлось остановить именно потому, что всё их объяснение свелось к тому, что не значение слов толковалось, а показывалось как они якобы «искажены».
А потому составление и издание словаря диалекта на Кубани долгое время не удавалось. Хотя предпринимались многочисленные попытки к этому историками, этнографами, писателями, журналистами. Кубань в диалектном отношении, действительно, представляла собой какое-то досадное исключение. Ну, издавались же словари диалектов в других областях и краях России, несмотря на неблагоприятность времен… Становилось очевидным, что словарь кубанского диалекта не получается по причине методологической неразработанности диалектологии. Это в полной мере сказалось в задепонированном словаре «Русский говор Кубани» под редакцией группы учёных Кубанского государственного университета, подготовленного в 1992 году. Словарь просто не охватывал диалектной семантики слов. Ведь он был построен на принципе вычленения русской лексики, что подчёркнуто уже его названием.
По нормам бесстрастной науки, диалект кубанцев может быть определён, вроде бы, или с точки зрения русского или с точки зрения украинского языков: русский диалект или украинский диалект. Но тот или иной подход в равной мере и неизбежно влечет за собой те недоразумения, которые и стали причиной отсутствия в крае словаря диалекта, так как, по сути, перекрывают возможность его изучения. Следовательно, за кубанским диалектом мы должны признать в равной мере два материнских языка – русский и украинский.
Это–к вопросу о том, что радикалы порой упрекают россиян: они-де не признают Украины – её языка и её культуры. Да если бы кто и вознамерился это сделать, оно было бы невозможно, настолько наши культуры и языки взаимосвязаны и взаимозависимы. На примере кубанского диалекта видно, как русская языковая культура приняла украинскую в своё лоно, образовав локальную российскую культуру. До такой степени, что теперь мы можем говорить, скажем, не только об украинских народных песнях на Кубани, но о кубанских народных песнях украинского происхождения, которые видоизменившись со временем, стали феноменом кубанской локальной культуры, в общей палитре песенной культуры России.
Именно с такой методологической установкой я и составлял первое издание своего авторского словаря «Кубанский говор» (М.: Граница, 1998), который пришлось издавать за свой счёт, даже по тем временам довольно большим –пятитысячным –тиражом. Не авторскую книгу издавать так, а словарь диалекта, того, что принадлежит в равной мере всем нам. Даже тогдашний губернатор Н.И. Кондратенко, «батько Кондрат» не помог, хотя и обещал. Зато –заполонивший потом библиотеки края своими, конечно же, «патриотическими» книгами, составленных ему услужливыми журналистами.
Разумеется, я ожидал критику своего словаря. Причинами её могли быть, помимо диалектологических, те нефилологические воззрения и соображения, в силу которых словаря диалекта и не получилось. Да оно и понятно. Ведь словарь мой – авторский, писательский, а значит, – не вполне отвечающий канонам и правилам издания словарей. Кстати сказать, академического научного издания словаря кубанского диалекта так до сих пор и нет.
Поражала реакция на словарь кубанских «украинознатцев», то есть украинцев, проживающих на Кубани. Приверженцев идеологии «украинистики», «украинофильства». И особенно –В.К. Чумаченко, что отразилось в статье «Наша мова золотая». Самый ярый приверженец «украинистики» требовал «мовы золотой», которой на Кубани не было и не могло быть. И никакие доводы о том, что я составляю словарь не украинского языка, а кубанского диалекта, не действовали.
Кубанские «украинознатцы», напрочь отрицая кубанский диалект, а заодно и русскую культуру вообще, признают лишь украинский язык, «мову золотую», которой на Кубани нет. Тем самым, требуя, по сути, новой украинизации Кубани… М.В. Семенцов в статье «К проблеме создания словаря кубанских говоров» так прямо и писал, упрекая меня в том, что я «привёл в словаре слова, употреблённые несколько в ином значении, чем в украинском языке» (Вторые кубанские литературно-исторические чтения. – Краснодар, 2000). При этом проблему кубанских говоров автор лукаво подменял насаждением украинской мовы на Кубани. Но в том-то и дело, что я представлял и представляю в своих словарях тот диалект, который бытует на Кубани, носителем которого сам являюсь, а не тот, который якобы должен быть –согласно идеологии «украинофильства»…
Но удивительным и невообразимым было то, что наличие, кубанского диалекта отрицали не только «украинознатцы», но и «ведущие» этнографы края. Так и писали, что кубанского диалекта «нет». В отличие от других областей и краёв России. И– вопреки законам развития языка, так как соотношение диалекта и языка нормативного, литературного подвергать ревизии нет никаких оснований.
Так историк, чаще выступающий в качестве этнографа, Н.И. Бондарь во втором издании своей книги «Календарные праздники, обряды кубанского казачества» так и писал о том, что «общего кубанского диалекта в классическом понимании не сложилось». (Краснодар: Традиция, 2011). Этнограф предлагал обсуждать проблемы диалектологии, «не вдаваясь в лингвистические подробности». Помилуйте, каких же ещё «подробностей», кроме лингвистических, следует касаться в разговоре о языке и диалекте?
Но, если диалект отрицается, то тогда неизбежно возникает некий «народный» язык, альтернативно противопоставленный нормативному, литературному: скажем, «кубанский», а то и «казачий» язык, несуществующий в природе и несущий явно сепаратистское содержание.
Что же есть в крае вместо диалекта? Об этом историк писал вполне определённо: «В среде казачества представлены «украинизированные» южнорусские и «русифицированные» украинские диалекты, говоры. Так, может быть, это и есть тот самый кубанский диалект, которого всё ещё рассмотреть не могут, а не просто –«искажение» русского и украинского языков?
Так что же является определяющим для единого этнокультурного пространства и для локальной кубанской культуры? Об этом никогда не догадаться самому опытному филологу: «В качестве организующего начала в традиционной культуре выступают в первую очередь социальный, пространственный и временной факторы» (Н.И. Бондарь. Традиционная культура кубанского казачества. – Краснодар, 1999).
Как видим, язык, по такой логике, организующим началом народной жизни не является. Перед нами –обыкновенное социологическое, материалистическое понимание языка лишь как средства коммуникации, а не выражение нашей духовной природы. Такое представление неизбежно приводит не только к отрицанию диалекта, но и национальной культуры вообще…
Писал же этнограф о том, что «есть литературный, унифицированный язык, который изучают в школе, на котором ведётся преподавание, им пользуются в делопроизводстве и средствах массовой информации… Однако есть у каждого этноса и народный, бытовой разговорный язык». Ну, зачем в таком случае изучать литературный язык в школе, если он «ниже» языка «народного»? Ведь этот «народный язык», оказывается, «намного богаче, колоритней, выразительней литературного, который однообразен, стандартизирован («как строй солдат»)». То есть, надо полагать, этот бытовой «народный язык» –выше языка А. Пушкина, М. Лермонтова, Н.Лескова, А. Блока, М.Шолохова, Н.Рубцова, да и всех выдающихся русских писателей…
Местные этнографы упорно продолжают называть кубанский диалект балачкой. В то время, как это слово украинского языка, означающее:«слух», «сплетня». Синоним в украинском же языке – балаканына. В кубанском же диалекте для его самоопределения выработано своё слово – балакачка, не встречаемое в украинском языке и диалектах. И это – не пустая игра слов, ибо за ним стоит ответ на вопрос: что мы собираем и храним –слухи и сплетни или же самобытный кубанский диалект?..
Нельзя сказать о том, что на Кубани работают только такие «ведущие» этнографы. Ну, выпускает же глубокие, грамотные с точки зрения лингвистической и диалектологической пособия для учителя Раиса Михайловна Гриценко. В частности, – пособие для учителя «Кубанские говоры в курсе кубановедения» (Краснодар: Традиция, 2012). Пособие, не отрицающие диалект, но на большом этнографическом и литературном материалевовлекающее школьников в размышления о естественном соотношении литературного языка и диалекта. Формирующее уважительное отношение «к слову как проявлению духовной жизни». Порочная же практика борьбы с диалектом как чем-то «низким», как с языком «базара», как справедливо отмечает исследовательница, «формирует убеждённость в том, что родное наречие их родителей и дедов – это не предмет уважения и объект изучения, а то, от чего надо избавляться». К чему приводит избавление от языковой культуры, хорошо известно – к культурному и духовному одичанию.
Можно уверенно говорить о том, что самобытный кубанский диалект, проходя между Сциллой кубанского «украинофильства», его отрицающего, и Харибдой вульгарно-социологической этнографии, так же его отрицающей и вместо него выдвигающей некий «народный язык» сепаратистского толка, –продолжает жить. Продолжает жить, несмотря ни на что.
Пётр ТКАЧЕНКО,
издатель авторского литературно-публицистического альманаха«Солёная Подкова»
