Арестантские дни

О том, как сейчас содержат пятнадцатисуточников

Я отсидел десять суток за сопротивление сотрудникам полиции при задержании. Если вы не попадали в такие передряги, прочтите, как это бывает, на всякий случай. Если вам в принципе не грозит попасть туда, тоже прочтите. Возможно, придётся носить передачи для близких, а вы принесёте не то. От сумы и от тюрьмы, как гласит русская поговорка, зарекаться не приходится.

Задержание
Я вышел из кафе подшофе. Такси сразу вызывать не стал, решил прогуляться, проветриться. В этом была ошибка. Сотрудники оказались тут как тут. Их не интересовали доводы, у них – план. Я начал скандалить, что тоже было зря. Брали меня с привлечением казаков, два человека в форме справиться не могли, я сопротивлялся до конца. В машине и на экспертизе ещё выпендривался, за что получил пару ударов кулаком в печень и электрошокером в колено. Сей дивный прибор на себе опробовал впервые. Надо сказать, он – веский аргумент в споре. Экспертиза показала солидную дозу алкоголя в крови (0,79 промилле), и я оказался в каземате на пересечении улиц Октябрьской и Чапаева (отдел полиции Западного округа Краснодара). Ну и гадюшник – это место, скажу я вам. Узкие деревянные лавки, сквозняк в камерах, а как бросят к тебе бомжа, который два месяца не мылся, да ещё по пьяни обос…ся, вообще прелесть!

После полицейские мне говорили: "Мы понимаем, что тебя, в общем-то, взяли ни за что. Но, пойми, не станем мы выпивших людей с улиц забирать, в городе чёрт знает что начнётся! Всякая пьянь будет по подворотням валяться. Ты зря на Красную вышел. Она видеокамерами увешана. Информация стекается к диспетчеру. Видит он, что кто-то покачивающийся из бара вышел, сразу вызов бригаде с координатами и приметами…"– "Мы все под колпаком?" – улыбаюсь я. – "А ты думал!" В общем, скандал и сопротивление в этой ситуации – штука бессмысленная. Если не удалось решить на месте, лучше спокойно переночевать на нарах, дождаться своего штрафа на суде и идти домой, иначе впаяют по полной. Штрафы, кстати, небольшие – 500 или 1000 рублей.

Суд
Со мной в камере среди прочих оказался молдаванин. На него на родине заведено уголовное дело. Ему грозит депортация. Он готов сидеть в российской тюрьме за что угодно, лишь бы не возвращаться обратно.
Потом пацаны рассказывали, что через три дня он-таки сбежал, уже из спецприёмника для административных арестованных по ул. Садовой. Вёл себя паинькой, пошёл выносить мусор из камеры, скаканул на машину, а оттуда – через забор. Хотя, может, и трёп…
Всю ночь мы ходим по камере, размахивая руками в попытках согреться (было холодно). Приходит проверяющий из адвокатуры или какой-то общественной организации. Бросает взгляд на нас, уходит. У мужиков есть жалобы на здоровье. Но, видимо, его могут заинтересовать только трупы.

На следующий день кормят: галеты и три банки консервов на семерых. Допрос. Я принципиально не подписываю никаких бумаг, при этом не хамлю.

Едем на суд. Заковывают в наручники по двое. Суд – сказка. На свежем воздухе, во дворе, где-то на ул. Лузана. Судья – мужик лет пятидесяти:
– Давайте здесь. Погода располагает!
Быстро пробегает глазами дела, слушает объяснения, излагаемые ему на ухо майором в фильдеперсовых жёлтых ботинках. Такие, наверное, носил Маяковский. Меня уже просветили, что прозвище старшего – Майор Собака. Человек чёрствый, на жалость давить бессмысленно. Судья лютует. Штрафов практически нет. Сразу даёт кому пять, кому десять, кому пятнадцать суток. Передо мной какой-то мужик. Судья читает ему кусок из обвинения и тут же выносит вердикт: "Пять суток". "За что?" – вопрошает мужик. "Пятнадцать! – поправляется судья, – чтобы вопросов не было!" Дело доходит до меня. Он пролистывает протокол.
– У тебя из документов только журналистское удостоверение…
– Я не буду отвечать ни на какие вопросы и ничего не стану говорить.

– Гордый? Десять суток. Может, напишешь что-нибудь в камере о людях дна этого мира…

Снова едем обратно на Октябрьскую. Вечером должны доставить в приёмник на Садовой. Хочется есть. Тарабаним в дверь. Приносят галеты. Вода из-под крана – в сортире. Консервов уже нет.

Происходящее напоминает роман Кафки. "Мы понимаем, что тебя взяли, по сути, ни за что". При этом взяли, да ещё нет, чтобы штраф… Судья, наверное, за ужином, рассказывал: "Сегодня журналиста посадил. А то наркоманы одни…" А жена подошла к нему, погладила по голове, смахнула волос с пиджака и подлила добавку борща.
Я лежал на нарах и представлял эту картину в подробностях.

Едем в спецприёмник на Садовую. Из шести человек принимают четырёх. Нас двоих – обратно. Нет мест. На весь город – восемь камер по шесть человек. Переполнено. Менты ругаются между собой: "Вы запарили! В других округах по три-четыре человека, у вас вечно шесть-семь! Нет у меня мест! На фиг вы столько забираете?!" Едем обратно. Тем, кого приняли, хорошо – кровати, можно курить в камере, а нам – снова сутки на жёстких лавочках без курева. Смена нормальная. Нас кормят. Две банки консервов на человека, галеты, чай. В бытовке, где мы ужинаем, содержат девушек. Нет для них мест. Пока едим, с нами одна – воришка. Джинсы пыталась вынести из супермаркета…

Снова в камеру, другую, уже потеплее. Удаётся пронести сигареты. Фух! Курим!

Ещё день. Голодно. Консервов нет, только галеты и вода. Меняется смена. В коридоре чувствуется запах табачного дыма. Нас четыре раза выводят, обыскивают. Двадцатилетний парень в погонах: "Найду сигареты, узнаю, кто курил, от…..у здесь же!" Не находит. (Не буду раскрывать, как можно спрятать пачку сигарет и спички в пустой камере.) Постоянный полумрак, часы и телефоны изъяли. Время тянется. Сложно сказать, сейчас полдень или вечер… Вспоминается "Граф Монте-Кристо". Что там Дюма писал про тягучесть времени…

Снова едем на Садовую. Опять все камеры забиты. Могут принять только двоих. Принимают нас по праву "первой ночи", так как уже два дня торчим в Западном ОВД. Остальных везут обратно. Очередная перепись вещей (шнурков и ремней нас лишили ещё при задержании). Сейчас всё это пакуется в пакеты. Отдадут, когда выйдем.
– Очки можно оставить?
– Что со зрением?
– Минус.

– Ну, читать и писать ты сможешь и без них, а смотреть там особо не на что.

Капитан был неправ, в долгих ночных карточных играх мне их, ой как не хватало!

Захожу в камеру. Знакомлюсь с пацанами и падаю спать. Жуткое утомление первых двух суток.

Камера

Три на пять метров. Три двухъярусные жёсткие шконки с доской вместо пружины и тонким матрасом. Стол, умывальник, унитаз, вытяжка, видеокамера. Про справление нужды нужно рассказать отдельно. Это место в углу отделено с одной стороны стенкой по пояс, с другой – занавеской. Во время сего интимного акта поджигается жгут из туалетной бумаги и открывается кран, дабы по максимуму лишить окружающих неприятных звуков и запахов…
Мне объясняют правила.
– Это рабочая хата. Мы тут единственные работаем, моем полы, посуду, мусор выносим. Можешь отказаться, тебя никто неволить не будет, переведут в другую.
– В чём фишка?
– Можно каждый вечер ходить в душ, остальные практически не моются. Чай, кипяток – несколько раз в день, у других с этим напряг. Можно выйти на улицу, подышать воздухом, когда мусор выносишь. Заканчиваются чай, сигареты – менты могут подкинуть.
– Окей, меня это устраивает.
Распорядок дня: в 6.00 приносят чай и кусок хлеба с маслом. В это же время нужно убраться в камере. Встают не все – один или два человека. 8.00 утренняя поверка. Выводят в коридор, пересчитывают, назначают старшего по камере, отвечающего за порядок (пару раз им был я), спрашивают, кому надо к доктору или прокурору, кто хочет позвонить. Звонить можно в 9.00 – минут пять, не больше. (Свидание за весь срок разрешено одно, короткое.) Обед. Безвкусная баланда, называемая супом или борщом, в зависимости от цвета. На второе – каша с котлетой, как правило, недоваренная перловка, чай. Хорошо кормят только в праздники. В моём случае это был День полиции. Давали вкусный борщ и картофельное пюре. Если передачи носят часто, то едим, в основном, своё. В камере царит арестантское братство – всё общее. Вечером снова чай, в 23.00 отбой.
Свет горит постоянно, но тусклый, окно в полуподвальном помещении света не добавляет. Постоянно шумит вентиляция. Когда никто не курит, закрываем её газетой – меньше шума и сквозняка. Через вентиляцию пацаны переговариваются. Если здесь есть знакомые и напряг с куревом, можно стрельнуть у соседей и договориться с охранником, чтобы передал.

На работы выводят три раза в день: вынести мусор, протереть мокрой тряпкой коридор, разгрузить обед, помыть посуду. Моются только кастрюли. Тарелки и ложки – одноразовые.

Передачи разрешены с 9 до 14 часов. Друзья привозят мне книги, блокноты для работы, туалетные принадлежности, чай, сахар, сигареты, печенье. Побриться не вариант. Даже одноразовые бритвенные станки изымают, объясняя подстраховкой от суицида. Вышел я обросший, как террорист.

Люди

Это самое интересное. Здесь полный срез общества: таксист, рекламщик, строитель, пенсионер-алкоголик… Кто-то выходит, кого-то сажают. Остановлюсь на самых колоритных.

Лёха, 22 года. Из института выгнали, вернулся из армии, попался на торговле спайсом. Тихий, спокойный, малоразговорчивый. Ему грозит срок. До последнего надеялся на "условку", но через несколько дней, когда прошла экспертиза, выяснилось, что вес "дури" у него в кармане тянет на распространение, и это уже 3,5 года реального заключения. Те, кто сидел, инструктируют его, как себя вести в тюрьме.

Костя, 22 года, тренер по гандболу из Карачаево-Черкесии. Приехал в Краснодар затариться вещами, попался пьяным.

Виталик , 26 лет, бродяга из Таганрога, имеющий за плечами срок на малолетке. Получил в камере прозвище Рыбак. Четыре месяца жил на берегу Кубани в палатке с девушкой. С утра ловил рыбу, после обеда – продавал. На еду и бухло хватало. Подозревается в убийстве. Недалеко от того места, где он рыбачил, зарезали и сожгли пенсионера. Говорит, что невиновен, и деда того никогда не видел. Девушку тоже арестовали. Самый работящий. Передачи ему носить некому. Его, кстати, потом отпустили. Видимо, так и не смогли собрать хоть каких-то доказательств.

Самая запоминающаяся личность – псих из Керчи. По утверждению медиков, он здоров, по его словам – неоднократно лежал в психбольницах. Больше о себе сказать ничего не может, всё забыл, да и соображает туго. Хорошо разбирается в наркотиках, что заставляет предположить, что крыша у него потекла от передоза. Очень здоровый, бывший боксёр. На руке красивая татуировка с Высоцким. К нам поступил жутко избитым. Рассказывали, что он кинулся на полицейских и его вязали толпой. Периодически гонит. То говорит, что он сын Высоцкого, то среди ночи подрывается выносить мусор или приглашает ехать с ним на этап. Однажды ночью его накрыл приступ эпилепсии. Вызвали "скорую", отвезли в больницу. Врачи сказали, что симулирует. Он получил очередную порцию побоев дубинками "за спектакль". Вообще, для того, кто служил в армии, здесь нет ничего нового. Меня же удивило обилие мелких воришек, которых взяли за бутылку вискаря, джинсы и прочую ерунду, украденную из магазинов. Их реально, очень много, практически треть. "Неси с работы каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а ни гость!" – девиз страны на все времена.

Досуг

В камере все читают, разговаривают да кроссворды разгадывают. Карты запрещены, а нарды с шашками можно. Вообще же, запрет на карточную игру относителен. Колода прячется, когда открывается дверь, но в видеокамеру они, конечно, всё видят. Карты делали сами. Сначала – из чайных коробок. Колода получилась плохая. Ножниц нет, как и любых других колюще-режущих предметов, даже кусачки для ногтей забрали. Карты вышли неровными, тасовать сложно. Потом накопили спичечных коробков и сделали колоду получше, а старую я забрал на память. "Ты что, нельзя ничего из камеры брать, плохая примета! Вернёшься сюда снова!" Изоляция делает людей суеверными. Куча всяких примет.

Как-то одной бесконечной ночью играем пара на пару. В первой партии "делаем" противников "всухую". Начинаем вторую.
– Я понял, – вскакивает Серёга- таксит, – Рыбак с Журналистом знаки друг другу подают. Вы видели, видели? Ребята, да вы вообще обалдели, в тюрьме и шурелничать!

Я много пишу. Конвоиры стебутся: "Вот видишь, где бы ты ещё так поработал? Спокойно, спешить никуда не надо. Оставайся, будешь местным летописцем!" – "Нет, спасибо. У вас тут ярких событий маловато…"

В первое время, когда друзья ещё не успели привезти мне книг, а единственного путного чтива в камере – тома Гарольда Роббинса – хватило на день, я маялся, листая журналы "Glamure", которые, неизвестно, как и когда попали к нам в камеру. Сочувствовал девушкам. Бедненькие, как они такое г...но читают?

Несколько дней никому из нас не приносили передач. Закончились курево и чай – самые востребованные вещи. Кто-то из пацанов пишет записку в соседнюю камеру – у него там знакомые. Предаём через охранника. Он читает, не находит ничего недозволительного, кладёт в карман. Через час возвращается: "Кто писал маляву в первую хату? Держите пакет!"
На воровском сленге говорят все – и сидельцы, и полицейские. Через несколько дней замечаю, что сам непроизвольно начинаю "ботать по фене". Вообще же, это один мир, где, по сути, сидят все, и те, кого охраняют, и те, кто охраняет. Только у вторых привилегий побольше. Оно и понятно, мы через несколько дней выйдем, а им слушать скрежет этих дверей до пенсии.

Отпускают ровно в то время, в которое задержали. Как человек будет добираться домой, если у него на момент задержания не было с собой денег, а на улице ночь, никого не беспокоит. Рыбак переживал за свою девушку. Камер не хватает, и всех девчонок, по рассказам конвоиров, отвезли в станицу Красноармейскую. "Ну выпустят её ночью, куда она пойдёт в этой Красноармейской? В кармане ни шиша!"

Меня тоже отпускают ночью. Получаю вещи, расписываюсь.

– Журналист (такое прозвище я получил в спецприёмнике – там фантазия у людей безыскусна), всё-таки… о чём ты пишешь?
– Искусство, история.
– А об этом будешь?
– Пока не знаю. Дневник, во всяком случае, я здесь вёл…

Владимир Бегунов