Литературная критика

«Не жди последнего ответа. Его В сей жизни не найти...»

Наконец-то, предпринята попытка обсуждения современной литературы, каких у нас уже давно не было. Имею в виду статью Вадима Левенталя «Вопросы без ответов. О прозе тридцатилетних», («Литературная газета», N 12, 2024). В качестве постановочной задачи автор статьи справился с ней, можно сказать, хорошо: привлёк внимание к именам молодых авторов, к их произведениям, определил те или иные преобладающие темы. Кажется, можно надеяться на то, что серьёзный разговор о современной литературе продолжится. И всё же я обязан высказать некоторые, методологические что ли замечания, без учёта которых, разговор о литературе может оказаться, по нынешнему обыкновению, каким-то внелитературным.

Прежде всего, почему рассматривается только творчество «тридцатилетних», если уже в начале обсуждения автор статьи и сам сомневается в том, существует ли «какая-то такая специфическая проза тридцатилетних»? Если о ней говорят, то это вовсе не значит, что она действительно существует. Это уж особенность нынешнего информационного пространства: не быть, а казаться. Но в литературе не всё «изготовляется руками» и уж тем более исключительно при помощи информационных средств... Если рассматривать только этот аспект современной литературы – творчество «тридцатилетних», – то напрашивается вопрос: если такое явление действительно существует со своими особенностями, то в отличие от чего и в сравнении с чем проявляются его особенности? Разумеется, в русле общего состояния литературы и положении её в обществе. Без учёта этого, невозможно рассмотреть глубоко и творчество «тридцатилетних». Текстуально, без восхищения их молодостью самой по себе и без зависти к ней, так как она внелитературна, критерием оценки литературного творчества не является и быть не может. Видимо, это последствия той «проблематики» – «Отцы и дети», – которая давно занесена в нашу литературу и которая вовсе не является безупречной. А с точки зрения духовной природы человека – во многой мере даже ложной...

Впрочем, это всегда понималось в русской литературе. Талантливый критик Валериан Майков в связи с этим писал: «Единственный положительный признак появления в обществе настоящего «молодого поколения» есть появление новой сознанной и переживаемой мысли. Лета в этом случае ничего не значат. Можно быть очень молодым и в то же время совершенно чуждым современным идеям, чувствам и стремлениям. Можно быть очень старым летами и вместе с тем сознавать современность и чувствовать её глубоко» (Сочинения В. Н. Майкова в двух томах, том первый, Киев, 1901).

И заметим, молодой критик Валериан Николаевич Майков (1823-1847) не кичился своей молодостью, её как бы и не замечая, но давал пусть и не столь развёрнутые, но точные оценки литературным явлениям своего времени. Между тем как и прожил он всего 24 года, не став даже «тридцатилетним» (погиб в результате несчастного случая, утонув в пруду в Ропше под Санкт-Петербургом). Но уже поработал редактором отделов критики журналов «Финский вестник» и «Отечественные записки» после ухода из журнала В. Белинского. О нём успели высказаться многие выдающиеся писатели того времени. Скажем, Ф. Достоевский: «Много обещала эта прекрасная личность, и, может быть, многого мы с ней лишились». Фёдор Михайлович принял самое деятельное участие в сохранении его наследия. Причём, в самый трагический период своей жизни, когда он был арестован по делу Петрашевцев. В письме к брату в день своей казни, по сути, в завещании, он думал о В. Майкове: «У меня взяли при аресте несколько книг, из них только две запрещённые. Но вот просьба: из этих книг одна была: сочинения Валериана Майкова; его критики – экземпляр Евгении Петровны (матери В. Майкова – П. Т.). Она дала мне его как свою драгоценность. При аресте я просил жандармского офицера отдать ей эту книгу и дал ему адрес. Не знаю, возвратил ли он ей. Справься об этом! Я не хочу отнять у неё это воспоминание». Это были оттиски статей В. Майкова, переплетённые в книгу.

И главное. Читая этот внушительный двухтомник В. Майкова, нельзя не удивляться не только глубине его мыслей, но и объёму им сделанного в столь молодые годы. Кто из нынешних «тридцатилетних» может предъявить если не нечто подобное, то хотя бы приближающееся к нему? Это вовсе не в укор ни «тридцатилетним», ни «сорокалетним». Их можно понять и войти в их положение. Ведь они живут в той ситуации и с тем «наследством», которые им достались. И это не их вина, а скорее, беда. И их, и наша общая. Литература не может жить и продолжаться по законам «рынка», являющегося формой её подавления. Не могут быть эстетическим критерием её оценки ни «рейтинги продаж», ни бесконечные, как правило, корпоративные премии, не имеющие общественного значения. Справедливо говорит Женя Декина, что литературный процесс сейчас «формируют, к сожалению, не критики и даже не издатели, а финансовые потоки и пиар-менеджеры» («Литературная газета», N 10, 2024). Ну какой же при этом может быть литературный процесс? Это уже нечто совсем иное. И об этом надо говорить честно. Но «тридцатилетние» в нём живут, подстраиваются под него, тем самым полагая, что они входят в литературу. Но входя в эту, неестественную для литературы ситуацию, они никуда не входят... «Рынок» же предполагает «шумиху и успех», когда сами тексты мало что значат; предполагает позорное положение «ничего не знача, быть притчей на устах у всех», о чём в стихах Б. Пастернака: «Цель творчества – самоотдача/ А не шумиха, не успех./ Позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех».

Но когда то, что позорно вдруг начинает почитаться в обществе престижным – это уже действительно беда. Ведь тот массив текстов молодых, который мы сегодня имеем, – это, как правило, та «книжная продукция», которая прошла неестественный отбор «рынком» и якобы «спросом», словно этот «спрос» не регулируется и не формируется преднамеренно под этот самый «рынок». Такой «рынок», к литературе не приложимый вообще, побеспощаднее всякой регламентированной и узаконенной (о, ужас!) цензуры. А молодых и талантливых надо поискать, так как они, как правило, не подходят к такому «рыночному» пулу. Издать сегодня, при всеобщей грамотности, никчёмную книжку, не имеющую никакого отношения к художественной литературе, ничего не стоит. Но не всё написанное и опубликованное является литературой. А потому рассматривать вполне серьёзно всякую творческую несостоятельность, а то и глупость, в качестве литературы, по крайней мере, опрометчиво. Не полнотой всего написанного определяется явление, а творчеством наиболее талантливых в нём. А их, как и всегда, может быть, и есть-то всего два-три, не более... Их то и надо выявить. Этому и должна послужить данная дискуссия. Не общие черты поколения «тридцатилетних» заметить, а выявить таланты, ибо только ими определяется поколение.

«Общая картина» явления складывается из творчества наиболее одарённых и никак не иначе. Все пишущие далеко не все писатели... Увы, так бывает во все времена. Слух поэта «чует» происходящее, а не всякого пишущего, возомнившего себя «писателем» без всяких на то оснований. Как у молодого ещё А. Блока (1901 г.): «Не жди последнего ответа,/ Его в сей жизни не найти./ Но ясно чует слух поэта/ Далёкий гул в своём пути».

Читая тексты молодых, складывается впечатление, что они не читают предшествующей им литературы вообще, не считая это нужным и обязательным для писателя, абсолютизируя своё время.

Да, конечно, литература выходит из жизни, но не в меньшей мере – из литературной традиции, из духовного творческого опыта. И тут не может быть безоценочных суждений об их писаниях. Только в качестве констатации факта. Здесь-то и начинается серьёзный разговор о литературе. И подчас нелицеприятный. Если, скажем, «тридцатилетние» перестают обращаться к истории, не пытаются переосмысливать её, если этот «поток иссяк», то мало указать на это, но совершенно необходимо дать ему оценку, так как история в творении художественном не является только темой. Там, где историк заканчивает своё дело, писатель его только начинает. Истинный талант рассматривает жизнь человеческую в её непрерывности и единстве – изначально и до сего дня. Это понимал уже великий В. Белинский при всей его увлечённости «социальностью» и «революционностью»: «Можно судить обо всём, но ничего нельзя мерить на аршин своего времени; иначе род человеческий начнётся только с нас, а его истории – как не бывало!» (сс. в 9 томах, М., «Художественная литература», 1982, т. 9).

Если самой распространённой темой творчества «тридцатилетних», как отмечает Вадим Левенталь, являются «болезненные отношения с родителями», если эта тема стала «лидером», то мало зафиксировать этот факт. Но надо сказать и о том, что факт этот печальный, и почему. Не верить же критику, прочитавшему девятнадцать (!) книг молодых, у нас нет никаких оснований. Надо бы деликатно не напомнить, а поведать молодым авторам, что самоутверждение через свержение родителей обманчиво и ложно. Ведь это нарушение пятой заповеди: «Чти отца твоего и матерь твою, да благо тебе будет, и да долголетен будешь на земле». И пояснить мудрость заповеди. Ведь почитание отца и матери нужно не родителям, а тебе. Тебе будет благо от этого, а не им, уже свершившим свой земной путь...

Словом, не «темой» и не «возрастом» едиными определяются писатели теперь, как и всегда. В связи с этим мне вспоминается широкое совещание молодых писателей конца семидесятых годов, которое проходило в Софрино. Я участвовал в нём, будучи ещё студентом Литературного института. Меня тогда удивило то, что критик В. Бондаренко носился с темой «проза сорокалетних». Но и оглянуться не успели, как «сорокалетние» стали «восьмидесятилетними»... Когда молодые писатели стали очень уж настойчиво и безапелляционно позиционировать себя в качестве «новых реалистов», я почитал их писания и, к сожалению, пришёл к выводу, что это всё-таки не «новые реалисты», а «новые нигилисты», с полным набором догматов нигилистов предшествующих. Рассмотрел по возможности текстуально, а не исходя из «общей картины» (журналы «Стратегия России», «Потоп и берега», NN 8, 9, 10, 2021, «Новые реалисты» или «новые нигилисты»?, «Дальний Восток», N 4, 2023). Какова «общая картина» этой литературы мы можем узнать лишь из творчества наиболее одарённых из них, с удивлением обнаруживая то, что нового они привносят в мир. А не роясь подчас в явном барахле всего написанного, помеченного ярлыком «тридцатилетних»... При нынешних электронных информационных средствах с их тотальным контролем, управлением смыслами, нарушением иерархии ценностей, проблемы наши стали в большей мере не литературными, а информационными, не разрешив которых нам не добраться до литературы. Это проблемы уже не столько литературы, сколько организации информационного пространства. А потому теперь, у писателей, «тридцатилетних» тоже нет более важной задачи и заботы, чем «не мысля гордый век забавить» (А. Пушкин), возвращать литературу к своей образной природе, помня о том, что выполнять свою миссию она может лишь в той мере, в какой остаётся литературой.

Петр ТКАЧЕНКО

Вначале было «Слово»

Читательский отклик

У литературы же нет другой заботы,
кроме как о душе человеческой.
Пётр Ткаченко

Неспроста именно так назвал вторую главу писатель, критик и публицист Пётр Иванович Ткаченко в своей книге «Поиски Тмутаракани». По «мысленному древу»: От «Слова о полку Игореве» до наших дней». В своей литературно-критической повести автор пытается раскрыть основу и предназначение величайшего творения мировой литературы, чьё авторство и поныне остаётся загадкой, а именно древнерусскую поэму «Слово о полку Игореве», рассматривая её через призму духовно-мировоззренческих принципов нашего общества. Общества, которое существовало со времён пораженческого похода на половцев князя Новгород-Северского Игоря Святославича и по наши дни, «когда человеческой душе становится неуютно на земле». Но чтобы в наше непростое время чувствовать духовную опору, необходимо вернуться к истокам и обратиться к «Слову».

Казалось бы, о чём ещё можно рассуждать в отношении великого произведения, когда на протяжении уже более двух веков пытливые умы и высоко авторитетные учёные разобрали его по буквам. Когда Институт русской литературы под эгидой Российской академии наук подвёл итоги художественного освоения исторического памятника и выпустил в свет «Энциклопедию ״Слова о полку Игореве״» в пяти томах. Но Пётр Иванович в своей литературно-критической повести призывает нас снова обратиться к истокам великой русской литературы, к тексту древнерусской поэмы, потому как «Слово» содержит в себе код нашей духовной сущности, нашего бытия, народного развития во времени через века, вплоть до сегодняшнего дня» (П. И. Ткаченко). Призывает и в то же время сожалеет о том, что к духовному постижению «Слова о полку Игореве» наше общество не готово по причине настойчивого вытеснения из его сознания и из образования великой русской литературы, сопоставляя её гонение в наши дни со словами из Апокалипсиса. В свою очередь автор повести, сохраняя духовный настрой утверждает, что «Слово» действительно исполнено какой-то поразительной, неизъяснимой силы притяжения даже тогда, когда люди не вполне понимают, о чём в нём говорится. Каждый приходящий к нему, берёт из него себе не столько, сколько в нём есть, а сколько может взять…» (П. И. Ткаченко).

Имея к себе огромное пристальное внимание культурной и научной общественности «Слово о полку Игореве» до сих пор остаётся великим, но до конца не изученным творением литературы по причине трудности прочтения или непонимания значения того или иного слова или выражения в тексте. Многие пытливые умы и неравнодушные исследователи сакрального смысла великого творения позволяли себе вносить изменения в исходный текст «Слова». Но только не Пётр Ткаченко. В его сознании «эта маленькая книжица – древнерусская поэма «Слово о полку Игореве, Игоря сына Святославля, внука Ольгова» конца XII века, точнее – 1885 года» имеет огромную значимость, её текст изначально совершенен. Многолетний опыт изучения литературных произведений всемирно известных поэтов и писателей, знание библейской литературы позволяют автору книги «Поиски Тмутаракани» утверждать, что уменьшение количества «тёмных» и невнятных мест в тексте древнерусской поэмы лежит на пути постижения её духовной основы.

Из многочисленной когорты исследователей и учёных лишь единицы обращались к христианской основе древнерусской поэмы. В их числе и Пётр Иванович. Приводя аналогии из библейских текстов, он аргументировано доказывает, что «Слово» имеет духовное содержание, и предлагает на суд читателя прочтение отдельно взятых его отрывков и фраз с детальной их расшифровкой. За изображение в образной форме похода князя Игоря, за его высший духовный и христианский смысл он присваивает наивысшую оценку автору древнерусской поэмы и считает его гением. Основываясь на убеждении, что литература всегда стояла на защите как человеческой души, так и веры, автор книги сравнивает битву с погаными на реке Каяле у Дона Великого с бранью духовной, борьбой с дьявольской нечистой силой против искажения духовной природы человека.

В повести приводится детальный анализ отрывка текста поэмы с целью выяснить, какая существует взаимосвязь между древнерусским песнотворцем Бояном и гениальным автором «Слова о полку Игореве». В результате осмысления текста поэмы выясняется, что автор «Слова» является последователем Бояна. Анализируя текст великого творения, приняв за основу его духовное начало, Пётр Иванович Ткаченко даёт возможность узнать любознательному читателю значение и доселе неразгаданный смысл, скрытый в словах «Боян же, братие, не десять соколов на стадо лебедей пущаше». Автор утверждает, что не останется «тёмных» и неразгаданных мест в древнерусской поэме, если её рассматривать с точки зрения христианского понимания мира, христианской веры.

Собрав воедино сведения древних источников и результаты современных исследований, автор повести пытается определить точное место расположения «вечного града» Тмутаракани. Разыскивая свою Тмутаракань, Пётр Иванович предоставляет возможность ознакомиться читателю с подробной исторической справкой о существовании грозного Хазарского государства со столицей Итиль. В конечном итоге автор приходит к выводу, что «Тмутаракань в «Слове» является понятием исключительно духовно-мировоззренческим» и «складывается впечатление, что Тмутаракань находится на Дону, Тмутаракань не географическая и не историческая, а духовная. Она – действительно везде и всюду, а не только там, где теперь таится Тамань».

Твёрдая уверенность писателя в том, что текст древнерусской поэмы необходимо рассматривать исключительно с позиции духовного мировоззрения, позволяет ему строить личные гипотезы и доказывать их, используя в качестве аргументов выдержки из древних творений, будь то Лаврентьевская летопись или «Повести временных лет», Священное Писание или «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона. Любопытному читателю будет очень интересно узнать, каким образом автор выстраивает логическую цепочку взаимосвязей между вышеупомянутыми шедеврами древнерусской словесности и библейской литературой.

Опираясь на исследовательские труды учёных мужей в лице академиков, историков и археологов, автор повести определяет границы областей бывшей Хазарской империи, повествует об уникальном историческом явлении под названием «хазарская химера» и о том, чем во все времена грозило обращение народа в другую веру, его поклонение «иным богам».

В своём высказывании: «Борьба за сохранение своей веры, своего Богом данного образа жизни, сказали бы сегодня, за сохранение своего менталитета, собственно, права на жизнь, является основной темой русской литературы», автор констатирует, что русская литература занимает центральное место в духовной и интеллектуальной жизни современного общества. Автор приводит веские доказательства того, как, перемещаясь во времени по «мысленному древу», возрождается в вершинных творениях мастеров художественного слова и проявляет себя синдром «хазарской химеры». Исходя из предложенных читателю аргументов, автор повести приходит к выводу, что сознательное умалчивание несуществующей уже более тысячи лет «хазарской истории» продолжает кем-то использоваться в корыстных целях.

Который раз перечитываю, вчитываюсь и пытаюсь понять, что же на самом деле имел в виду автор книги, когда 11 сентября 2022 года, оставляя автограф на её титульном листе, начертал напутственные слова: «Эта трудная книжка о нашей Российской и Кубанской судьбе». Ответ на поставленный перед собой вопрос я нашёл буквально на последней странице книги, где автор, умаляя свои заслуги, признаётся, как нелегко далась «лишь слабая попытка понять «Слово». Эта «попытка» скрывает за собой проделанную огромную работу изучения древнерусских памятников письменности, разнонаправленных научно-исследовательских трудов, творчество литературных классиков и библейских писаний.

Целеустремлённость и армейская закалка позволяют Петру Ивановичу Ткаченко занимать активную жизненную позицию. На книжных полках школьных классов, районных и станичных библиотек родной Кубани нередко можно встретить его произведения. Но стоит отметить, что в этом основная заслуга и личный вклад писателя. Злободневность затрагиваемых писателем проблем и вопросов подтверждается его частыми публикациями на страницах газет и журналов, выходом в свет новых тиражей его произведений. Ушедший 2023 год не является тому исключением. Издательским домом «Звонница – МГ» выпущена книга «Никем не званый… Александр Блок в поисках образа России», а Краснодарское книжное издательство «Традиция» порадовало автора и своих земляков юбилейным пятым изданием авторского словаря кубанского диалекта «БАЛАКАЧКА. Кубанский говор».

Подводя итог, хочу поблагодарить автора литературно-критической повести «Поиски Тмутаракани. По «мысленному древу»: от «Слова о полку Игореве» до наших дней» за интересную экскурсию в средневековое прошлое Русской земли и наше настоящее... Ведь это поэма о том, как погибает в безверии и как спасается в вере человек. Вот уже более двух веков «Слово» изучается историками, писателями, учёными разных направлений знаний, широкими слоями общества. Ни один памятник письменности не изучался столь активно и всесторонне. Но «Слово» зачастую изучалось лишь как исторический источник, а не духовная природа человека. Настало время его собственно поэтического прочтения, как мощного творения духа и мировоззрения самого автора поэмы. За прошедшие века «Слово» не устарело, так как рассказывает не только о прошлом, о том, что было когда-то, но о том, что происходит с человеком в его земной жизни всегда, во все времена.

Игорь ТЕРЕЩЕНКО
г. Новороссийск

Не только о литературе…

Удивила появившаяся в сети статья студента факультета журналистики КубГУ Даниила Диденко «Творчество Виктора Лихоносова в оценке Петра Ткаченко и Катерины Беда» под логотипом газеты «Завтра» (11 октября 2023). Подумалось о том, что неужели серьёзная газета, претендующая на интеллектуальность, может публиковать такие беспомощные поделки? Удивила статья и тем, что она была уже опубликована в начале года в «Родной Кубани». В то время, как после этого в апреле в «Новой газете Кубани» в её шести номерах Пётр Ткаченко опубликовал целую литературно-критическую повесть «После всего. (Пилигрим советской литературы В. И. Лихоносов)», в которой он отвечает на духовно-мировоззренческие вопросы оценки творчества В. И. Лихоносова, которыми, вроде бы, задаётся начинающий журналист, к литературе отношения пока не имеющий (10, 12, 16, 23, 27 апреля, 3 мая 2023). А «не заметил» он ответов писателя не случайно, так как, похоже, занят не выяснением истины, а жаждет скандала, то есть сомнительной «популярности».

Поразила статья какой-то и вовсе неосведомлённостью автора, что для журналиста недопустимо и непростительно. И догматичностью, которая, вроде бы уже ушла из журналистского обихода. В самом деле, главной причиной «неверной» оценки критиком творчества В. И. Лихоносова автор считает то, что П. Ткаченко «придерживается лево-коммунистических взглядов», находится «в плену левых коммунистических мифов», что он «явно коммунистического толка». На основании чего он делает такой вывод, неведомо, ибо аргументов в пользу такого утверждения не приводит. Видимо, автору так показалось. К такому выводу можно прийти, только абсолютно не зная творчества П. Ткаченко, за исключением его статей о В. И. Лихоносове. Но на таких догматах, тридцать лет спустя после отмены коммунистической идеологии, защитить «классика» В. И. Лихоносова невозможно. Кстати, почему «классика» и даже «великого классика»? Ну да, в советское время при коммунистической власти он приобрёл стойкую репутацию известного писателя, к «деревенщикам» и к «крестьянским детям» ни по происхождению, ни по характеру творчества, отношения не имеющего. В либеральные же времена, то есть тридцать последних лет своей жизни, он, кроме дневников, уже ничего не писал. А «классик» ли он – это покажет только время. И определяется это не репутацией писателя, а, единственно, его произведениями, о которых журналист не говорит абсолютно…

Речь ведь идёт не просто о литературной полемике, а о том, что произошло и происходит в обществе и в стране. Понятно, что без честного ответа на этот вопрос наше народное и государственное благополучие невозможно. Молодой публицист Д. Диденко, не обременённый познаниями, не отвечает на главный вопрос в своей запоздалой проповеди борьбы с «коммунизмом»: если, наконец-то, тридцать лет назад произошло «освобождение» от всякой «идеологии», т. е. от смысла нашего бытия, почему оно не завершилось ожидаемым благополучием и процветанием, как в это верили либеральные мыслители?

Наоборот, произошло прямо противоположное: крушение страны, падение интеллектуального уровня человека, культуры, литературы и т. д., преодолевать которые теперь приходится большими усилиями и жертвами. Значит, запоздало боролись уже не против «коммунизма», а против чего-то иного. Действительно, после того, как с 1934 года в стране начался радикальный поворот от революционного сознания к традиционному, в центре которого была именно русская классическая литература, когда, по словам философа русского зарубежья Г. П. Федотова, произошла «контрреволюция сверху», когда произошло строительство новой государственности, теперь, в послевоенный период истории, борьба с «коммунизмом» превращалась в борьбу не только с государственностью, а, по сути, борьбой с Россией… Об этом П. Ткаченко убедительно пишет в литературно-критической повести «Всё, что было отмечено сердцем…» («Наш современник», № 11, 12, 2022). Писатель, кстати, неоднократно отмечал в своих работах, что борьба с «коммунизмом» была праведной в 1920-х годах, но не в девяностых же. Да и многие проницательные наши современники понимали это. Скажем, выдающийся поэт нашей эпохи Юрий Кузнецов: «В прах гражданская распря сошла,/ Но закваска могильная бродит». Можно было бы обратиться к трудам одного из самых выдающихся историков нашего времени и, кстати, кубанца по рождению (родился в Армавире), Игоря Яковлевича Фроянова (1937–2020), к его книге «Октябрь семнадцатого» (Издательство Санкт-Петербургского университета, 1996), за которую он пострадал. И к его основательной монографии «Драма русской истории» (М., изд. Дом «Парад», 2007). Но, похоже, что сегодня студенты журфака не только не обращаются к вершинным достижениям исторической науки и общественной мысли, но даже не подозревают о существовании таких книг.

Надо сказать о главном аргументе молодого журналиста, о «лево-коммунистических взглядах» писателя Петра Ткаченко, которого он даже зачисляет в соратники Ленину. Если бы он, прежде чем браться за перо и бросать обвинения-ярлыки, хоть что-то изучил, он мог бы ознакомиться с уже давней статьёй писателя «Откуда взялся Ленин?» в пятом выпуске авторского литературно-публицистического альманаха Петра Ткаченко «Солёная Подкова» (М., изд. ООСТ», 2008 г.), в которой он задаётся не идеологическими и не политическими, а филологическими проблемами, выясняя этимологию слова «Ленин».

Нелитературность же журналиста кажется абсолютной. Он вполне серьёзно упрекает критика в том, что тот якобы не знает, что русская литература началась не со «Слова о полку Игореве», а ранее, со «Слова о Законе и Благодати» Митрополита Илариона. Что тут скажешь, ну не знает бойкий и безответственный журналист, что П. Ткаченко всю свою творческую жизнь занимается изучением «Слова о полку…» и «Слова» Митрополита Илариона. Ну ладно, книгу «В поисках града Тмутаракани» (М., изд. МГУ, 2000 г.) он мог и не знать, ибо был, видимо, ещё во младенчестве, но совсем недавно вышла книга П. Ткаченко, уже двумя изданиями, «Поиски Тмутаракани. По «мысленному древу»: от «Слова о полку Игореве» до наших дней» (М., «Звонница-МГ», 2021 г., 2022 г.), имеющая прямое отношение к Кубани, в которой он подробно сопоставляет «Слово о Законе и Благодати» и «Слово о полку Игореве»…

Печально, что старшие товарищи, писатели, вместо того, чтобы поддерживать и наставлять молодого журналиста, помогать ему, по нравам нынешнего времени, вручают ему грамоты и дипломы за успехи в литературе, то есть занимаются, по сути, развращением способных молодых людей.

Ну ладно, что говорить с юным журналистом о литературе, если он, как говорится, не в теме, не в курсе. Но о многочисленных кубанских книгах Петра Ткаченко он, вроде бы, должен был знать. О том, что он составитель первого словаря кубанского диалекта за всю его историю «Кубанский говор. Балакачка», выходящего вот уже двадцать пять лет. В этом году вышло пятое издание словаря «Балакачка. Кубанский говор» (Краснодар, «Традиция», 2023 г.). Что он автор книг: «Кубанские пословицы и поговорки», «Возвращение Екатерины» – о создании, разрушении и воссоздании памятника Екатерине II, «Кубанские обряды», «Кубанская свадьба», «Кубанские песни. С точки зрения поэтической: «Кубанские байки. Та брехня, что лучше правды», «Пословица не сломится», «Кубанский лад. Традиционная народная культура: вчера, сегодня, завтра» и др. Я это к тому, что писатель, столь последовательно отстаивающий традиционную народную культуру, придерживаться «лево-коммунистических взглядов» не может. Этим заняты совсем иные догматики.

Зайдите в любую школьную библиотеку, в кабинеты кубановедения и вы не только увидите книги П. И. Ткаченко «Кубанский говор», «Кубанская свадьба», «Кубанские пословицы и поговорки», «Кубанские песни», «Кубанские обряды», но и убедитесь в том, что они востребованы в учебном и воспитательном процессе, а для учителей кубановедения являются незаменимыми настольными пособиями.

Д. Диденко пишет, что критик «пытается свалить общие тенденции культурной деградации, потери национальной идентичности на Лихоносова». Но дело в том, что эти «общие тенденции» появляются в обществе не сами по себе, а зависят от того, проявляют или не проявляют духовный стоицизм пред их угрозой писатели. В повести «После всего» критик как раз и анализирует на конкретных примерах, с точки зрения духовно-мировоззренческой, то, как писатель В. И. Лихоносов приближал эти самые «общие тенденции», а потом, удивившись печальным результатам, разгневался, ища тех, кто это сделал… Ему оказалась неведомой жестокая закономерность, что в происшедшем виновны все, тогда жившие, а писатели – в первую очередь, которую с беспощадной искренностью признавал А. Блок. А быть верным давно не существующей «монархии» или неопределённой и отвлечённой «державности» – это, извините, не патриотизм, а скорее уловка, дабы не отвечать на те трудные, а порой и жестокие вопросы, на которые истинный писатель обязан отвечать во все времена…

Я уже не говорю о полном незнании журналистом Петра Ткаченко как прозаика, в первую очередь популярных в своё время на Кубани его книг «Где спит казацкая слава» (1995 г.); «Не для меня придёт весна» (2000 г.); «Встретимся на том свете или Возвращение Рябоконя» (2018 г.).

Хочу спросить Д. Диденко: «В этих книгах тоже «левокоммунистические взгляды»?

Напомню, что П. Ткаченко не сомневается в писательском мастерстве Лихоносова, но духовно-мировоззренческий крен вызывает, мягко говоря, вопросы. Упрекая всех – и власть, и кубанских писателей и краеведов, и казаков с атаманом – за беспамятство к героическому белому казачеству, В. И. Лихоносов почему-то выбрал героем своего 30-ти страничного повествования («Родная Кубань», № 4, 2010 г., стр. 23-59) генерала А. Г. Шкуро, как будто забыл, что героической (достойной) была не вся его жизнь. Мало того, венчает свою ностальгию о генерале-предателе фотографией Шкуро в полный рост на всю страницу (стр. 83). А под фото дата – 1943 год. Годом ранее этот «прославленный» генерал вместе с фашистами явился на родную землю, чтобы вербовать по станицам казаков воевать против русских (советских) солдат, защищавших свою родину. А вот другой белогвардейский генерал – А. И. Деникин – не пошёл в услужение фашистам и в оккупированном немцами Париже на настенной карте с удовольствием переставлял самодельные красные флажки, отмечая освободительный путь Красной Армии. Вот он – настоящий патриот России!

Всё это Лихоносов прекрасно знал, и меня – сына и внука ветеранов Великой Отечественной – удивляет и шокирует его сожаление о том, что на доме Шкуро так и не повесили памятную табличку, а в выступлениях казачьи атаманы не упоминают его имя.

Да, В. И. Лихоносов заслужил стойкое звание известного писателя в советское время, когда его книги издавались стотысячными тиражами, а «Роман-газета» – миллионными. И всё это происходило при коммунистической власти, при «красной идее», с которой он, вроде бы, боролся, робко выставляя себя то «монархистом», то «державником». Видимо, издавали по недосмотру… А в либеральные времена его не издали даже в связи с почтенным юбилеем. Да и кто и почему должен был это делать, если сам писатель добивался именно этого, борясь с «красной идеей». Если не мог этого предусмотреть, то его запоздалый гнев на, по сути, уничтожение культуры уже ничего не значит.

Сегодня же писатели издают свои книги мизерными тиражами, зачастую за свой счёт, которые доступны только самым неленивым и любопытным читателям…

В заключение приведу отрывок из новеллы Петра Ткаченко «Земля родная», по которой, как я знаю, школьники писали сочинения: «Как я люблю эти тихие летние вечера в станице, когда огромное красное солнце, зацепившись за острые тополя и окровавив водную гладь ерика, тихо скатывается, обессилевшее, в степь. Когда белая, сизая полоска, то ли дымка от невидимого костра, то ли вечернего тумана, перечёркивает тёмные купы садов и акаций, тихо уползая в неведомую высь. А за околицей, среди полей, зовёт кого-то безответно невидимая перепёлка…

Как я люблю эти глубокие, бездонные тихие ночи, нарушаемые лишь серебряным стрекотанием сверчка, когда крупные звёзды взирают на тебя с небес, не мигая, то ли о чём-то спрашивая, то ли чего-то ожидая от тебя. Когда небо вдруг прочертит метеорит или далёкая безвестная звезда, и ты встрепенешься от неожиданности и испуга. Как прекрасен этот загадочный, неизвестно с какой целью распахнутый перед тобой, таинственный мир…

Мне и теперь ясно слышится, всё ещё помнится терпкий, горьковатый, солончаковый запах степи. Видятся светлые метёлки полыни, несмело взметнувшиеся на уже выгоревшей под нещадным солнцем земле. Изрытый коровьими копытами, ратыцями, с сизоватым отливом чернозём, засохший в острые, мешающие идти кочки. Тёмной, сизоватой полоской стынет вдали станица. В высоком, бездонном небе свободно плавает коршун, что-то высматривая, выискивая или навсегда запоминая родные просторы. Родимая степь… Никогда мне, видно, уже не забыть её запахов и звуков, расширяющего душу простора, ничем не заменить, ничем не заглушить в сердце и в сознании этого знойного мерцания однажды мне выпавшего кубанского дня…

Всё так же белеют твои дома и хаты, всё так же пьяняще цветут твои сады, печалятся над вечными водами вербы, и бодро вскинуты в небо неутомимые тополя. Всё так же тревожно и испытующе смотрит в душу отцовский дом, от одного сиротливого вида которого плавится нежностью наивное сердце. Там – ноша этого неласкового, неповторимого и прекрасного мира, исцеляемого только нашей любовью.

…Но всё так же сияют твои высокие небеса, с которых явлен однажды защитный, спасительный лик Богоматери.

Смиренно склоняю пред тобою воспалённую от тяжких дум голову, низко кланяюсь тебе, единственная, во веки веков, столькими бедами просветлённая, столькими слезами омытая, столькими воспоминаниями укреплённая твоих сыновей и дочерей, рассеянных по всему свету, родная кубанская земля».

Юрий БОНДАРЧУК
учитель истории МАОУ «СОШ № 75»
и ГКУ «СОШ № 2» г. Краснодара

Сквозь призму времени

Я родился в удивительном городе Магнитогорске, который расположен одновременно в Европе и Азии. Как все пацаны шестидесятых, я прекрасно знал, что легендарный город металлургов строили отнюдь не комсомольцы-добровольцы, а в основном сидельцы и поселенцы. Это был город бараков, с фанерными перегородками, коммуналками, керосинками, поголовным самогоноварением и драками «квартал на квартал».

Любой житель города, в том числе и интеллигенция, свободно «ботала по фене». И ещё была всеобщая нелюбовь к милиции. Поэтому слово «мент» было ругательством. Впрочем, не самое хорошее отношение к милиционерам было повсеместное, которое, увы, сохранилось у моего поколения и поныне.

Пьяный воздух свободы, вихрем пронёсшийся в 90-х, сыграл с масс-медиа злую шутку. Осмелевшее ленинградское телевидение запустило многолетний телесериал «Улицы разбитых фонарей», где в рядах бойцов с криминалом работала бригада оперов, сразу завоевавшая сердца россиян. Они были простыми и понятными. Запросто употребляли алкоголь, влюблялись в коллег и потерпевших и, вот парадокс, во имя правосудия иногда нарушали закон, когда этого требовали обстоятельства. Мы им это прощали. Они запросто употребляли слово «мент» и даже потом преобразили своё долгоиграющее кино, введя это слово в название сериала.

Слово «мент» перестало быть нарицательным. Кинематограф переформатировал наши понятия о работе полиции, и даже сделал эту работу престижной.

С дореволюционной полицией было сложнее. Особенно всего, что касалось жандармского корпуса, называемой в народе «охранкой». Ушлые шпики, вылавливающие борцов с царизмом, прочно вошли в наше сознание благодаря всё тому же кинематографу и литературе. Именно от них страдали народовольцы, большевики-революционеры. Ссылались на каторгу. Скрывались от царского произвола в Европе. Такой полицейский беспредел осуждался в кинематографе много лет и сформировал у населения стереотип жандарма-держиморды, не разделявшего политический сыск и уголовную полицию. Правда, тогда никто не обращал внимания на то, что ссыльный Владимир Ульянов, с позывным «Ленин», жил в ссылке в лучшем доме села Шушенского, не работал, имел прислугу, всё больше писал социалистическую публицистику, охотился на зайцев и получал от царского режима 48 рублей в месяц, что позволяло жить вполне безбедно.

Немного приоткрыл завесу над работой царской полиции и охранного отделения Борис Акунин*, создав литературного героя Эраста Фандорина. Но и он слегка отстранял своего героя от полицейской номенклатуры «охранки» и их методов. Особенно это заметно в романах «Азазель», «Любовник смерти», «Статский советник», где главными злодеями как раз и оказались высокопоставленные полицейские чины.

У краснодарского писателя Андрея Фаниева действующие лица его романов – полицейские дореволюционного Екатеринодара, но не супермены-каратисты, как придуманный Фандорин, а самые обычные люди, влюблённые в свою работу. Живые, узнаваемые люди. Смелые, самоотверженные, честные. Автор их не придумал. Это реальные исторические личности, которые жили и служили в Екатеринодаре и раскрывали не сфантазированные злодеяния в угоду интриги и драйва, а преступления, которые можно найти в архивах, хрониках и газетных публикациях кубанских газет. Правда, чтобы расширить исторические рамки он всё же ввёл придуманного, проходного героя Лавра Ермакова, который после революции продолжил службу в советской милиции, раскрыл ряд резонансных преступлений и, уйдя в подполье, боролся с немецко-фашистскими оккупантами.

Автор смог решить сразу несколько задач, показав работу правоохранительных органов разных временных эпох. Полиции и милиции прошлого и полиции сегодняшней, иногда причудливо переплетая их интригами и фантазиями сюжетных линий.

В его книгах привлекает историческая составляющая, описывающая «наш маленький Париж». Андрей Фаниев смог создать эффект присутствия и полного погружения в эпоху и быт Екатеринодара начала ХХ века. Его герои ходят по знакомым улицам, живут и задерживают преступников в домах, сохранившихся до нашего времени не по сценарию автора, а по разработанным когда-то планам оперативно-розыскных мероприятий. А сноски из произведений Андрея Фаниева, где он указывает сегодняшние адреса домов, зданий, бывших «малин» и «борделей», ресторанов и парков, магазинов и лавок, можно издавать отдельной книгой.

Вот это в его творчестве и подкупает! Он смог воскресить Екатеринодар и тех, кто охранял покой наших праотцов и праматерей в начале многострадального двадцатого века. В его книгах они перестали быть строчками архивных документов и обрели новую жизнь.

Автор очень интересно и органично связывает события прошлых лет с сегодняшим временем. В книге «Криминальный трансферъ», открывающей серию «Оглянись назад», в сюжетной линии присутствует перемещение во времени старшего оперуполномоченного Управления МВД России по городу Краснодару в Екатеринодарское сыскное отделение, что позволяет взглянуть на методы работы дореволюционной полиции глазами современника.
После прочтения его книг очень захотелось задать ему много вопросов. Узнать о самом писателе, об его источниках информации, о реальных героях его романов. Видимо, это желание читателей угадал автор и решил этот вопрос очень просто! В одной из своих семи изданных книг Андрей Фаниев размещает интервью с Автором романа. С самим собой. В форме допроса с пристрастием.

* Признан в России иноагентом

Сергей КАЩЕЕВ

ДОПРОС С ПРИСТРАСТИЕМ

Об уголовной ответственности за отказ от показаний по ст. 308 УК РФ и за дачу заведомо ложных показаний по ст. 307 УК РФ предупреждён.

– Представьтесь.
– Фаниев Андрей Владимирович.
– Место рождения?
– Город Баку.
– Род занятий?
– Уволен по выслуге лет из МВД, в звании подполковника внутренней службы, с должности начальника боевой подготовки Краснодарского гарнизона полиции.
– Какие должности занимали ранее?
– Служил в ОМОНе, от сержанта до заместителя командира роты. Затем был переведён в Главное управление на должность старшего инспектора по профессиональной подготовке. Занимался обучением и подготовкой личного состава, курировал сборные команды Главного управления по боксу, рукопашному бою, самозащите без оружия и дзюдо. До службы окончил институт физической культуры по специальности «тренер по боксу». Дважды был вторым на ЦС «Динамо», третьим на первенстве Министерства просвещения СССР и серебряным призёром на международном турнире в Риге. В 2003 году стал чемпионом ГУВД по рукопашному бою.
– Чем занимаетесь в настоящее время?
– Общественной работой. Я заместитель председателя краевой Ассоциации ветеранов боевых действий ОВД и ВВ России, председатель ветеранской организации ОМОНа.
– Следствие располагает информацией, что вы пишите книги, это так?
– Да, в свободное время я действительно пишу. Их хвалят мои друзья и коллеги.
– Вы верите в то, что они объективны?
– Не знаю, не мне судить…. Во всяком случае, за первую книгу я стал лауреатом литературного конкурса МВД России «Доброе слово» и был принят в Союз журналистов России.
– Какие у вас отношения со спиртным?
– Прекрасные! Алкоголь никогда не мешал мне работать, а я ему спокойно стоять на полке до появления какого-нибудь повода или праздника.
– Сотрудники полиции, выйдя в отставку, в основном работают в охранных структурах, а кем бы вы хотели быть?
– Смотрителем маяка где-нибудь на острове в северных широтах.
– Если бы вы стали президентом, чтобы вы сделали?
– Ужесточил бы санкции по статьям за жестокое обращение с животными и браконьерство. Вместо штрафов – только лишение свободы. Отменил бы мораторий на смертную казнь и расширил бы границы её применения.
– То есть? Можно поподробней?
– Можно. За убийство, за исключением кровной мести, самозащиты и по неосторожности – ВМН. За организацию и участие экстремистских сообществ – только реальные сроки, начиная от пяти лет. Маньяков, педофилов, насильников – смертная казнь. Лечить их бесполезно.
– А почему, кроме кровной мести?
– Смотря за что мстил, может за детей или за родителей.
– Как вы относитесь к людям с нетрадиционной ориентацией?
– Это их сугубо личное дело. А вот пропаганда и однополые браки совсем другое. За это, конечно, надо наказывать. За пропаганду. Особенно среди детей.
– Какие десять книг, вы бы взяли с собой на необитаемый остров?
– Так. Это для меня серьёзный вопрос, так с кондачка и не ответишь! Попробую перечислить первое, что всплыло в памяти. «12 стульев» и «Золотой телёнок», давайте посчитаем их как одно произведение, «На Западном фронте без перемен», «Похождения бравого солдата Швейка», «Записки комиссара милиции», рассказы Чехова, «Приключения Тома Сойера», «Остров сокровищ», «Герой нашего времени», сборники повестей Бориса Лавренёва и Валентина Катаева.
– Наверное, и фильмы есть, которым вы отдаёте предпочтение?
– Конечно, есть. «В бой идут одни старики», «А зори здесь тихие», «Рождённая революцией», «Место встречи изменить нельзя», «Империя под ударом», «Офицеры», «17 мгновений весны». Комедии Рязанова и Гайдая. Это вечные ценности. Люблю французские комедии. Из более поздних нравится «Коммандос», «Привидение». Недавно с удовольствием посмотрел «Холоп», понравилось.
– Вы счастливы?
– Да. У меня прекрасный сын, который тоже служит в полиции, нет долгов, и живы родители.
– Прочитайте и распишитесь.

С моих слов напечатано верно, мною прочитано.

«Предназначение» Вячеслава Лютого

_{Вячеслав Лютый, «Предназначение». О литературе и современности. Воронеж: «АО «Воронежская областная типография». 2022, с.704}

Не так уж часто можно встретить теперь книгу литературного критика. Да что там, сейчас это – чрезвычайная редкость. Не литературно-публицистическую, не историко-литературную, а именно литературно-критическую. То есть книгу, в которой автор предпринял бы неимоверный труд представить современную литературу, её особенности, состояние, положение в обществе. Именно такой книгой является «Предназначение» Вячеслава Лютого, его размышления о литературе и современности. Как понятно, фолиант за семьсот страниц является итогом многих лет работы писателя.

Сразу скажу, что Вячеслав Лютый является сегодня одним из самых талантливых критиков в России. С большим интересом читаю всегда его выступления в периодической печати и в сети, ибо они отличаются и глубиной проникновения в суть затрагиваемых явлений, и широтой воззрений автора. Более того, мне трудно назвать сегодня другого, столь активно работающего литературного критика, который так последовательно, честно и искренне отстаивал бы русскую литературную традицию, так объективно и бесстрашно представлял бы состояние литературы и её нынешнее положение.

Теперь же, собранные воедино за многие годы работы критика было особенно любопытно перечитать, в том смысле – какова общая картина современной литературы, большей частью поэзии, предстаёт с её страниц, в какой мере она объективна теперь, когда уже многое устоялось, наконец, полностью ли она совпадает по именам с той картиной, которая долгое время складывалась у меня, как у литературного критика… Тем более, что в книгу вошли не только собственно статьи, рецензии, отклики на то или иное явление, но и беседы с ним, в которых позиция автора раскрывается с предельной ясностью. И даже не это оказалось главным в размышлениях над «Предназначением» Вячеслава Лютого. Но сама судьба литературного критика, да и писателя вообще, работающего в русской литературной традиции при нынешнем положении литературы в обществе. И эти размышления оказались трудными. Несмотря на то, что книга уже довольно широко представлена.

Отбросим сразу дежурные и лукавые декларативные доводы, обычно выдвигаемые для того, чтобы скрыть истинное трагическое положение в русской литературе, типа того, что это критика виновата в нынешнем состоянии литературы, что она должна и обязана… При всём при том, что
она выполняет и необходимые практические задачи, – хотя бы ознакомления читателей с явлениями литературы. Но по большому счёту она никому ничего не должна и не обязана. Справедливо отмечает талантливый критик Елена Сафронова: «Критика никому ничего не должна, как и любое искусство. Она существует не «для чего», а «просто потому что». («Литературная газета», № 32, 2023). Как только критик задаётся вопросом «для чего», тогда и появляется та «ошибка узкого ума», которую отмечал В. Розанов в революционных демократах 60-х, 70-х годов ХIХ века.

Конечно, эта замечательно изданная книга при её небольшом тираже попадёт всё-таки в библиотеки Воронежской области, а, может быть, и в библиотеки столицы, попадёт в руки заинтересованным литераторам. При условии, если сам автор приложит к этому усилия. И тут встаёт вопрос: как быть теперь критику и вообще писателю? Ведь относительно недавно положение было совсем иным. Выходили литературно-критические книги довольно большими тиражами, в основном двадцать пять тысяч экземпляров, а то и пятьдесят. И на прилавках не залёживались, а попадали в поле общественного внимания и обсуждения. И что очень важно, без всякого «рынка», к культуре, а к литературе в особенности, вообще неприложимого. Назову только некоторые книги, оказавшиеся в моей библиотеке среди многих других и вышедшие только в издательстве «Современник»: Олег Михайлов «Страницы русского реализма» (1982), Юрий Селезнёв «Глазами народа» (1986), Сергей Небольсин «Прошлое и настоящее» (1986), Игорь Золотусский «Очная ставка с памятью» (1983), Станислав Куняев «Огонь, мерцающий в сосуде» (1986). Почему же положение столь стремительно изменилось, быстрее чем закрывается, по выражению В. Розанова, бакалейная лавка? Что случилось? Изменилась извечная природа человека или предназначение литературы как сопротивления злу этого мира? Да нет же.
Ввели «рынок», уничтожающий литературу… Об этом мы должны помнить всегда и крепко, ибо надо помнить, откуда мы ниспали, если надеемся преодолеть бедствие, чтобы не только вздыхать и негодовать по этому поводу. И тут перед каждым писателем во все времена, а в наше время в особенности, встаёт неумолимый вопрос великого Н. Гоголя: «Зачем ты не устоял противу всего этого?» Этого вопроса ведь ни обойдёшь, ни объедешь. Многие ли писатели старшего поколения, определявшие литературу, устояли? Увы! Вячеслав Лютый – критик нового поколения, уже «На руинах великих идей» (Ю. Кузнецов), «противу всего этого» устоял. Он отстаивает именно русскую литературную традицию, несмотря ни на что и в полной мере понимая духовно-мировоззренческую ситуацию в обществе, когда русская литература уже давно, последовательно и целенаправленно, изгоняется из общественного сознания и образования, потому что «либеральная литературная практика» всё ещё насаждается и преобладает в обществе. Не сама по себе, не по «спросу», а силой власти. Если «Гарри Потер» издаётся тиражом миллион двести тысяч, а Пушкин – всего пять тысяч, разве это не варварская попытка переформатировать общественное сознание? (Это только то, что я видел). И как в таких условиях может продолжаться русская литературная традиция? Разве что подпольно… Да и как иначе, если в обществе, в культурной сфере пока всё направлено против литературы: «Истинные литературные достижения сегодня существуют в нашей стране наперекор издательской политике, которая выуживает из тьмы неизвестности и бумагомарания опусы подчас совершенно бездарные». А абсолютное преобладание и старательно поддерживаемое господство в обществе либеральной идеологии, довершает картину бедствия – сдерживание и подавление творческого бытия народа, без чего никакое наше развитие невозможно: «Апология всего либерального и глухое «ватное» молчание в связи с настоящими произведениями русской литературы». И более того, что справедливо отмечает критик: «Государство пока ещё не определило в полной мере свою приверженность национальным ценностям». А мы добавим риторическим вопросом: а возможно ли это в условиях открытой войны на наше народное и государственное уничтожение? Ведь далеко не всё решается оружием железным…

Надо отметить важное обстоятельство: Вячеслав Лютый пишет далеко не о каждом явлении и далеко не о каждом авторе. Он строго избирателен. Пишет лишь о том, что ему близко и что составляет русскую литературную традицию. Иногда он даёт рассматриваемым авторам завышенную оценку – то ли в качестве поддержки, то ли с целью указать им путь развития, исходя из традиции.

Поскольку Вячеслав Лютый в основном занят современной литературой, здесь надо иметь в виду, что из общественного сознания изымается теперь не только современная литература, но прежде всего – классическая, которая в силу известных идеологических причин требует нового прочтения с точки зрения христианского понимания мира. А потому противопоставление классики и современной литературы представляется теперь несколько неуместным: «Проще отказаться от современной литературы и классику читать… Этот выбор позволит читателю сохранить собственную душу и достоинство». Не позволит это сохранить собственную душу, так как классика у нас истолкована так с точки зрения «освободительного движения» в собственной стране и «революционных ценностей», что добраться до её истинного содержания и смысла не так просто. А современная литература, не выходящая из предшествующей, не выходит ниоткуда и является просто имитацией литературы. Впрочем, сам критик это вполне осознаёт, говоря о том, что современному автору «должно понимать, что до его пробуждения от младенческого сна в русском пространстве что-то происходило». Скажу строчками Н. Рубцова: «Здесь русский дух в веках произошёл,/ И ничего на ней не происходит». И потом, критик совершенно прав, говоря о том, что «начать жизнь с чистого листа не удавалось никому». Уверен, что и теперь, не удастся. Ведь истинный поэт творит не иначе, как «Храня священную любовь/ Твердя старинные обеты». Ну а когда для его «старинного дела» (А. Блок) не достаёт таланта, тогда делается беспроигрышная ставка на «современность», как правило, спекулятивная. Ведь литература исполняет своё великое народное дело лишь в той мере, в какой она остаётся литературой, и никак не иначе.

Значительное место в книге занимают размышления критика о поэте Ю. Кузнецове, «удивительном и неразгаданном гении отечественной поэзии, поэте мысли, интуиции, пророчеств и прозрений». И что примечательно, наиболее частыми вопросами критику были о стихах «Поэт и монах», приводивших читателей в некоторое смущение. Хотя стихи касались извечной проблемы соотношения поэтического творчества и веры. Видно, этот аспект творчества и нашего бытия оказался за многие годы и десятилетия настолько заслонённым иными представлениями, что и рождает у читателей смятение. Между тем, эти стихи оказались у поэта последними, по сути, завещанием нам. И говоря о христианском, православном понимании мира, критик совершенно справедливо пишет, что «не надо с энергией достойной лучшего применения, воцерковлять литературу – это убьёт её». Ведь этот духовно-мировоззренческий аспект нашего бытия и народного самосознания в русской литературе уже «разрешён». И стоит лишь удивляться тому, как это удалось пятнадцатилетнему гению М. Ю. Лермонтову в стихотворении «Молитва» («Не обвиняй меня, Всесильный,/ И не карай меня, молю,/ За то, что мрак земли могильный/ С её страстями я люблю;/ За то, что редко в душу входит/ Живых речей твоих струя;/ За то, что в заблужденье бродит/ Мой ум далёкий от Тебя…». Смею утверждать, что вопрос этот «разрешён» на все времена, пока будет существовать литература. А слово «разрешён» ставлю в кавычки потому, что каждое новое поколение разрешает его заново. И благодаря предшествующему опыту. В этом свете и стихи Юрия Кузнецова «Поэт и монах» представляются не такими уж необычными. Во всяком случае, для истинно христианского понимания мира они не дают никакого повода для смущения.

Это же стихотворение М. Ю. Лермонтова во многой мере так и осталось не вполне понятым. Или хотя бы вразумительно истолкованным. Нам теперь предстоит уразуметь то, что уже постигнуто в русской литературе, а не прикрываться по каждому поводу фиговым листком «современности», под которой можно понимать всё, что угодно, разрывая вольно или невольно всякую преемственность с незыблемой литературной традицией. Ведь для постижения «современности» есть другие формы сознания, кроме литературы.

Так что в классической литературе не только «спасают свою душу», но и находят ответы на те главные вопросы бытия, которые не даёт никакая «современность», как правило, абсолютизируемая до предела. Тем более, что враждебная литературе среда продолжается уже столь долго, что уже выросло новое поколение литераторов, которое начинает утрачивать саму природу литературы, её предмет. И это тоже осознаёт критик Вячеслав Лютый: «В настоящее время мы очутились в некоей мировоззренческой котловине». Смещаются координаты ценностей уже «внутри самой литературы, когда грязное и порочное стало называться интересным и творческим, а очевидно тупое – интеллектуально продвинутым».

Ситуация в литературе, в культурном информационном пространстве может показаться и вовсе безвыходной. Но ведь мы уже имеем богатый опыт выхода из подобного тупика или, как пишет критик, «котловины». И во времени ведь не столь уж отдалённом. Но этот бесценный опыт топится в бесконечных словопрениях, разумеется, преднамеренно. Припомним, как восстанавливалась страна после её революционного крушения начала ХХ века. С 1934 года был предпринят радикальный, грандиозный поворот, который можно в самых общих чертах охарактеризовать как отход от революционного сознания и возвращение к традиционному. Это всё убедительно и подробно описал в статьях 30-х годов, то есть по свежим следам событий философ русского зарубежья Г. П. Федотов. Была предпринята «настоящая контрреволюция, проводимая сверху». Когда в спешном порядке «ковалось национальное сознание, так долго разрушавшееся». И что очень важно – центральная роль в этом радикальном повороте отводилась великой русской литературе, поскольку идеология оставалась атеистической: «Марксизм – правда, не упразднённый, но истолкованный – не отравляет в такой мере отроческие души философией материализма и классовой ненависти. Ребёнок и юноша поставлены непосредственно под воздействие благородных традиций русской литературы. Пушкин, Толстой – пусть вместе с Горьким – становятся воспитателями народа. Никогда ещё влияние Пушкина в России не было столь широким. Народ впервые нашёл своего поэта» (Г. П. Федотов «Судьба и грехи России». Санкт-Петербург, «София», в 2-х томах. Т. 2). Наряду, как понятно, со срочной индустриализацией и созданием оружия железного…

А потому, когда наша «элита» всё ещё резвится и никак не может прийти в себя от лёгкой «победы» над народом, кажется, теряя уже естественное чувство самосохранения, страхом исходит душа. Не от американских ракет с их меньшими «махами», чем у наших, а от этого, ибо в таком случае ракеты могут и не понадобиться… За этим ведь следует неумолимая и трагическая закономерность, которую выразил Милорад Павич: «Известно, что перед исчезновением всякого народа вначале вырождается и исчезает знать, а с нею литература; остаются только сборники законов, которые народ знает наизусть» («Хазарский словарь», Киев, «София», 1996).

Такого критика, как Вячеслав Лютый, судя по нынешнему положению русской литературы в обществе и её состоянию, вроде бы и быть не должно. Но он есть и вопреки всему работает именно в русской литературной традиции. А потому не только выход этой книги, но вся его многолетняя работа в литературе в информационной «враждебной окружающей среде» является безусловным подвигом. Мало кем замечаемом даже в литературной среде. Скажу определённо, что Вячеслав Лютый своё предназначение литературного критика исполняет честно, последовательно и добросовестно, несмотря ни на что. Ни на культурную, точнее антикультурную, политику в обществе, пока все ещё продолжающуюся. Ни на тесные внешние обстоятельства, которых у русских писателей во все времена было более, чем достаточно.

Пётр ТКАЧЕНКО

Балакачка золотая…

В издательстве «Традиция» вышло пятое, дополненное и доработанное издание словаря кубанского диалекта, авторского словаря писателя Петра Ткаченко – «Балакачка. Кубанский говор». Оно знаменует двадцатипятилетие, четверть века выхода первого издания словаря кубанского диалекта за всю его историю.

Теперь это казалось не то что несвоевременным и неуместным, но невозможным. И всё-таки оно происходит несмотря ни на что. Хотя это касается, пожалуй, основного, главного аспекта культуры на Кубани. Имею в виду то, как понимался и понимается кубанский диалект, многолетнее обсуждение которого у нас так и не стало научным, филологическим. Кажется, всё потонуло в тине политических деклараций. Причём, не только на уровне «энтузиастов», «возрождающегося казачества», не занимающегося культурой принципиально, но и на уровне филологической науки, диалектологии. Препятствием к научному пониманию кубанского диалекта, как это ни странно, стало его объективное, исторически сложившееся своеобразие, то, что в нём очень сильна украинская составляющая.

Потому на Кубани так долго и не было своего словаря диалекта в отличие от других областей и краёв России. О том, как мне пришлось издавать первый словарь «Кубанский говор» (М., «Граница», 1998) за свой счёт, я рассказывал в своё время на страницах «Новой газеты Кубани».

Но теперь-то, когда второй год идёт война, когда самому нашему государственному и народному существованию грозит опасность, когда «историко-культурные взаимодействия» оказались такими, – с бомбёжками российских областей, вести и далее обсуждение кубанского диалекта на том же уровне, то есть используя диалект в политических целях, казалось немыслимым и невозможным. «Методология» такого действа известна: насобирать «мнений» маргиналов, людей, не имеющих никакого отношения к изучению языка и, особенно, если они – в папахах, абсолютизировать их и выдать за истину в последней инстанции. При этом игнорируя филологов, диалектологов, которые в этом деле «возрождения» только мешают…

Как только начиналось обсуждение кубанского диалекта, так тут же вылезал невесть откуда региональный сепаратизм. Вспоминался мимолётный эпизод в истории, абсолютно никакого значения не имевший 1918–1920-х годов – Кубанская народная республика, с её якобы «самостоятельным языком», придавшая ему легитимность. Подобный выверт «возрождения» устроил тогдашний атаман ККВ В.П. Громов, историк, провозгласивший при очередной переписи населения кубанское казачество «особым этносом», то есть самостоятельным народом, к России отношения не имеющим. Несмотря на то, что казачество является феноменом российской истории и жизни, призвавший потомков казаков определяться со своей национальностью: не русский, а – «казак». Теперь бахвалящийся в воспоминаниях о своём вкладе в «возрождение казачества», которое вполне так и не состоялось. Да и как оно могло состояться на таких вымороченных идеях…

Так было. Но теперь-то… Оказывается, ничего не изменилось. Краснодарский академический театр драмы им. М. Горького вдруг поставил на своей сцене «кубанский вестерн» по рассказам замечательного дореволюционного писателя Николая Канивецкого «Как Степан Грищенко за горилкой ходил», чтобы на сцене театра драмы «зазвучал почти забытый казачий диалект: кубанская балачка». Судя по рекламкам к спектаклю, намерение было, вроде бы, доброе: обратиться к народным истокам, так сказать, к корням, к традиционной культуре, к народному самосознанию… Но мы всё-таки о том, что из этого вышло, ибо никакие, даже самые красивые, декларации не могут заслонить сути дела, те смыслы, которые в спектакле воплощены. Тем более сейчас, когда уже идёт против нас не только открытая война, но прежде всего, по мнению серьёзных политологов и экспертов, – война смыслов, которая внешне, на обыденном уровне не всегда явная, но всегда неумолимо жестокая. И тут в основных понятиях мы должны быть абсолютно точны, если, конечно, намереваемся в этом противоборстве быть правыми, то есть победителями.

Можно, конечно, отозваться об этом спектакле, созданном при поддержке Фонда Олега Дерипаски «Вольное дело», и так, что в нём представлен «ушедший мир кубанского казачества с его традициями, культурой и собственным языком, кубанской балачкой – обаятельным говором, в котором перемешались русский и украинский. И вот спустя десятки лет, этот забытый мир вдруг ожил, запел и забалакал на современной театральной сцене» (О. В. Дерипаска). Но при этом следует помнить, что казачьего диалекта не бывает, не существует, так как это предполагает и наличие казачьего языка, чего нет в природе. Есть кубанский диалект, который принадлежит не только казакам и их потомкам. Так уж сложилось. И главное – на Кубани, как в обыденной, так и в научной среде кубанский диалект упорно и неизменно называют балачкой. Но это ведь украинское слово, обозначающее слух, сплетню. В то время, как у нас выработалось своё слово для обозначения диалекта – балакачка, которого нет ни в украинском, ни в русском языке, ни в их диалектах. Этим словом и называется кубанский диалект. Ведь производное слово от балачки – балачить, а от балакачки – балакать, как и говорят на Кубани.

Останавливаюсь на этом столь подробно потому, что это не пустая игра слов – за каждым из них стоят свои, прямо противоположные понятия и смыслы. Ведь, называя свой диалект украинским словом, да ещё имеющим столь неприглядное значение, мы тем самым вольно или невольно занимаемся тихой, потаённой украинизацией Кубани, столь памятной как в прошлом, в поколении моих родителей, так и позже, а сегодня в особенности. И никакие, даже самые красивые и патриотические декларации не могут скрыть этого печального факта. Когда украинские националисты намереваются возвратить Кубани «настоящее украинское лицо», тут всё понятно. Но почему в этом участвуют даже теперь, когда идёт война, и сами кубанцы на свою же и на нашу общую беду?.. По незнанию или, наоборот, от знания? Наверное, и то, и другое, что не меняет сути дела.

Причём, такая подмена названия кубанского диалекта происходит давно и повсеместно. Повторюсь, даже в научной, филологической среде, не говоря уже об информационном пространстве. Информационно-методический журнал «Педагогический вестник Кубани» публикует материал о кубанском диалекте «Нет древа без корней» (№ 1, 2023). При этом, опять-таки называя кубанский диалект балачкой. И когда автор знает, как точно назвать диалект, его беспощадно «поправляют», продолжая украинофильский, а не кубанский тренд… Такая вот получается «методика». Невидимая рука «общественного мнения», формируемая невесть кем, где науке нет места, пока возобладает…

И это в то время, когда исполнилось уже двадцать пять лет, как вышел первый словарь кубанского диалекта «Кубанский говор. Балакачка». В этом году вышло пятое его издание, названное теперь уже так: «Балакачка. Кубанский говор» (Краснодар, «Традиция», 2023). «Новая газета Кубани» неоднократно поднимала вопрос о кубанском диалекте, особенно с пятилетней давности публикации «Балачка» или балакачка?» (№ 12, 28.03.2018).

А в информационном пространстве всё ещё бытует украинское название кубанского диалекта – балачка… Ну да, на это долгое время работала наука, а точнее псевдонаука, к сожалению, с участием и филологов, и историков. Ведь так памятны научные конференции, о которых тоже в своё время писала «Новая газета Кубани»: «Кубань – Украина». Вопросы историко-культурного взаимодействия. Вып. 3. Краснодар, ООО «Картика», 2008. «Кубань – Украина». Шевченковские чтения, 2008. Историко-культурные связи Кубани и Украины. Краснодар, 2008. «Кубань-Украина, вопросы историко-культурного взаимодействия. Краснодар – Киев, ЭДВИ, 2010, вып. IV.

Не «Кубань и Украина», а «Кубань – Украина». Ну, кому не понятно, что это имело однозначный смысл: «Кубань – это Украина…»

Кубанские украинофилы, украинознатцы, как они себя называли, требовали на Кубани «нашей мовы золотой», то есть украинского языка, никогда там не существовавшего, в том виде как на Украине, а теперь, тем более не существующего. Но для истинных кубанцев их родной диалект был и остаётся – балакачка золотая…

Но когда явление обозначено неточно, из него можно делать какие угодно мировоззренческие построения. Да, и политические. Ведь спектакль в Краснодарском драматическом театре драмы им. М. Горького вовсе не случайно назван «кубанский вестерн». Сразу становится понятно, что дело тут не в казаках и спектакль не о казаках, о чём вполне определённо рассказано в анонсе к спектаклю: «Кубанский вестерн – вот что получится, если заменить ковбойскую шляпу на папаху, салун на духан, а шерифа на атамана». А зачем заменять? Видимо потому, что не казак «нужен», а ковбой, всё по американскому образцу. А вестернизация, понятно, заимствование западноевропейского или англо-американского образа жизни в области экономики, политики, образования и культуры. То есть – неоколонизация. Это приснопамятное западничество, принёсшее нам столько бед и в ХХ, и уже в ХХI веке… Так представили смысл спектакля его создатели. А в том, что украинизация смыкается с американизацией, теперь нет ничего удивительного, коль Украина оказалась орудием США против России… Но нас интересует смысловая основа – как непонимание своего родного неизбежно ведёт к заимствованию чужого и к его господству.

А само название спектакля «Как Степан Грищенко за горилкой ходил» явно находится в том давнем, не только для Кубани, свойственном обыкновении, когда касаются народного, то обязательно выставляют его шутовским, уничижительным и даже дурковатым. Это и пытаются выдать за народное.
Но тут обнаруживается странная закономерность. Как только «Вольное дело» обращается к каким-то акциям в области культуры (в других – не знаю), оно обязательно впадает в антиисторические и антиобщественные истолкования российской жизни. Поначалу могло показаться, что так происходит от недостаточного знания, неразличения – «Земли своей минувшую судьбу» (А. Пушкин). Но последовательность таких акций оказалась столь однозначной, что уже не вызывает сомнения, что это продуманная позиция, продиктованная тем, что люди живут «Под собою не чуя страны» (О. Мандельштам), что «Вольное дело» – это не правое дело. И это находится в той мировоззренческой парадигме, которая, вопреки всему происходящему в стране и обществе, всё ещё настойчиво сохраняется. А суть её в том, чтобы оставить прежнюю либеральную идеологию, уничтожающую культуру, подменяющую её тем, что ею не является, уже стоившую нам стольких бед. Всё ещё считая её «прогрессивной».

Припудрить её патриотическими декларациями, ничего не изменяя. Тех же щей, да в иную посуду. И всё наладится. Но ведь ничего не наладится, доказательством чему является грозящая нам опасность, которая так просто никуда деться не может. Наша победа в этой войне неизбежна, о чём свидетельствует вся наша многотрудная история. Но без изменения в сфере духовно- мировоззренческой и культурной, а в литературной в первую очередь, она достанется нам гораздо большими потерями и человеческими жертвами…
Помнится поддержка «Вольным делом» литературы. Почему-то обязательно коллаборационистской. Перешёл казак на сторону противника в годы Великой Отечественной войны, значит – он истинный казак. А сотни тысяч казаков, защищавших Родину в казачьих соединениях – это так, «совки». В частности, книги Фёдора Кубанского «Степи привольные – кровью залитые» (Краснодар, «Книга», 2014), перепечатка американского издания 1962 года. И такая «аргументация» вполне серьёзно, после двух крушений страны в одном веке, после либерально-криминальной революции сохраняется до сих пор. Какая же победа на такой идеологии, на таких воззрениях возможна?.. Во всём этом чувствуется вольный или невольный саботаж в области культуры к официальному курсу руководства страны. Видимо, всё ещё наивно полагая, что до Бога высоко, а до Москвы далеко. Неосознанный или сознательный – это уже не столь важно. Главное состоит в том, что он происходит.

Пётр ТКАЧЕНКО