Что вы вспоминаете, услышав слово «Миледи»? Как правило, русскому зрителю припоминается история о бравых мушкетерах и роковой блондинке. Этот весьма знакомый сюжет попробовал представить в новом свете Молодежный театр.
1432
Что вы вспоминаете, услышав слово "Миледи"? Как правило, русскому зрителю припоминается история о бравых мушкетерах и роковой блондинке. Этот весьма знакомый сюжет попробовал представить в новом свете Молодежный театр.
Спектакль был создан именитой столичной командой: его авторами, наряду с драматургом Э.-Э. Шмиттом, стали худрук тольяттинского театра "Колесо" и профессор РАТИ Михаил Чумаченко, главный художник театра имени Вахтангова Максим Обрезков и композитор Алексей Шелыгин. Получившаяся постановка оказалась весьма красивой, но породила ряд вопросов.
Есть все основания видеть в "Миледи" театр художника: с этой точки зрения, спектакль отличается и стилем, и самоиронией. Чего стоит только попытка обратить экспериментальное пространство Молодежки в классическую сцену итальянского театра, с росписями на потолке и бесконечными бархатными занавесями! Роскошные костюмы со множеством деталей ироничны, как и сценография: они и прославляют век плаща и кинжала, и посмеиваются над его эстетикой, и оттеняют скромность одежд советских мушкетеров. В общем, визуально этот спектакль – стильная штучка, выделанная с необычайным изяществом.
Несколько сложнее обстоит дело со смыслами. Французский драматург Эрик-Эммануэль Шмитт планировал написать феминистскую версию "Трех мушкетеров", предложить новый взгляд на всем известные события, с точки зрения миледи Винтер. Однако никакого открытия не случилось: давно известная история обогатилась лишь парой новых сюжетных подробностей, например, о детских годах героини, которые должны оправдать ее коварный нрав. Как говорил Остап Бендер: "Граждане судьи! У моего подзащитного было тяжелое детство".
Отчасти напоминая последние премьеры в драмтеатре (яркая и грубоватая "За двумя зайцами", вторичная "Ханума"), "Миледи" выгодно отличается сыгранностью актеров. В актерском существовании, в ансамбле, в пластическом решении ряда сцен проявилась работа Михаила Чумаченко как театрального педагога; однако в остальном постановка страдает от недостатка режиссерского внимания. История миледи Винтер разворачивается плоско, подобно тому, как в пространстве Молодежки итальянская сцена оказывается плоским игрушечным макетом.
Несмотря на сыгранность, со смыслами актерской игры было сложно. Убедительнее других были Ришелье Дмитрия Морщакова, Бэкингем Алексея Алексеева, Атос Станислава Слободянюка, исступленный, пассионарный, и фарсовое явление Мазеля (Анатолий Дробязко), которое хотя и выламывалось из стиля спектакля, но неожиданно оживило его, показало возможную перспективу парадоксальных и неодномерных трактовок текста.
Миледи сыграна Людмилой Дорошевой подробно и разнообразно; и все же есть ощущение, что ее героиня холодна, ей не хватает жизни, и потому ставка на точку зрения миледи Винтер оказывается неубедительна. Прекрасная в своих туалетах (один из которых гротескно напоминает образ Минни Маус), переменчивая Миледи то исступленно нервна, то интригует, то лжет, но есть ощущение, что актриса отстранена от роли, не пропускает ее через себя.
Быть может, такое отстранение от роли, подчеркнутое почти фарсово роскошными нарядами, и задумано режиссером, и тогда Никита Петров, к примеру, играет не Д’Артаньяна, а лишь постмодернистский иронический образ Д’Артаньяна, пропущенный через наше восприятие? Быть может, сегодня мушкетеры невозможны, а возможна лишь игра в них, столь же красивая и столь же бутафорская, как дуэли в постановке Олега Снопкова? (Подобный прием театрализации жизни был блестяще использован Джо Райтом в недавней голливудской постановке "Анны Карениной"). Если этот модус актерского существования и был задан в "Миледи", то он не отыгран до конца. Ирония над театральностью мира, отчетливо заметная в оформлении спектакля, в актерской игре не срабатывает. В особенности это становится заметно в неожиданно реалистично решенной постельной сцене, которая выбивается из общего эстетского стиля постановки. А такие "спецэффекты", как театрально алая кровь, и вовсе склоняют определить жанр спектакля как "спагетти-мелодрама".
Выбор материала кажется продиктованным исключительно задачами художника-оформителя. С начала и до конца длинного спектакля хочется спросить: да, это красиво, и что же? Что нам пытается сказать команда авторов? К чему эта постановка может побудить зрителя сегодняшнего дня, кроме как "перечесть Женитьбу Фигаро", то бишь пересмотреть советский фильм?
Эти вопросы приводят к более общей проблеме постановки классики в драматическом театре. Как только классика "замыкается" в себе, дается "так, как было в книге", в бархатных штанишках или в сверкающих доспехах, она рискует стать герметичной, закрыться от зрителя, обратиться образцом безжизненной театральной музейности. Кстати, тот же Максим Обрезков стал в краснодарском Музтеатре художником выдающегося спектакля, номинированного на "Золотую маску", в котором мастерски перелицована история о мертвых душах. Да и недавняя "Зимняя сказка" Шекспира в самой Молодежке решена Даниилом Безносовым куда более нелинейно.
В очередной раз задаюсь вопросом, почему наши театры так любят старые истории, не обращая внимание на современную драму?
В этом году, став ридером драматургического конкурса "Любимовка", я лично прочла порядка 150 пьес (меньше трети всего объема конкурса), среди которых были и несуразные, и талантливые, и трагические, и уморительно смешные, но не было откровенно вторичных. Эти тексты апеллировали к современному человеку, открывая нашу с вами боль и наши проблемы, наши печали и радости. Современная драма трудно ищет путь на сцену в театральной провинции, где, как считается, публика достаточно ленива и нелюбопытна, чтобы смотреть преимущественно давно знакомые истории. Такие, как сюжет о мушкетерах и миледи.
Как говорит лорд Винтер (устами Ивана Чирова), оправдания Миледи – "всего лишь театр". Эта фраза справедлива и по отношению ко всему спектаклю, который оставляет впечатление красивой, но холодной безделицы.
Вера Сердечная,
кандидат филологических наук,
театральный критик.
Фото:Алексей Лишута.
