Невыдуманный рассказ
2874
Начало в №39, №40
Продолжение.
Однажды, в начале октября, Лена пришла с земляных работ и рассказала родным, что ее вызывали в штаб и предложили работу по специальности, на армейском аптечном складе, который находится где-то в тылу, в горах. Со дня на день она должна будет уйти туда. Мама, Ольга Васильевна, обрадовалась этому, так как Лена, работая на рытье окопов вот уже месяц, приходила домой чуть живая. К тому же приближалась дождливая осенняя пора, и Лена со своими болезнями на этих работах могла совсем свалиться.
Мать начала собирать дочь в дорогу. Но ничего из приготовленных вещей Лена брать не стала. Объясняла это тем, что, во-первых, ей выдадут военное обмундирование, а во-вторых, пойдет пешком через горы, и нести все это с собой она не в силах.
Однако уход Лены в горы откладывался со дня на день. Она работала далеко от дома и возвращалась только к вечеру. В тот же день она пришла в полдень. Пообедали, и она снова ушла на окопы. Но и к ночи домой не вернулась. Родители забеспокоились. Мало ли, что могло случиться? Может быть, она встретила кавалера среди военных? Но у Лены был парень, жених Николай Малаховский из Ильской. Она его любила и ждала. В это время он находился на фронте.
Родители не спали всю ночь. Едва рассвело, Андрей Федорович пошел по домам тех девушек, с которыми Лена работала на окопах. Они сказали, что вчера Лена работала только до обеда. Больше ее не видели. Станица загудела новостью: «Пропала учитылева дочка».
Через два дня Андрея Федоровича вызвали в особый отдел, и там майор Морозов сказал ему: «Не поднимайте панику. Вашу дочь мы послали в разведку в станицу Ильскую. Она скоро вернется».
– Как скоро?
– Через два-три дня.
Но проходили дни, а потом и недели, а Лена не возвращалась. Мать прислушивалась к каждому шороху, вздрагивала от всякого звука. Родители поняли, что аптечный склад в горах – это была легенда.
Постепенно стало известно, что не одну Лену Варченко послали в разведку. Кроме Лены, ушло за линию фронта еще пять человек: два парня и три девушки. Это были: Олешко Петр Васильевич, Бут Дмитрий Николаевич, Оловар Лидия Григорьевна – все моложе Лены, 1924 года рождения; и две замужние женщины, 38-и лет. Одна из них – Герасюк Зоя Романовна. Она была родом из Дербентской, но жила в Краснодаре, работала швеей в ателье. Девичья фамилия ее Прикоз. При приближении немцев к Краснодару она приехала в Дербентскую к матери. Но не одна, а с какой-то своей подругой или сотрудницей. Имени ее не упомнили.
Лида Оловар ушла вместе с Петром Олешко, Лена Варченко и Дмитрий Бут ушли поодиночке. Зоя Герасюк со своей подругой ушли вместе. В какой последовательности уходили разведчики на задание, неизвестно. Но в семье А.Ф. Варченко хорошо запомнили дату. Это было 14 октября.
13 февраля 1943 года наши войска освободили станицу Ильскую. Сразу же после ее освобождения вернулись домой в Дербентскую многие из тех, кто бежал от банды Волонтырца. От них-то в семье А.Ф. Варченко и узнали, что Лида Оловар и Петр Олешко, придя в Ильскую, прожили там целый месяц. Каждый у своих родственников. И, видимо, собирали и передавали в особый отдел армии необходимые сведения о противнике. Петр Олешко почти ежедневно встречался со своим лучшим другом и одноклассником Валентином Саловым, тоже бежавшим от бандитов. И, несмотря на их крепкую дружбу, Петр так и не открылся Валентину, а сказал, что он тоже бежал от бандитов вместе с Лидой Оловар.
Петр Олешко как-то случайно встретился у каких-то общих знакомых с Надей Сенченко и сказал ей, что ему здесь уже надоело, и он скоро пойдет домой. Если она хочет, может пойти с ним. Ведь ей больше уже ничего не угрожает.
Но вскоре его схватили полицаи в доме его родственников. Его дальнейшая судьба осталась неизвестной.
Слышали станичники и о том, что полицаи схватили Дмитрия Бута, что его сильно избивал дербентский полицай Семен Шиян, служивший у немцев палачом. О дальнейшей судьбе Бута также никто ничего пока не знал. Потом уже выяснилось, что из всех шести разведчиков, посланных через линию фронта, он один остался в живых…
Попала в руки полицаев и Лида Оловар. На базаре она встретила дербентскую женщину Матрену Шепель. Матрена и ее муж были в списках Волонтырца и убежали в Ильскую. Матрена ненавидела советскую власть и в Ильской сотрудничала с полицаями. Отца ее в свое время раскулачили, а двух братьев, служивших у белых, расстреляли еще в 1921 году. Ничего этого Лида Оловар не знала.
На удивленный вопрос тетки Матрены: «Откуда ты тут взялась?» – Лида ответила, что сбежала от Волонтырца в станицу Убинскую, а теперь вот пришла сюда, к другой тетке.
Потом они много о чем говорили. Тетку Матрену было не переслушать, и не так просто было от нее отвязаться.
– А у нас в Дербенке Лаптиху и Глотиху бомбами убило, – вдруг проговорилась Лида.
– А ты откуда это знаешь? – спросила Матрена и, крепко схватив Лиду за руки, стала звать полицаев, которые оказались поблизости.
Что сталось дальше с Лидой Оловар – также осталось неизвестно. Говорили, что будто бы Матрена Шепель выдала полицаям и Зою Герасюк с ее подругой. Зоя Герасюк якобы доверилась Матрене и сказала ей, зачем она пришла в Ильскую. Но о Лене Варченко никто ничего не слышал.
Все дербентские полицаи и Матрена Шепель с мужем в станицу не вернулись и из Ильской исчезли. Не вернулись в Дербентскую и бывшие руководители Волонтырец и Мирошниченко…
Через месяц после освобождения станицы Ильской на имя Лены пришло письмо. Было оно из Ильской от ее подруги и одноклассницы Зины Еременко. Вот что она писала: «Дорогая Леночка! Я все это время думала о тебе, как ты дошла? В ту ночь шел сильный дождь, и я думаю, что он помог тебе перейти линию фронта. Тебя сейчас, наверное, и дома нет. Ты где-нибудь шагаешь в серой шинели, а я вот сижу дома. Мне стыдно за себя. Зина».
Андрей Федорович немедленно выехал в станицу Ильскую, разыскал Зину Еременко и кое-что узнал от нее о своей дочери Лене. Оказывается, Лена пришла к Зине Еременко 17 октября с высокой температурой. Ей не удавалось перейти линию фронта, и она две ночи ночевала в лесу. Ночи были уже холодные, и она сильно простыла. Питалась только дикими грушами. Несколько груш она принесла с собой и выложила из кармана на стол, находившийся на веранде. Зине она сказала, что выполнила все, что было поручено ей. Осталось одно, она должна была привести к начальнику особого отдела комсомолку с этой стороны. То есть, по сути, завербовать ее на разведывательную работу: «Поэтому я и пришла к тебе. Я хочу, чтобы ты пошла со мной через линию фронта в Дербентскую. И потом, мне надо хотя бы немного подлечиться».
– Я не могла пойти с Леной, – сказала Зина Андрею Федоровичу, – так как за день до этого подвернула ногу, она у меня распухла и сильно болела. Лена была в таком состоянии, что идти больше никуда не могла. Она лежала у нас три дня. Мы с мамой лечили ее малиновым вареньем и настоями трав, растирали керосином. Немного поправившись, Лена ушла, сказав на прощанье: «Ничего, Зина, поправляйся, мы с тобой еще пойдем в разведку, в Краснодар».
Андрей Федорович просил Зину вспомнить еще хоть какие-то подробности о Лене.
– Когда Лена пришла, – продолжала Зина, – она, прежде всего сняла чулки, так как они были очень грязные. Постирала их, помыла ноги, а потом уже легла в постель. И когда Лена уже лежала в постели, к нам зашла одна женщина. Увидев на веранде дикие груши, с подозрением спросила: «А откуда у вас дикие груши?» Я сказала, что купила их на базаре.
– Что за женщина? Где она живет? Видела ли она Лену? – засыпал Зину вопросами Андрей Федорович.
– Женщина эта была из эвакуированных. Жила у наших соседей. После освобождения станицы куда-то сразу уехала. А видела ли она Лену, я не знаю. Могла видеть, когда она стирала и развешивала чулки. Могла видеть, когда Лена заходила к нам во двор…
Вот и все, что узнал от Зины Еременко отец о своей пропавшей дочери.
После освобождения района от немцев А.Ф. Варченко приступил к своим обязанностям заведующего школой. Начинались занятия. Как-то Андрей Федорович поехал в станицу Северскую узнать, начал ли работу районный отдел народного образования – РайОНО. В Северской был у него старинный друг Емельян Иванович Литвинов. Андрей Федорович всегда заезжал к нему, чтобы оставить лошадей и подводу, привести себя в порядок с дороги. Заехал он к своему другу и на этот раз.
Е.И. Литвинов был родом из Дербентской, но уже давно жил в Северской. Подружился он с А.Ф. Варченко еще в их молодые годы. Был Емельян Иванович человеком примечательным. Убежденный трезвенник и старый холостяк, он в совершенстве владел многими профессиями. Был прекрасным парикмахером, отличным портным, великолепным поваром. Многие годы работал старшим поваром. И жил недалеко от столовой на частной квартире. Своего угла он не имел никогда. Высокий, стройный, седовласый красавец.
Не виделись они полгода. После теплых приветствий и объятий Емельян Иванович нетерпеливо спросил:
– Что с Леной? Где она?
– А почему ты о ней спрашиваешь? Ты что-то о ней знаешь? – удивился взволнованный Андрей Федорович.
– Во время оккупации ко мне несколько раз заходил мой дербентский родственник Федор Прикоз. Он сбежал от Волонтырца и чтобы, по его словам, не сдохнуть с голоду, служил в полицаях в Ильской. Однажды он пришел и сказал ехидно: «Впиймалы Лидку Оловар и Мытьку Бута, в разведку прыходылы. Дэсь тут и Варченкова дочка ходэ…».
После этого Емельян Иванович больше не видел полицая и ничего больше не знал о Лене. А говорил ему об этом Федор где-то в начале ноября.
Андрея Федоровича охватили тяжкие размышления, всевозможные предположения и вопросы. Если Лену в начале ноября немцы еще не взяли, то почему же она не вернулась домой?
Ведь она ушла от своей подруги Зины Еременко 20 октября. Куда же она делась? Если Лида Оловар и Петр Олешко жили в Ильской и собирали сведения, то выходило, что Лена была связной и должна была сразу же вернуться. Это следовало и из рассказа Зины, и из слов майора Морозова, что он послал ее буквально на два-три дня. Если она не смогла перейти линию фронта, то где она теперь? Лену еще «нэ впиймалы», а полицаи уже знали, что она тоже пришла в разведку. Значит, ее кто-то выдал. Может быть, кто-то из схваченных дербентских разведчиков не выдержал пыток и назвал ее имя? Ведь полицаям известно, кто именно пришел в разведку – «Варченкова дочка»…
Андрей Федорович с досадой говорил своему другу Емельяну Ивановичу о том, что, прежде, чем посылать пацанов и девчонок на смертельно опасное задание, нужно было познакомить их хотя бы с элементарными правилами конспирации.
– Вот скажи – взволнованно говорил он. – Когда Лена пришла к своей подруге Зине Еременко, она ведь сразу увидела, что у той больная нога, а значит, она не может пойти с ней в Дербентскую. В таком случае, зачем же ей надо было открываться, откуда она и зачем?... Мало ли, что можно было придумать, чтобы объяснить свое пребывание в Ильской? И потом, действительно ли у Зины болела нога или же она побоялась или не захотела идти с Леной?
С тяжкими чувствами вернулся домой Андрей Федорович. В общем-то, все было ясно и ничего не ясно.
Однажды на улице в станице Северской его остановила вопросом какая-то незнакомая женщина:
– Вы Варченко?
– Да, Варченко.
– А где ваша дочь Лена?
– А откуда вы знаете мою дочь?
– Лена очень похожа на вас. Я сразу, как увидела вас, поняла, что вы ее отец. Я с Леной сидела в гестапо в Краснодаре…
Видимо, Андрей Федорович изменился в лице, потому что женщина поспешно сказала:
– Пойдемте в парк, присядем на лавочку, я расскажу вам все, что знаю:
– Немцы потребовали, чтобы мы с мужем катали им валенки. Это наша профессия. И мы подчинились бы им. Но у нас, действительно, не было материалов. Они же решили, что мы не хотим делать, саботируем их приказ. Схватили нас и повезли в гестапо, в Краснодар. Там нас натолкали в большую камеру человек сорок. Сидеть негде было. Мужчины, женщины – все вместе. Лена рядом со мной сидела. Ее каждый день водили на допросы и сильно били. Кормили нас один раз в день похлебкой из мороженой свеклы. А тех, кого возили на работы, на рытье окопов, кормили той же похлебкой дважды в день.
Когда мы утром выходили на работы, Лена тоже выходила с нами. Но она была такая слабая, что, как только выходила на свежий воздух, тут же падала. И ее полицаи тащили опять в камеру. По пятницам, мы их называли «страстные пятницы», немцы сортировали заключенных: кого уводили на расстрел, кого сажали в душегубки, кого оставляли в камерах, а кого-то отпускали домой. В одну из пятниц нас с мужем отпустили, а Лена осталась там. Вот я и хотела узнать у вас – что с ней и где она?
– Мы ничего о ней не знаем, – сквозь душивший его комок в горле, ответил он и, закрыв лицо руками, зарыдал.
Женщина постояла над ним и ушла. Он даже не спросил, как ее зовут. Сколько вопросов потом хотелось ему задать ей, но он не знал, где ее искать. Расспрашивал у людей, но как найти человека, не зная ни его адреса, ни фамилии. Кого ни спрашивал он о супругах, валявших валенки, никто не знал.
После этой неожиданной встречи он убедился, что дочь его погибла. Когда наладилось железнодорожное сообщение, Андрей Федорович решил съездить в Краснодар, к квартирной хозяйке Лены – Павловне и забрать ее вещи, если они там еще сохранились. Лена жила на квартире рядом с Сенным рынком, на углу улиц Шаумяна и Буденного, в большом жактовском дворе. Хозяйку свою Лена любила, и та относилась к ней, как к дочери. Увидев ее отца, Павловна бросилась к нему со слезами:
– Где Леночка? Что с ней? Неужто, погибла, моя голубка?
– Почему вы так спрашиваете? Что вы знаете о ней?
– Да ведь была у меня Лена, вместе с конвоиром, полицаем.
– Как была?
– Привел он ее худую, оборванную, мокрую. Я ее не сразу и узнала. Поздоровалась она и говорит:
– Я, Павловна, упросила вот его зайти к вам. Может быть, у вас сохранились мои вещи, так я переоденусь и одену что-нибудь потеплее. А сама еле на ногах стоит. Посадила я ее. И полицай сел, молодой такой парень. Я спросила его: «Можно я покормлю ее?»
– Корми. Да и я поел бы, если дашь.
Был у меня кукурузный суп-кулеш. Я подогрела его, поставила чайник. Огурцы соленые были, хлеб и вишневое варенье. Пока я все готовила, Лена к печке придвинулась, никак не может отогреться. Было это 26 ноября, уже дожди шли. А у нее чувяки лосевые совсем расползлись, еле на ногах держатся. Чулки рваные и мокрые. Вещей ее много у меня осталось. Отобрала я ей и белье, и чулки, и платье. Зашла она за шкаф, переоделась, и сказала, чтобы ее грязную одежду сейчас же сожгла, так как в ней много вшей. Я сразу же засунула все в печку. А Лене дала свои кирзовые ботинки. А спрашивать ее о чем-либо боялась. Но когда они стали есть, все же спросила: «А за что же тебя, Леночка, арестовали?» И она рассказала:
– Я, Павловна, была у дяди в Старонижестеблиевской, там меня немцы и застали. Дядя сам на фронте, а у тетки пятеро детей по лавкам, самим есть нечего. И я подумала, зачем же я объедать их буду и решила пробираться домой. А между Ильской и Дербентской, оказывается, линия фронта проходит. Куда же мне деваться? Назад идти – далеко, да и незачем. Решила я идти домой через линию фронта. В Ильской мне посоветовали, что лучше всего переходить линию фронта возле Табак-совхоза № 6. Я туда и пошла. Но не получилось у меня, взяли меня немцы. Допрашивали. Я рассказала им все, как есть. Вроде бы, поверили. Отвезли меня в концлагерь на станцию Линейную, что в станице Холмской. Гоняли нас на рытье окопов, собирались, будто бы, отправить в Германию, говорили, что нам будет там хорошо.
Но, оказывается, немцам кто-то сказал, что я пришла из Дербентской в Ильскую в разведку. И они долго меня искали. Выходит, я от них пряталась в их же лагере. Теперь вот они нашли меня, и этот кавалер сопровождает меня из Линейной в Краснодар, в гестапо, как партизанку. А какая я, Павловна, партизанка?..
Конвоир стал торопить ее. Лена попросила какое-нибудь старое одеяло, и я дала ей фланелевое и полбуханки хлеба. Она надела еще одно платье, а сверху – свой грязный и рваный жакет. И они ушли…
Младшая сестра ее Евгения Андреевна позже вспоминала: «Когда отец привез вещи Лены домой, мама без конца перебирала их и обливала слезами. Среди вещей был большой гербарий Лены, альбом ее рисунков, фотографии подруг, письма и фотографии жениха Николая Малаховского. И все же у мамы еще теплилась слабая надежда на какое-нибудь чудо…». В своем рассказе в присутствии полицая-конвоира все, что говорила Лена о Старонижестеблиевской, было, конечно, легендой.
Летом 1943 года Андрей Федорович поехал в Краснодар по своим школьным делам и снова зашел к квартирной хозяйке Павловне. Зачем? Просто хотелось увидеться и поговорить с женщиной, которая хорошо знала Лену и любила ее. А вдруг Павловна вспомнит еще что-нибудь о Лене…
От Павловны Андрей Федорович узнал, что под Краснодаром, на девятом километре, раскапывали рвы, в которых были тысячи людей, задушенных немцами в душегубках, и что жители города ходили туда опознавать своих родных. Павловна тоже ходила туда и видела Лену. Она узнала ее по знакомому, очень приметному платью и по своим кирзовым ботинкам…
– Я хотела написать вам об этом – несколько виновато сказала Павловна, но соседка отсоветовала, и мы решили подождать, пока вы сами заедете к нам, вы ведь обещали заходить, когда бываете в Краснодаре. Может быть, матери не нужно говорить об этом? Вы уж смотрите сами…
Осенью 1944 года в стансовете Андрею Федоровичу вручили медаль «За оборону Кавказа», которой награждалась его дочь Елена Андреевна Варченко за самоотверженный труд по сооружению оборонительных укреплений.
В этом же году семья А.Ф. Варченко уехала из станицы Дербентской. Младшая дочь Женя закончила четыре класса. Надо было учиться в средней школе, а ее в станице не было. Родители не захотели, чтобы и младшая дочь, как Лена, училась в Ильской и жила на квартире одна, не захотели отрывать ее от семьи.
Андрею Федоровичу предложили должность директора семилетней школы в Табак-совхозе № 6, что в десяти километрах от Дербентской и Ильской, в сторону Холмской. Именно там Лена переходила линию фронта и там была арестована немцами. Там семья А.Ф. Варченко жила три года, пока младшая дочь не закончила семилетнюю школу, а потом перебралась в Краснодар.
Однажды я сказал Евгении Андреевне Варченко, что ее сестра – прямо-таки прекрасная Елена из Дербентской, имея ввиду извечное мифологическое и литературное значение ее имени. На это Евгения Андреевна ответила, что Лена не была красавицей. Но она была симпатичной и обаятельной. Волосы рыжеватые, золотистого цвета и – волнистые. Лицо в золотистых неярких веснушках. Была она какой-то светлой, сияющей. Она была веселой девушкой, несмотря на болезни, ее постоянно преследовавшие. Любила шутить, хорошо пела, хотя и слабым голосом. Но красавицей она не была… Нам могут сказать те, для кого никаких тайн в этой жизни кроме кроссвордов, не бывает: а в чем же ее подвиг? Что она успела совершить? Все не так. Ведь тот, кто способен и готов преодолеть свое естество, преодолеть сознательно во имя высокой цели – уже герой. Вне зависимости от того, успел он совершить что-то значимое или нет. Душа его уже была готова к подвигу, уже стала иной, какой она бывает только у героев.
А Евгения Андреевна все тосковала о Дербентской, в которой прошло ее детство. В 1948 году, учась в девятом классе, на зимних каникулах она поехала в Дербентскую к своей подруге Тосе Прикоз. Там она и узнала, что не все разведчики погибли. Из шести разведчиков один, Дмитрий Бут каким-то образом остался жив. Но в Дербентскую он вернулся только в 1947 году, демобилизовавшись из армии. Ей хотелось немедленно его увидеть и расспросить обо всем, что он знает, как ему удалось спастись и действительно ли это спасение? Знает ли он что-либо о Лене? Но станичники сказали, что женившись, он куда-то уехал, а главное – он никому ни о чем не хочет рассказывать, объясняя это тем, что ему очень тяжело вспоминать пережитое… Узнала Евгения Андреевна и о том, что в станицу вернулся один из бывших полицаев Никита Прикоз. Ему дали десять лет тюремного заключения за службу полицаем, за пособничество противнику, и вот, отбыв наказание, он вернулся в родную станицу.
Узнав о приезде в Дербентскую Е.А. Варченко, с ней встретилась мама Лиды Оловар. Принесла письмо от другой своей дочери Дуси, которая жила в Крыму и работала на стройке. Дуся писала, что к ним на работу поступила женщина из Краснодара. Узнав, что Дуся из станицы Дербентской, она рассказала следующее. Во время оккупации Краснодара эта женщина попала в облаву на Сенном рынке. И так как у нее не было с собой никаких документов, ее в числе многих других бросили в подвал гестапо. Людей в подвале было столько, что они стояли вплотную друг к другу и – по колени в воде. Все были страшно истощены, измучены и еле двигались.
Потом стали подъезжать крытые машины. Люди не знали, что это душегубки и думали, что их везут на какие-то работы. Женщину эту узнал знакомый полицай и выдал ее за свою родственницу. И ее отпустили. Но она помнила рыжеватую девушку, которая была так измучена, что ее постоянно приходилось поддерживать. Девушка эта была из станицы Дербентской.
И Лида Оловар, и Лена были обе рыжеватые. Евгения Андреевна убеждала мать Лиды, что это была Лена, ведь уже точно известно, что она была в Краснодаре, в гестапо, а Лида может быть, еще жива…
В Ильской Евгения Андреевна Варченко заехала к своей бывшей портнихе, пасынок которой – Николай Мараховский – был женихом Лены. Она узнала, что последние письма от Николая были из госпиталя, где он лежал с тяжелым ранением и обмороженными ногами. Потом и писем не стало. Но похоронка на него не приходила. В большой комнате в зале у них была увеличенная фотография, на которой – Лена и Николай, так и не встретившиеся после войны родные души…
Уже живя в Краснодаре, в 1947 году Андрей Федорович Варченко написал небольшой очерк о судьбе своей дочери Лены и хотел опубликовать его в газете «Советская Кубань». Но материал там отклонили, объясняя это тем, что как художественное произведение, очерк не годится, а как документальное – не подтверждается документами… Видимо, это обидело Андрея Федоровича, и он взял в Дербентском стансовете такую справку: «Дана Варченко Андрею Федоровичу в том, что его дочь Варченко Елена Андреевна по заданию особого отдела армии 14 октября 1942 года ушла за линию фронта и не вернулась». Предъявлял ли он этот документ в редакцию, неизвестно. Или же взял его просто для того, чтобы он был, чтобы всякому, кто спросит о том, – а где ваша Лена? – показать эту бесстрастную бумажку, ибо люди перестали замечать горе, видимо, привыкнув к нему, а стали верить только бумажкам. Да и им перестали верить, просто от бумажки не можно было никуда деться…
Когда Евгения Андреевна снова приехала в Дербентскую в 1985 году, она убедилась в том, как мало осталось там свидетелей военных событий. Кто-то умер, многие уехали из станицы, немногие сверстники, еще проживавшие там, помнили все в самых общих чертах. Но она встретилась с сестрой Лиды Оловар – Дусей, которая вернулась из Крыма и жила теперь в станице. Дуся рассказала, что бывший полицай Никита Прикоз, отсидев свои десять лет, вернулся в станицу и работал в колхозе, очень сильно пил.
Проходя пьяным мимо их дома, он останавливался и громко звал Лиду, хотя прекрасно знал, что ее звать Дусей. Если она выходила к нему, он тупо смотрел на нее, потом, будто очнувшись, говорил:
– Я хочу тебе что-то рассказать.
– Ну, так расскажи.
– Потом, в другой раз.
И уходил, шатаясь, еле держась на ногах. И никак его невозможно было встретить трезвым и выпытать то, что он знает о Лиде. Никиту пьяного лягнула насмерть лошадь.
Мне пишет теперь Надежда Михайловна Бажан из станицы Дербентской о том, что «сдать немцам разведчиков мог Никита Прикоз. Он был осужден после войны за предательство. Вернулся, работал в колхозе на лошадях, и однажды был убит лошадью… Говорили, что его настигла «рука мести». Вот он мог сдать этих молодых и отважных, один из которых остался жив в душегубке, помочившись на носовой платок и закрыв им нос…». Узнав о том, что Дмитрий Бут – единственный из разведчиков, оставшийся в живых, выехал в Кореновск, Евгения Андреевна решила все-таки встретиться с ним, зная о том, что он не хочет ничего никому рассказывать. Но ведь прошло уже к тому времени 42 года! Они не были лично знакомы, но он хорошо знал семью А.Ф. Варченко. И хотя он был младше на четыре года Лены и ее брата Левы, они нередко вместе преодолевали расстояние в десять километров из Ильской в Дербентскую. А однажды, переправляясь через речку Иль, Дмитрий начал тонуть. И его спас старший брат Евгении Андреевны Лева. Е.А. Варченко приехала к Д.Н. Буту около двенадцати часов дня. Его не оказалось дома, он был на работе. Но соседи сказали, что он непременно приходит домой обедать. Евгения Андреевна встретила его у калитки, представилась и сказала, что она приехала хоть что-то узнать о своей старшей сестре Лене. Его манера поведения была более чем странной. На все вопросы он отвечал, не поднимая глаз, и говорил одно и то же, резко и отрывисто: «Я ничего не знаю».
– Ну почему вы так со мною разговариваете, наконец, возмутилась она.
– Я ведь приехала к вам издалека. Тогда тон его немного смягчился:
– Но я действительно ничего не знаю. Я узнал о том, что ваша Лена и все другие тоже ушли в разведку только в 1947 году, когда демобилизовался из армии. Вы меня извините, но мне нужно пообедать.
И он захлопнул калитку перед самым ее носом.
– Но вы хотя бы скажите, кто вас посылал в разведку – армия или партизаны?
– Меня посылала армия, а кто посылал вашу Лену, я не знаю, – сказал, как отрезал, он и быстро ушел.
Евгения Андреевна была ошеломлена таким приемом. Не знала, что и думать об этом человеке. Может быть, действительно, пережил такие ужасы, что вспоминать о них не только не хочет, но и не может. Возможно, он чувствует себя отвратительно потому, что остался жив один из всех, и каждый может заподозрить его в предательстве. А он ничем не может рассеять этих подозрений. Психика его была явно надломлена. Евгения Андреевна возвращалась из Кореновска крайне подавленной, узнав единственное, что разведчиков посылало армейское командование.
В надежде отыскать хоть какие-то следы группы дербентских разведчиков Евгения Андреевна вместе со старшим братом Львом Андреевичем, полковником, проживавшем в Бресте, сделали запрос в Главный военный архив в Подольск о работнике особого отдела майоре Морозове. Но сотрудника с такой фамилией не оказалось. Вполне возможно, это был политработник, которому поручалось работать с семьями разведчиков.
Тогда Е.А. Варченко встретилась с бывшей партизанкой отряда «Иль» Марией Захаровной Шиян, которая дала ей адрес командира партизанского отряда Лазько Емельяна Михеевича, проживавшего в станице Северской. Евгения Андреевна встретилась с ним. Они оба хорошо помнили, что Лена Варченко ушла в разведку и не вернулась. Емельян Михеевич сказал, что заброской молодежи в тыл противника занимался особый отдел армии совместно с представителями Комитета государственной безопасности – КГБ. И вспомнил, что фамилия одного из «особистов» была – Поверенный. Е.М. Лазько припомнил, что именно Поверенный занимался засылкой разведчиков. После войны Поверенный жил в Новороссийске, был начальником городского отдела МВД. На просьбу разыскать Поверенного в Новороссийском отделе МВД отнеслись чутко. Григорий Васильевич Поверенный жил в Сухуми, но он не помнил фамилий разведчиков и посоветовал обратиться к бывшему сотруднику особого отдела Ивану Андреевичу Пономареву, непосредственно забрасывавшего разведчиков за линию фронта. Лев Андреевич Варченко выслал обоим ветеранам фотографии Лены. Они оба узнали ее и подтвердили, что лично посылали ее в разведку:
ПОДТВЕРЖДЕНИЕ
Мы, офицеры-разведчики, Пономарев Иван Андреевич и Поверенный Григорий Васильевич подтверждаем, что в период обороны Кавказа нами глубокой осенью 1942 года в районе обороны 339 стрелковой дивизии со стороны Дербентской в числе других разведчиц была переброшена в тыл противника и Елена Андреевна Варченко с заданием: выяснить расположение румынских и немецких войск в районах Холмской, Ильской, Ахтырской и других населенных пунктах, передвижение войск противника в сторону Новороссийска и Краснодара. Группе разведчиц, в которой была и Е.А. Варченко, было назначено возвращение на пятые сутки, но они по неизвестным причинам не возвратились. Позднее через несколько дней от других наших разведчиков нам стало известно, что немцы задержали несколько женщин и за подозрение к причастности к партизанам они были расстреляны на окраине Холмской. Была ли в числе расстрелянных Е.А. Варченко, нам установить не удалось.
Другими данными о Варченко не располагаем.
И.А. Пономарев
Г.В. Поверенный
1 января 1985 г.
И.А. Пономарев особенно запомнил Лену еще и потому, что ее имя-отчество были такими же, как у его сестры. Они оба утверждали, что никакого майора Морозова не было. Начальником их был капитан госбезопасности Б. Саленков.
О дальнейшей судьбе Лены им ничего не было известно. Разведка донесла им, что в районе Ильской немцами были задержаны их связные. Возможно, среди них была и Лена Варченко…
С Евгенией Андреевной я познакомился давно, более двадцати лет назад. Примечательно то, что познакомился я с ней не в связи с судьбой ее старшей сестры. Евгения Андреевна была интересна для меня как человек, чутко чувствующий язык, знающий много диалектных слов, пословиц и поговорок. Она была одной из тех, кто оказал мне помощь в составлении моего авторского словаря диалекта «Кубанский говор. Балакачка», а также книг «Кубанские пословицы и поговорки». И уже только потом она рассказала мне о судьбе своей старшей сестры Лены… И я, многие годы общаясь с ней, снова и опять утверждался в том, что каждая человеческая душа, приходящая в этот мир, уже не уходит из него никогда. И если мы ее не замечаем, не знаем о ее существовании, это не значит, что ее нет. Это свидетельствует не о ней, а о нас, о нашей духовной глухоте, о нашей неспособности различать живые человеческие души. А она – все равно незримо пребывает в этом мире.
Петр ТКАЧЕНКО
г. Москва – станица Старонижестеблиевская
