Продаётся дом

Редкими наездами в посёлок, затерянный в горах, я не раз пыталась попасть в родной дом. Новые хозяева дальше двора заходить не позволяли, видимо, стеснялись беспорядка, а может просто не доверяли незнакомому человеку. Но даже эта пара минут и несколько шагов по двору моего детства обостряли чувства так, что дней десять я не могла отойти от нахлынувших воспоминаний. Всё та же деревянная лестница так же упирается в глухую стену дома… Нижняя ступенька – металлическая, об неё обычно мы чистили обувь, потому что тротуара и дороги в пору моего детства на нашей непролазной от грязи улице Пролетарской не было. А на верхних ступеньках лестницы, сжавшись в комок от утренней прохлады, я любила греться в первых лучах солнца. Утром в нашем Предгорье, даже летом, вплоть до обеда, воздух оставался прохладно колючим. Дверь на летней кухне, построенной отцом из турлука, та же. Да что дверь? Обычные листы картона, прибитые когда-то для утепления двери – те же! После покраски пола я оставила на картоне коричневые разводы, очищая кисть. «Наследила», – так выразилась недовольная моим художеством мама.    

Давно уже нет в живых моих родителей, ушла из жизни сестра, с которой мы с малых лет хозяйничали по дому и двору. Родители были вечно заняты домашним хозяйством и огородами. До их возвращения с работы мы старались устранить последствия безудержных детских забав и выполнить все поручения по дому, что удавалось не всегда. На этот раз меня встретил обломок ручки от зонтика, запиравший снаружи слуховое окно. Чудом уцелел он с тех пор, когда мы пытались пилотировать с крыши дома под куполом зонта. Ни разу на моей памяти этот старинный чёрный зонт с ручкой из сандалового дерева не использовался домочадцами по прямому назначению. До сих пор мучаюсь вопросом о том, откуда столь изящная вещь появилась в нашей семье, и ретуширую по утрам шрам над правой  бровью, оставшийся после «полёта» с крыши. Купол зонта отделился и воспарил, а я рухнула в куст сирени с ручкой-тростью.  

Милых примет прошлого, открывавшихся мне всякий раз в редкие минуты свидания с двором и домом, хватало, чтобы восстановить в душе равновесие. «Пока стоит на земле дом моего детства, я не чувствую своего возраста. Здесь мое место силы», – убеждала я себя, возвращаясь обновлённой из однодневных редких поездок в родные края, как из продолжительного отпуска.

Наш постаревший, вросший в землю дом под железной крышей, обитый новыми хозяевами пластиковыми панелями, приходил ко мне в снах только в прежнем своём виде. С просторными, почти пустыми комнатами, по которым мы катались по кругу на велосипеде, с настежь распахнутым в старый фруктовый сад окном. Через него детьми мы частенько выпрыгивали, чтобы сократить путь до дощатого туалета или выбраться со двора на улицу незамеченными. С тех пор одна из створок окна так и осталась скособоченной. На давильном прессе, от которого остался теперь только ржавый металлический штырь, мы катали друг друга, как на карусели. Видно, крепко вогнали его в землю, раз новые хозяева до сих пор не могут извлечь это опасное препятствие.

Если снился дом, я знала, что сон – вещий. Содержание сна запомнить не удавалось, но послевкусие сохранялось. Поразительно, но в течение ближайшей пары дней я наяву испытывала, в точности до мельчайших нюансов, те же чувства, что и во сне. Как будто мой старый дом заранее подготавливал меня к событиям, в том числе и неприятным. Эти «подсказки» со временем стал учитывать и мой муж, не верящий в вещие сны.    

Городская квартира, в которой много лет проживает моя семья, ни разу за мою долгую жизнь почему-то так мне и не приснилась. Будто это не очаг, а всего лишь объект недвижимости, о котором вспоминаешь, когда приходит время платить налог. Со старым же отчим домом пуповина с годами только крепчала. А ведь утром, после выпускного вечера, полвека назад, я уходила из него с твёрдым намерением никогда больше сюда не возвращаться. Родительскую семью нельзя было назвать дружной и счастливой. Но дом меня не отпускал.  

Нынешним летом, позвонила подруга детства и между прочим сообщила: «Твою родину выставили на продажу». Хотя умом я давно понимала, что дом не мой, а чужой, меня охватила паника. Чтобы как-то отделаться от  нахлынувшей тревоги, уговорила супруга съездить в ближайший выходной в Предгорье.

На калитке была прибита табличка с номером сотового телефона. Нынче не принято писать «Продается», достаточно номера для связи. Человек, запустивший меня в дом, оказался квартирантом. Судя по его репликам, скорая продажа дома была ему невыгодна. Жилец заявил, что подвал под домом непутёвый, а большая комната вообще непригодна для житья. С трудом сдержала себя, чтобы не обнаружить, что дом этот мне не чужой. О каждом его уголке я могла бы рассказать этому критику множество бесценных подробностей. Например, почему в самой большой комнате пол цементный. Да потому, что каждую осень вся она заполнялась корзинами с виноградом. По вечерам всей семьёй вместе с соседями, которые  приходили на помощь, мы обрывали с виноградных гроздей «бубочки» на вино. Работа эта занимала месяца полтора, случалось, что под корзинами образовывались лужицы виноградного сусла, и на умопомрачительный запах «изабеллы» слеталось множество пчёл и ос. Однажды оса укусила меня за язык, и несколько дней я не ходила в школу, потому что толком не могла говорить. Даже теперь, спустя столько лет, окраска пола неровная: от светло-серой до темно-фиолетовой. В один из таких вечеров вместе с моей подругой, устав от однообразного занятия, мы сочинили поэму, героями которой стали жители нашей улицы.

Наша Лида так красива
У неё фигурка – сила
Носик длинный не беда
Словом, девка – хоть куда!

Рассказ о внучке, повторяемый ежедневно соседкой бабой Леной Григорянц, переправленный нами в незамысловатое четверостишье, по сей день остаётся в памяти моих сверстников, когда мы вспоминаем обитателей нашего кутка.

Не менее колоритный герой улицы и нашей поэмы – дядя Толя по кличке «Мустафа», который большую часть жизни провел в тюрьме.

Вот остановка «Стадион»
Двери настежь, вылазьте вон!
В автобусе том прикатил Мустафа,
А с ним его новая жена.
Красотка одета по-модному очень,
Гофре разошлась…
Но кофточка!
Впрочем, рассказывать дальше не станем,
Так как вы её видели сами…

Ни одна встреча с выпускниками нашей школы не обходится без цитирования строк из этой поэмы. Что называется, она ушла в народ. Несмотря на юмористический склад поэмы, все её герои были горды безмерно тем, что удостоились внимания авторов. Свои первые трудовые я заработала вместе с подругой в восьмидесятых, выступая с этой поэмой перед повзрослевшими одноклассниками «нашей Лиды». Три рубля за выход были для нас неслыханным богатством. На первый гонорар в четвёртом классе я купила себе вьетнамские кеды для уроков физкультуры, которые тогда только входили в моду.  

«Именно в этом углу самой прохладной в доме комнаты с цементным полом полвека назад торчали наши белобрысые макушки из-за огромных корзин с виноградом, когда мы сочиняли поэму», – отметила я, попав наконец-то в сам дом под видом покупательницы. А спустя годы я с удивлением узнала, что Анатолий Демкин – «Мустафа» штурмовал с десантом Цезаря Куникова «Малую землю» в Новороссийске. До сих пор пытаюсь соединить в своём сознании эти два образа и корю себя за детское нелюбопытство.

– Сколько просят хозяева, – скрывая дрожь в голосе, спросила я у неряшливо одетого, давно не бритого парня, которого заметно тяготила роль посредника.    

– Два с половиной миллиона.

«Цена явно завышенная. Понятно, что она условная, и торги, как говорится, уместны. Посёлок неперспективный, да и улица окраинная. До магазина и  остановки «Стадион» идти далеко. Ни освещения уличного, ни подобия  дороги на улице по-прежнему нет. Со времён моего детства здесь ничего не менялось. Но именно эта уходящая натура так влекла в это место, а теперь ты выискиваешь недостатки», – поймала я себя на противоречии.

Два с половиной миллиона рублей при желании мы с мужем могли бы найти, но зачем нам ветхий дом за двести километров? Открывшаяся возможность приобретения и очевидная бессмысленность этой покупки совершенно сбили меня с толку. Я поспешила за калитку не попрощавшись. Для вида сфотографировала на телефон объявление, понимая, что оно мне не пригодится. Заезжать к подруге расхотелось, отъезд из родного посёлка в этот раз напоминал побег.

«Двор, запущен, дом на ладан дышит, наших сил едва хватает раз в пять лет выбраться в эти края на могилки» – оправдывала я себя всю обратную дорогу в город. Но доводы здравого смысла, напротив, только усиливали ощущение свершающегося во мне вероотступничества. «В Уголовном Кодексе статья есть «оставление человека в беспомощном состоянии». «Могла, но не сделала», – восставала душа против разума. Дом воспринимался мной как существо живое, одушевлённое, испытывавшее страх перед неизвестностью. «Не тянитесь, к прошлому, не стоит. Всё иным покажется сейчас. Пусть хотя бы что-нибудь святое неизменным остаётся в нас», – повторяла я про себя  строки, рождённые чужим печальным опытом, силясь заглушить чувство вины перед отчим домом. Приснится мне он ещё хоть когда-нибудь?

Галина ВИНОГРАДОВА

Культурный проект «Родная речь»