Документальная повесть про убийство в одном обычном российском поселке
909
Документальная повесть про убийство в одном обычном российском поселке
Глава 1. Барак
Оксана и ее сын Степа
Первый раз мы увидели Оксану в бараке. Деревянный дом, перегородками поделенный на семь семей, просыпается в 6 утра. Жарко: всю ночь горела газовая печь, на пленке, заменяющей стекла, пар. Погреть воду, умыться, наболтать кофе. Смена — продавщицей в маленьком магазине — начинается в 7. Проснувшийся Степа бесится, как могут беситься четырехлетки. Брат первого мужа должен сейчас заехать забрать.
— А-а-а! — рычит Степа. — А-а-а! — с разбега кидается на Оксану. Оксана перехватывает его и раскручивает за ноги, Степа падает на диван, оба смеются.
В единственной крохотной комнате — обои нежных цветов, попытка барачного уюта. Кружевные занавесочки, на одной стене наклеены ночные небоскребы. Оксана не знает, откуда этот вид, предполагает: Нью-Йорк.
Оксана работает без выходных — отрабатывает кредиты. Больше 100 тысяч — на адвоката, передачи, связь. Связи с Антоном, впрочем, нет уже две недели: в колонии проверка, но каждую минуту она ждет звонка.
Ей 22, но выглядит на 16. Маленькая, худенькая. Пирсинг в носу, светлые глаза, которые она подводит густым темным. Говорит на выдохе, улыбается.
Поселок, в одном из бараков которого живет Оксана и ее сын, — Ахтырский. Это Краснодарский край, ближе к Кавказу. Из северной части поселка — местные ее называют Абиссинией — видны зеленые холмы Кавказских гор. На гербе поселка — вышка и дубовые листья. Вышка похожа на смотровую, но на самом деле это нефть.
Убийство
Дом культуры, за которым произошло убийство
Убийство, за которое посадили мужа Оксаны, произошло 13 августа 2012 года, между 10 и 11 утра. По скверу, идущему к ДК — "центрее" места в поселке просто нет, — двигался местный алкоголик Давыдов, и у Давыдова были приспущены штаны. Другой местный алкоголик — Шучев, или, как его зовут местные, Шуч, 35 лет, и некий парень, представившийся Шучу вроде бы Сергеем, — пили утреннее пиво на лавочке.
Давыдов прошел мимо них, и собутыльники обратили внимание на его неподобающий внешний вид.
…Тогда, в сквере, от лежащего уже Давыдова их отогнал местный житель Бондаренко. Шучев громко апеллировал к общественной морали и личному знакомству, но Бондаренко все равно их разогнал. Побитый Давыдов тем временем встал на ноги и, следуя совету Бондаренко, начал "двигать отсюда" — к сожалению, в сторону ДК. Слева от ДК располагается трехметровый красный серп-и-молот, растущий из земли, а сразу за ним — детская площадка.
Следствие сформулирует мотивы убийц так: "В свою очередь Шучев В.Ю., будучи осведомленным о том, что на указанной площадке играют малолетние дети, опасался аморального поведения со стороны Давыдова В.Ю.".
Там они его и нагнали. Площадка в этот момент была переполнена: два летних школьных лагеря дневного пребывания, вожатые-старшеклассники, учителя и родители — всего около 100 человек.
Несколько ударов с разбега, прямо перед играющими детьми. Затем его повели за ДК. За ДК начинается огороженный бетонной стеной пустырь, поросший густой полынью и высокой осокой, дальше — развалины кинотеатра. Сбоку — спортивный стадион, вроде бы выкупленный у администрации армянским предпринимателем, тоже безлюдный. Привычное место поселковых драк.
Позднее судмедэксперт, восстанавливая картину, скажет, что Давыдову было нанесено более 20 ударов "тупым твердым предметом" — "прижизненно и за короткий промежуток времени". Через несколько минут мальчик примерно 8 лет (его личность так и не установят) прибежит на площадку с криком: "Дядьки бьют другого дядю блоком по голове!" Вожатые-старшеклассники доложат учителям, учителя скомандуют увести детей в школы, "подальше от этого всего".
Давыдов умрет через три часа, по пути из одной больницы в другую.
В 1948-м длинными деревянными бараками по соседству со станицей заложили поселок нефтяников. И теперь та архитектура — экономная, но не без претензий, с мезонинами и круглыми окнами под крышей — и есть лицо поселка. Бараки совсем легко горят, но треть Ахтырки все равно живет именно в них — обкладывают кирпичом, штукатурят прямо по дереву. Они неубиваемы. В бараки же пытаются подвести канализацию и воду — у кого на что хватает рук, — но уличное туалетное амбре имеет место быть.
Начало 90-х местные описывают двумя словами: "Ушла нефть". То есть нефть вовсе "не ушла", не кончилась, как говорят еще не сокращенные подсобные сотрудники "Роснефти", — но вышек становится все меньше, а ценный нефтяной газ спускают просто в воздух. Теперь на бывшем градообразующем предприятии работает пара сотен человек, исполняя в основном сторожевые функции. Новых скважин тоже не запускали. Как главное событие последних лет нефтяники вспоминают, что ездили в столицу на выборы — митинговать на Поклонную: "Там превосходно красиво было".
В поселке живет 20 тысяч человек. Парни – практически поголовно — шабашат на стройках, от Краснодара до Сочи, или уезжают "на севера". Девчонки — тоже сменами — едут в Краснодар официантками и уборщицами, снимают вместе квартиры. Еще рядом есть завод "Новороссметалл" — "крытый концлагерь". Еще можно "собирать яблоки у французов", выкупивших участок земли под Ахтыркой. Всё.
"Он не заслужил ТАКОЙ смерти"
Портрет убитого Юрия Давыдова в руках его сына
Характерно, что жертву в поселке не жалеют совсем. Юрий Давыдов (ему было 60 лет) болел туберкулезом. Жители с удовольствием рассказывают, что в то время, когда он не лежал в больнице, он шлялся по парку и прилегающим улицам — то выпрашивал 15 рублей, то просто сидел на бордюрчике. Вроде как даже собирал с малышни монетки за показ того самого, в штанах. Моральные побуждения убийц поселку вполне понятны.
Жена Давыдова Вера Анатольевна, учительница 42-й школы, в момент убийства присутствовала на этой же площадке, но дальше, в глубине, за горкой. Уходящие дети даже найдут мобильный ее мужа — она потом его заберет у директора.
Тело Юрия Александровича лежало в Хомске, и оттуда очень просили "ваш кусок мяса" забрать побыстрее: как раз случился Крымск, и мест для трупов не хватало. Вера Анатольевна тела так и не увидела — зато увидел сын, 27-летний Денис. "Глаз не было, носа не было, лица не было тоже, — говорит сын. — Голова круглая, как мяч. А патологоанатом руку протягивает и начинает нос туда-сюда дергать, с хрустом — смотрите, какая подвижность".
— Я потом к гробу подходила, но закрывали от меня. Только руки выпустили, и дочь их гладила.
Случившееся Вера Анатольевна воспринимает как большой позор для семьи. Кажется, больше всего ее задевает не само убийство, а вроде бы нагота мужа. "Когда на суду всю эту грязь думали… — говорит она снова и снова. — Мы не верим в такую причину. Им нужно было выбрать такую причину, чтобы оправдаться". Она долго доказывает нам, что штаны быть спущенными не могли: как бы он ходил-то, а если и могли, то ничего не было бы видно. "На нем была жилетка, на нем была рубаха, на нем была верхняя широкая рубаха-камуфляж".
Сами Давыдовы — беженцы, бежали из Душанбе в связи с "событиями". А до "событий" Юрий Александрович был сначала главным инженером, а потом и директором арматурного завода имени Орджоникидзе. В 1979-м, как офицера запаса, его отправили в Афганистан — "первыми-то наших душанбинцев ввели, пока армия не подошла".
В 1992 году "бежали в одних тапочках". Жили в общаге "бурсы" — местного училища, сначала ночевали в коробке лифта. Юрий Александрович в школе преподавал черчение и труд, недолго калымил на Севере, но так и не смирился с потерей статуса. Начал пить, появилась запись в трудовой книжке. О туберкулезе стало известно 4 года назад. Семейным советом приняли решение: купили комнату в бараке, отселили, — но навещали, супы по выходным, "мы не бросали его".
— Да, каким он стал — я соглашусь, — говорит она поселку через меня. — Но мы не знаем наперед, как наши условия жизни, наши рамки переменятся. Он не заслужил такой смерти.
Единственный из поселка, кто вмешался в избиение, — Александр Бондаренко — живет прямо напротив парка, первый этаж. В тот день он ремонтировал машину у гаражей, и его позвала дочь-третьеклассница, углядевшая драку в окно.
Бондаренко вальяжен и красноречив. Описывает драку, все больше отходит от первоначальных, вполне скромных показаний. Он "буквально раскидал алкашей". Погодя рассказывает, что драки тут — обычное дело, и изнасилования пьяных девчонок — обычное дело, и "чего только нету в сквере в нашем". У Бондаренко есть телефон мэра, и в особенно громкие моменты он звонит и говорит: "На, послушай дискотеку".
Красноречие Бондаренко обрывается, только когда я прошу припомнить того, второго, нападавшего. "Не видел я. На Шуче сосредоточился".
Глава 2. Оксана и Антон
Антон Сачков и Оксана Поздеева выросли в одном детском доме, учились в одной бурсе (так тут называют училище). Антон — на строителя, Оксана — на повара.
Они ровесники. Оба круглые сироты. У обоих были братья, но они уже мертвы. Оксанин брат утонул четыре года назад — тоже темное дело, поступил в вуз, поехал с друзьями отмечать к морю в Лазаревское, и все. Друзья путаются в показаниях, на теле травмы, грудь проколота, но официальная версия: "Побило прибоем". Брат Антона умер от рака — и Антон об этом узнал через 4 месяца после похорон, случайно. Сирот на гособеспечении о таких вещах извещают не всегда.
Оксана родилась под Тихорецком. В детдом попросилась сама: ее и брата бил отчим. Но и до нового отчима мама пропадала на полтора года, и дети (8 и 6 лет) жили одни, подрабатывали в огородах соседей и на общих полях. Соседи подкармливали и иногда оставляли ночевать. Потом мама вернулась с новой любовью. В опеку Оксана приходила дважды (первый раз оснований для вмешательства опека не увидела), но, когда отчим избил девочку "розой" (ветками шиповника), соседи услышали крики и вызвали милицию.
Дети попали в приемник-распределитель "Остров детства", который Оксане показался раем. Потом комиссия, и брат, не сдавший "задачку про озеро" и не знавший в свои 6 лет порядок месяцев года, был распределен в Ахтырку, детдом коррекционного типа. Оксана была признана нормальной, но она попросилась "вместе".
В детском доме тогда не было окон, кормили скудно, девчонки и младшая группа воровали картошку с чужих полей, мальчишки ходили "по металлолом". Потом поменялся директор, все вроде наладилось, появились фрукты и сырники…
(Оксана рассказывает совсем без трагизма — жизнь есть жизнь, что уж.)
С Антоном Оксана познакомилась в детдоме. Однажды он ее даже избил, в назидание: она не хотела встречаться с его другом, который "проявлял интерес". Били ее компанией, втроем. Потом Оксана подстерегла каждого из троицы и избила сама — "восстановила статус".
Потом начали встречаться в училище, но Антона вскоре отбила дочка преподавательницы, Валя. Оксана зажила с сотрудником детдома, родила от него ребенка.
Потом снова случайно встретились и "сошлись". Оксана говорит: "Как рай". В признаках рая она перечисляет ранее непредставимое: ласковые записки на холодильнике, встречал с работы, ходил с малым в поликлинику и в больницу и даже плакал, когда он, неродной, болел. Много работал: общие знакомые устроили Антона в фирму по кондиционерам, устанавливали на всем побережье.
Все сложилось. Не расписывались только потому, что надеялись — как отдельные детдомовцы — получить две квартиры вместо одной. Продать их и купить свой дом.
…Накануне убийства Давыдова вся станица отмечала День строителя. Шабашник — здесь основная профессия, и гулянья получаются действительно всенародными. У Оксаны тоже собралась компания, и ребенка на ночь отдали в семью первого мужа. Обратно Степу привезли в 9 утра — Оксана и Антон поставили чайник и еще час посидели общей компанией. Потом родственники уехали, а молодые опять легли спать. День для Антона должен был быть рабочим, но начальник фирмы задержался на свадьбе в другом городе, и работу отменили. Днем Антон выходил еще в туалет на улице, столкнулся с соседкой, поздоровался. И соседка охотно подтверждает нам его алиби на все утро. Слышимость в бараках прекрасная, через стенку можно разговаривать.
Об убийстве за ДК они узнали от детдомовцев: их по одному начали "тягать" в РОВД. Дал показания и Антон — еще летом. А 9 ноября на мобильник позвонил участковый, попросил подойти в отдел. Там Антона задержали. Суд состоялся в январе 2013-го. Антону и Шучу дали по 8,5 года колонии строгого режима.
Глава 3. "Это не он. Извините"
Роман Зейтуллаев на детской площадке. Отсюда он видел, как Давыдова бьют и уводят за ДК
Так получилось, что свидетелями убийства в основном являются дети. Взрослые, присутствовавшие при драке, отвернулись тогда и явно стараются не концентрироваться на деталях сейчас. Вот показания учительницы математики школы № 5: "Заметила, что двое начинают вести пожилого за здание ДК. Попросила Артема (школьник. — Е.К.) вызвать полицию, после чего увела детей. Что происходило далее, мне неизвестно".
Детей, которые дают показания, — пятеро. Все они на момент убийства были старшеклассниками, 16—17 лет. Нам удалось поговорить с каждым.
Романа Зейтуллаева на встречу пригласили друзья, нас он увидеть не ожидал. Высокий, патлатый, похожий на галчонка, руки в карманах. Роман видел человека, которого потом в присутствии следователя опознал как Антона, — потому что "похож по телосложению". Хохмил, курил, говорил, что дело "козырное" и имело для местных правоохранительных органов большое значение. Больше он с нами не встречался.
С остальными удалось поговорить более подробно.
Бывшие школьники Ольга Повякалова, Елизавета Галактионова, Владислав Мишков и Артем Новаков, несмотря на угрозы следователей, заявили на суде, что не опознают в Антоне убийцу. Владислав и Артем просят не фотографировать их лица
Лиза Галактионова до сих пор хранит распечатанную памятку — "день вожатого". "Вот, в 9 завтрак, потом заходили в кабинет, брали вещи. В 9.40 приходили на площадку. А случилось все тогда в 10—10.30". Лиза тогда стояла на асфальтовой дорожке — играли с детьми в мяч.
На опознание ее не приглашали, и Антона она увидела лишь на суде.
"Мы в коридоре сидели. Рома, Артем, я и Оля. Когда его мимо нас в зал ввели… Мы переглянулись и хором сказали: "Не он". Начали разговаривать в голос: взгляд, глаза, волосы вспоминали".
Дочь художника, она дает практически фотографическое описание того, второго. "Телосложение да, похоже. Но цвет волос совсем другой. У того, настоящего, было более квадратное лицо, выделялись скулы. И глаза были очень выразительные. Очень глубоко посажены. У меня такие же, это редкость, я таких людей всегда отличаю и запоминаю. Парень тот был русский, но волос черный-черный, сам смуглый-смуглый. Мне в суде говорят: "Может, загар?" Но я что, не различу? Какой загар, там даже уши смуглые!"
Оля Повякалова говорит более сухо: "Меня на суду спрашивают, а я говорю: "Это не он, не похож. Тот смуглый, черные волосы, и худее, и выше. У нас есть похожие ребята в бурсе, на автомехаников учатся".
Фото из материалов дела. "Свидетель Новаков А. Ю. указывает на Сачкова А. А. как на лицо, применявшее насилие совместно с Шучевым В. Ю. в отношении Давыдова Ю. А."
(Начало драки в сквере видела и Олина мама — выходила из обувного магазина. Тоже уверенно описывает совсем другого человека. Но ее показаний в деле нет.)
Владислав Мишков — студент училища — приехал на мотоцикле к детской площадке к приятелям-вожатым. Драку видел с самого начала. "Вдвоем начали драться. Длинный в кепке пожилого человека ударил раза три. Шучев подбежал, раза два с ноги, с руки ударил. Потом они унесли его за ДК. Потом минут через 10—15 вышли".
Говорит, что видел "того, ненайденного", в тот день два раза: "Они еще часа в 4 подошли к нам, мы все в сквере находились. Шуч попросил сигарету, мы сказали, что не курим. Тот вдалеке стоял. Сутулый такой. Даже по росту не подходит. Худощавый, длинный".
Важно, что Влад — единственный из детей-свидетелей — шапочно знаком с Антоном: его девушка общается с Оксаной, виделись в общих компаниях. Говорит уверенно: "Я бы его узнал, конечно. Но это, правда, был не он".
Артем Новаков — еще один, опознавший Антона "по телосложению". "Ну похожи они по фигуре, что теперь? Я ж не рассматривал особо, вокруг мелюзга носилась". Именно снимок, где Артем указывает на Антона (процесс опознания фотографировался), прокуратура предъявляла суду как исчерпывающее доказательство. На опознание Артема привезли без родителей. (Вообще все следственные действия с подростками проводились без родителей, ребята говорят: "Расписывались за взрослых сами".) Артем долго жмется, потом рассказывает так: "Справа сидел этот, Антон, а слева еще двое парней, которые у нас в казачестве. Зайцев и еще Живаев, со штаба… Наши, короче. Так бы хоть какие-то сомнения были…" О том, что на опознании можно не показывать вообще ни на кого, Артем не знал.
Из родителей всех школьников-свидетелей только отец Влада озаботился "следственными действиями". И именно после визита отца Влада в СК в деле поменялся следователь. На нового следователя, представившегося "командировочным с Краснодара", ребята тайно возлагали большие надежды, "а он таким же оказался". (В деле никаких "следователей с Краснодара" нет. Первого следователя сменил более опытный Гулмагомедов, сотрудник того же следственного отдела. — Е.К.) Дети вспоминают, как новым следователем набело переписывались протоколы допроса, а старые — Артем показывает пальцами стопку бумаги толщиной 2—3 сантиметра — рвали прямо при них.
Влад: "С краснодарским следаком когда говорили… Он мне: статья будет, если не так будешь говорить… Я говорю: вы знаете, если у меня статья будет, я потяну вас всех, пойдете паровозом. Мне меньше дадут, чем вам. Потом перед судом следователь позвонил мне, Артему и Роме, сказал: не сразу на процесс идите, ко мне заедьте за полчаса. Мы пришли, он нам наши показания дал, чтоб читали. Говорит: правильно все чтоб было. Но я на суду сказал все как есть, мне все равно на намеки его".
Артем тоже говорит, что следственная бригада предоставила ему специфическое объяснение статьи о лжесвидетельстве: "Что если сказать, что неправда в показаниях была, а мне 17 уже, то срок светит". Молчит и вдруг признается: "Мы побоялись, что в натуре канитель бы еще хуже началась. Их бы могли вытянуть, а меня за решетку".
Думаю, что лояльности Артема и Ромы "опознаниям по фигуре" поспособствовало еще следующее обстоятельство. Когда учителя велели отвести детей в школу, Артем и Рома объехали ДК на мотоцикле Влада — посмотреть, что же случилось. Ничего не увидели: Давыдов лежал за бетонным забором, в углу, его невозможно было увидеть с объездной дорожки. Но этот мотоцикл попал в первую версию показаний — в те разорванные протоколы, — и теперь всех очень мучает. Ребята боялись, что к убийству привяжут и их. "Парня жалко. Но вместо него садиться не хочется".
Несмотря на эти опасения, на суде Артем сказал, что Антона у детской площадки не видел, что нападавший был другой человек. И Влад сказал, и Оля, и Лиза. Судебные протоколы читать мучительно.
Приговор их потряс. Но ни механизмов, ни смысла, чтобы бороться за Антона, они не видят.
"Мы же сказали всё на суде, — говорит Влад. — Вот почему так, объясните?"
Мы стоим у бурсы, вокруг галдят студенты, а ребята строят версии: чья-то личная месть, карьерные ментовские интересы, настоящий убийца — важная шишка, вот его и прикрывают. "Мы готовы свои слова в любом месте повторить, — говорит Артем. — Нас же не закроют за это?" Стоят вчетвером, курят, ежатся.
Удивительно, но, кажется, убийцы вызвали "скорую" сами: то есть зашли в продуктовый магазин "Близнецы", взяли полторашку пива и попросили продавщицу позвонить врачам: "Там за ДК мужик лежит побитый". Эта продавщица — еще один неучтенный свидетель. Я показала ей фотографии Антона — и она узнала его сразу. Но как покупателя: заходил, всегда вместе с девушкой, брали продукты. Тех двоих помнит тоже хорошо. "Я бы с лету этого опознала, если бы был он. Но это был не он. Извините".
"Вы говорили это следователям?" — "Меня никто особо не спрашивал". Самой обращаться — непонятно куда, на апелляцию не приедет, маленький ребенок, не до судов.
Барак
…Вечер, пьем "кофе" на "веранде" метр на метр. Оксана курит одну за одной. У соседки слева — четвертый час пьяные крики и музыка.
— Это еще ничего, — говорит Оксана. — Вот справа у меня офицер ФСИН живет, тоже женщина. Она сумасшедшая немного. То мочу на ворота выльет, то туалетную бумагу повесит. Она с дочерью живет. Тоже пьют. Сейчас-то прячутся: думают, вы коллекторы, за ихними кредитами приехали.
Из грохота бочком выбирается веселая соседка — крепкая баба. Виновато косит: "Ща, Оксаночка, ща".
— Так да, давайте уже тише, теть Галь!
— 11 часов, вот мы всё выключаем…
(Бывшая директриса детдома Беба неприязненно обозначила Оксану "деловой". Среди ахтырских детдомовцев Оксана прославилась войной за постановку в квартирную очередь — и поставили, и сняли с должности женщину-регистраторшу, которая 18-летнюю соплюшку ставить не хотела. Чего там — соседку угомонить!)
Оксана курит и рассказывает про здоровье сына — вторая после Антона статья трат. У Степы порок сердца — "желудочка одного нет, или дырка там, но врачи говорят, зарастет потом. У меня тоже вроде бы так".
— А однажды сказали: туберкулез! Манта у него якобы воспаленная. Представь: порок сердца и еще туберкулез! Но нет, обошло. Кишечник, гортань, гаймориты, это да. Проверяли, нашли только стафилококк золотистый. А заражается им все, даже слизистая глаз. Норма 0,2, а у нашего — 1,4. Здесь сдали всю кровь, в Краснодар ездили сдавать мочу. И у нас он сильно потеет. Походит — и всё. Я его не знаю даже, как одевать. Мне приходится на него, бедного, и маечку, и легкую кофту, и чтобы его не выводить до обеда на улицу. А то было: пневмонию подхватил. Пневмонию, понимаешь!
Я действительно не знаю, откуда у нее, детдомовки, это. Как вот она знает все песенки и сказки перед сном? Как разбирается в медицинских документах, выбивает квоты, спорит с монстрами из жилищных отделов? Ищет адвоката, берет кредит, еще кредит, пишет в Москву, доказывает, доказывает, доказывает системе — вот фотография, вот фоторобот, вот свидетель, вот деталька.
У нее никогда не было семьи, и она бесконечно ценит этот угол, угол страшного барака со стеной, раскрашенной небоскребами. У нее почти все сложилось, наконец все сложилось, и она не готова отдавать ничего.
Глава 4. Свидетели обвинения
Ирина
Взрослых, указывающих на Антона, — двое.
Одна — уборщица магазина "Близнецы" Ирина. На суде она произвела сильное впечатление на других свидетелей: не смогла назвать ни дату своего рождения, ни день, ни время убийства, выглядела сонной и растерянной. Я прихожу к ней с утра, и она показывает мне раны и ссадины на голове и руках: сегодня ночью ее избил мужик по кличке Кабан, пытающийся за ней "ухаживать", несмотря на ее замужество.
Я бы не стала писать, если бы это не было ключевым. В детстве вместе с семьей Ирина попала в аварию и вылетела головой через лобовое стекло. А несколько лет назад, когда в ее квартире разместился наркопритон, суд признал ее невменяемой и определил на принудительное лечение. 3,5 года Ирина провела в закрытой клинике в поселке Новый недалеко от Ахтырского. Диагноза она не знает, говорит: проблемы с памятью, со временем, с восприятием. Раз в месяц она ходит отмечаться в полицию к участковому Самвелу. Говорит, что осознает, что, если не будет отмечаться, окажется опять в клинике. Она благодарна Самвелу: он решает проблемы, вот и вчера сам приехал, заступился.
Антона она увидела так: вызвал тот самый Самвел. "И говорит мне: сейчас выйди в коридор, глянь на парня, который там сидит, — он ли?" Ну я зашла, глазами Самвелу все показала, что да".
Она уверена, что суд Антона отпустил. Удивляется, что он в тюрьме.
Другая свидетельница — Анна Телега, сирота из того же детского дома, что и Антон.
Телега
Анна Телега. Фото из "ВКонтакте"
Воспитатели говорят об Ане только хорошее: "Перспективная была девочка, рвалась куда-то". Вспоминают, как пела на торжественном открытии новых домов в поселке — "про журавлей". На нее действительно возлагались большие надежды, и вместо бурсы ее отправили учиться в 10-й класс (Оксана и Антон такой чести не удостоились).
Детдомовские относятся к ней плохо — до сих пор. По поселку ходят истории, как Аня взяла померить кольцо, а потом не смогла снять, как одолжила джинсы и не вернула. Ее несколько раз били, "малолетки в том числе". За неделю до того, как арестовали Антона, Аня опять украла золото. Ее поймали.
Бывшая медработница Марина перечисляет: "Золото-цепь, кольцо с бриллиантом, обручальное кольцо, крест, перстень-рубин, брошь с рубинами". До тюрьмы Марина не стала доводить: "Ее пожалела". Говорит, Аня в минуты нежности называла ее мамой. "Мам, по-моему, у нее 15 штук", — говорит Марина, и видно, что страдает до сих пор.
Артем Новаков вспоминает, когда его и Рому полицейские везли на то самое опознание Антона, в машине уже сидела Телега. Аня нервничала, огрызалась на пэпээсника и кричала: "Беременная я!" Беременностью следователи и мотивировали невозможность очной ставки с Антоном.
Телегу мы долго искали. Все-таки — единственный совершеннолетний и вменяемый свидетель обвинения. Нашли в соседнем Абинске, в симпатичной съемной однушке. Аня нас приняла: худая, ухоженная, глаза под темно-синими линзами, выбеленные волосы, хороший, нездешний маникюр. Торопливая речь, острый, внимательный взгляд. Предлагает поесть, хвастается новыми джинсами, жалуется. Поочередно объявляет, что работает уборщицей, нет, проституткой, нет, продавцом — и смотрит на нашу реакцию. Кажется, что ей страшно, любопытно и скучно одновременно.
"Щас вообще будет, как буду заднюю давать. Будете меня в газету писать, меня вместе с вами закроют. Я не говорила, что он убивал. Мне приписали — "с правой руки, с правой ноги". Хотя я просто сказала, что видела, как он проходил. На суде тоже читали, что "ударил, тронул"… Люди что, по парку не могут пройти, я не пойму…
Прокурор, когда последний раз меня вызывали, сказал: мы перепишем все. Но у тебя будет статья за ложные показания. Я говорю: переписывайте. Но он, оказывается, не переписал…
Но я ж не одна такая пришла. Не из-за меня же его на 8 лет закрыли, просто потому что я на суде сказала? Это же полный бред. Значит, не один, не два, не три и не четыре свидетеля было.
Я сидела с подружкой на лавочке в парке и видела, как он прошел мимо ДК. Часов в 11, в 12. Антон один шел. (Рисует схему с лавочкой. Лавочки в том месте нет вообще. — Е.К.) С каким-то пацаном он поздоровался. Потом уже там начали кричать: "Убивают!" — но мы уже уходили.
…Я так нажралась уже. Вот, как почистили меня, по сей день киряю. Две недели так я и бухаю. Плод замер, знаешь такое? Так меня и выскоблили".
Входят две девушки, Кристина и Катя. Кристину Аня зовет "мать", Катю — "сестра". Аня, не моргнув глазом, объявляет, что мы — ее давние знакомые, приезжали в детдом со спонсорами несколько лет назад. Ложь приходится подтверждать, Аня с удовольствием слушает наши невразумительные ответы.
"Меня тягали часто. То в РОВД, то в следственный. Да не то что "просили", господи. Они просто написали, и всё! Следак при мне другому звонит: "Что там у нее записано?" — тот говорит: "Не знаю". А я тут же при нем сижу.
Первый раз меня с этими малолетками везли. В РОВД, только по моему делу. Золота я никогда не видела. (Смеется.) Взяла поносить и заносилась… Я вообще с другой планеты. И вообще я бедная, голодная, не видевшая вообще ничего в этой жизни…"
Уходит краситься: едет с девчонками на дискотеку. Кристина и Катя пьют чай, обсуждают недавний конкурс парикмахеров в Краснодаре.
— Как она вообще? — спрашиваю их.
— В смысле?
— Ну потерять ребенка… Замер плод…
— Какой такой "замер плод"? — Кристина фыркает. — Она просто ходила на аборт.
Девчонки улыбаются.
— Я очень хорошо в ней разбираюсь, — говорит "мама" Катя. — Я ее за два месяца срисовала. И вы лапшу себе не вешайте. Она какая есть, такая есть.
Глава 5. Убийца, его мама и "понятия"
Убийца Влад Шучев на месте убийства, идет следственный эксперимент. Фото из материала уголовного дела
Мама Шуча Валентина Николаевна на следствие не в обиде. Немного опасается нас: "Пересмотрят, может быть, моему больше добавят", — немного радуется, что у Антона появляется шанс.
Аккуратная немолодая женщина в фартуке, сразу ставит чайник. О сыне-убийце говорит и зло, и с любовью, но больше всего в ее голосе — веселого смирения с жизнью. "Мать есть мать, хоть оно говно, а куда девать. Жалко дурачка, конечно".
Эта ходка для Шуча — шестая и самая долгая. До этого было — 1 год и 6 месяцев, 4 года, 7 месяцев, 1 год и 8 месяцев, 1 год и 2 месяца. "Но то на УДО, то амнистия, долго он не сидел", — говорит мама. Одна из ходок зеркально похожа на эту: драка "по пьяному делу", избитый — пожилой мужчина — умер через три дня. А последний раз Шуч оказался в колонии, когда пытался перерезать вены, а потом пошел с ножом на мать. Мама вызвала ментов, судили за угрозу убийством. Хотя никакой угрозы, Валентина Николаевна уверена, не было: "Просто я устала очень".
В полицию Валентина Николаевна вообще обращается часто: "Оно напьется пьяное, вызовем ментов, хоть 15 суток отдохнем, и оно там посидит без выпивона. Вот таким макаром только. Благо что он наркотиками никогда не занимается, алкоголик, никогда его по наркоте менты не зовут. А так, если происходит что, тянут. Он говорит им: "Я не знаю". А они: "Узнай, расскажи нам".
…Увезли тогда, а через неделю где-то следователь позвонил. "Вы можете приехать по поводу вашего сына?" Мол, нужны показания. Ну я показала, что я в принципе ничего не знаю, подписала. "А в чем он был?" — спрашивает. "Так он там у вас в тех шортах и есть". — "Ну вы принесите какие-нибудь шорты и майку, а то я не знаю, куда он их дел". — "А что он, в трусах там сидит?" — говорю. "Ну какие-нибудь привезите". И не поверишь, у знакомых выпрашивала шорты, чтобы принести им, выпросила, цвета кофе с молоком. "И любую рубашку", — говорит. Ну я взяла черную майку. Я привезла, говорю: "Только они постиранные". А он мне говорит: "Ну ничего, я их так перемажу".
(Уже в материалах дела увижу: да, возили чужие шорты и майку на экспертизу в Краснодар. — Е. К.)
Валентина Николаевна говорит, суд разрешился хорошо.
Спрашиваю про Антона.
— А того мальчика я вообще не знаю. Я Владьку спрашиваю: он у нас был хоть когда? Он говорит: нет, я его тоже не знаю. Жалко его.
Касательно того, второго, Валентина Николаевна даже проводила самостоятельное расследование. Подозревала друга Димку, который зашел за Шучем в то утро. Но участие Димки Шуч тоже отрицает, а у другого шебутного приятеля, Демы, оказалось алиби. У Валентины Николаевны больше версий нет.
Ахтырские сидельцы, с которыми общался Шуч (и продолжает общаться: телефонная связь с зоной есть), говорят, что тот попал в капкан законов тюрьмы:
"А у него шестая ходка, законы надо уважать". За собой невиновного тянуть — преступление. Но и сдавать того, кого не поймали, — тоже преступление.
Поэтому, если Шуч и знает "Сергея", следователям не скажет. "Он же сказал на суде, что с ним был не Антон, — говорят. — Это тот максимум, который он мог".
Глава 6. Следствие
Следователю Эдуарду Аракелину, который вел это дело, оказалось 22 года. Ровесник Антона, только-только со студенческой скамьи. Кустистые брови, длинная стрижка, рубашка сиреневых тонов — краснодарский лоск еще не выветрился. Пытается отбрехаться, но поступает звонок из края, и Эдуард печально смотрит на меня. Принимает вид студента в сессию. Тарабанит:
— В оперативных мероприятиях установлена причастность. Проведено опознание. Двое лиц его опознали по внешним признакам, а одна женщина и одна девушка конкретно его узнали.
— Галактионова, Повякалова, Мешков конкретно запомнили второго убийцу, подробно его описали на суде. Почему не провели опознание с ними?
— Мне они такого не говорили. Не говорили, что смогут опознать.
— Почему опознания с участием Зелтуллаева и Новакова проводились не в присутствии родителей? Они же оба — несовершеннолетние.
— Новаков?.. — лезет в компьютер, молчит. — Ну да… В протоколах подписей родителей нет.
Спрашиваю про Телегу, про "золото".
— Было мнение, что она являлась подставным свидетелем. Не нашло подтверждения, дело было направлено в суд. Если бы была подставным свидетелем, не направляли бы.
Расспрашиваю про коллег. Отдел, оказывается, совсем юный. Заму — 25, руководителю районного следственного отдела — 30 лет. Один следователь в командировке, один — на больничном. Все дела сейчас ведет один Эдуард. Выражаю сочувствие, Эдуард оживляется.
— Веду 25 дел сейчас. До этого был максимум — 12 дел одновременно. А обычно за две недели — 8 дел. Убийства, наркотики. С прошлого месяца направил в суд 7 или 8 убийств. В среднем дело идет 2—3 месяца. Ну 4 иногда. 5 месяцев — это редко, если экспертизы какие сложные.
Следователь Эдуард Аракелин. Фото из "ВКонтакте"
Если почитать уголовное дело — не показания, а самую скучную, техническую часть (ее обычно подшивают в конец тома), — многое в логике событий и в трагедии Антона Сачкова становится ясным.
Дело возбуждено 14 августа, на следующий день после убийства. Уголовно-процессуальный кодекс, 162-я статья, дает на расследование преступления 2 месяца. Этот срок может быть безболезненно продлен до 3 месяцев — начальником следственного отдела. И срок продляется — до 14 ноября 2012 года. Рабочих версий к ноябрю нет. Но за две недели до истечения срока, 2 ноября, ахтырской полиции попадается детдомовка Телега, 9 ноября Антона арестовывают, 11 ноября — предъявляют обвинение.
Дело в том, что продление расследования за пределы 3 месяцев возможно только по решению Краснодарского краевого СК. Но для этого дело должно быть признано "особо сложным" — или краевой СК убедится, что молодой сотрудник, а также его начальники не справляются с расследованием рядового убийства в маленьком поселке.
…Антон арестован за 5 дней до истечения срока следствия. Экспертизы, тоже обязательные по закону, а также доспрашивание свидетелей собираются уже в рамках "дополнительного следствия", сроком тоже в месяц, на которое, опять же, разрешение дает непосредственный начальник Аракелина. "Допка" проводится более чем спешно. Уже нет времени ни на очные ставки, ни на опознания (да и опасно: вдруг развалится?), нет времени даже отработать второй мобильный телефон, который на месте убийства в день убийства нашли школьники. Один-то принадлежал убитому, а второй? Кто такой Дима, с утра заходивший за Шучем? Аракелина меняют на более опытного Гулмагомедова, и тот быстро, не отвлекаясь, приводит дело в порядок.
13 декабря Шучеву и Сачкову предъявляют несколько скорректированное обвинение, 14 декабря "знакомят" их с делом и в тот же день подшитые тома отдают прокурору Абинского района Тимошенко. Месяц истек, день в день. Не будет ни выговора, ни разбирательств.
Прокурор передает дело в суд.
28 января 2013 Абинский районный суд, а конкретно — судья Михин, приговаривает обоих к 8,5 годам в колонии строгого режима. Шучев, признавая свою вину, до последнего пытается обратить внимание судьи Михина, что не знает Сачкова, что не видел его в парке, что "Сергей" — это другой человек.
За первое полугодие 2013 года судами Краснодарского края было рассмотрено 16 тысяч уголовных дел. Было вынесено 84 оправдательных приговора. У Антона было шансов меньше, чем полпроцента. И это с самого начала осознавали все участники этой истории — все, кроме Оксаны.
Глава 7. Одна
Никто не понимал, зачем мы приехали в Ахтырку. Ну да, убили бомжа, посадили детдомовца. Но это разве история? Вот гораздо завлекательнее выглядит другое местное преступление — девушка рассталась с парнем, он убил ее кошку, потом приехал и выстрелил из ружья ее другу в грудь. Мелодраматично, кроваво, есть о чем рассказать. Не бомж за ДК, куда там.
Столичные рефлексии на тему природы закона здесь чужды. К правоохранительным органам относятся как к стихийному бедствию. Все знают, что можно попробовать откупиться или перевести стрелки на начальном этапе, но если коготок увяз, садись и не жужжи. Здесь постоянно кого-то сажают, вот и отец Оли Повякаловой рассказывает за сигаретой: ну и в нашем доме посадили мужика на 7 лет — спал, когда собутыльник принес ворованный телевизор, но принес-то в его квартиру, вот и сел, и что? Вам тоже интересно?
Особенно Ахтырка удивлена поведению Оксаны. Они ведь даже не расписаны, чего биться-то? Даже ребенок не его, так чего она? Несколько раз совсем разные люди (дети, сотрудники детдома и преподаватели училища, полицейские и алкаши) спрашивали меня: правда, взяла кредиты на адвоката? Ну ничего себе. И на апелляцию подает? Ну надо же.
Я не хотела бы называть Оксану героем гражданского сопротивления. Я даже не уверена, что, если бы осудили ее соседа, она бы подняла голос за него. (Даже уверена: не подняла бы.) Но так получается, что на общем фоне ее невысокая фигура выглядит огромной.
К сожалению, то же самое увидели и следователи, поэтому Оксана уже успела побывать в статусе подсудимой — за лжесвидетельство. Оформлял ее тот же вчерашний студент Эдик, без особых эмоций. Единственную из всех, хотя слов в защиту Антона говорилось немало и на следствии, и на суде. Теперь, конечно, уже не скажут. Соседка, тетя Галя (та самая — "дверь в дверь") поддерживать показания не поехала: "Мне надо, чтоб и меня посадили?" Поэтому на свой суд Оксана поехала одна. Получила штраф. 31 марта суд собирается повторно — Оксана не хочет платить штраф, не признает свою ложь, и теперь рассматривается возможность ее ареста.
Месяц назад Верховный суд отказался рассматривать жалобу на приговор.
Чтобы выплатить кредиты на адвокатов, Оксана нанялась на работу в Москву. Отстояла официанткой, заработала рубль, поменяла съемный барак на съемную, плохонькую, но квартиру. С Антоном созванивается все реже: на ночные разговоры и утешения не остается сил. Быстрее расплатиться с кредитами, быстрее заработать на лечение Степы ("Это первая моя обязанность все-таки"). Силы тоже конечны, и Оксана теперь говорит: "Я виноватой себя не чувствую, я сделала все".
Елена КОСТЮЧЕНКО,
Анна АРТЕМЬЕВА (фото),
поселок Ахтырский — Абинск
