Февральские ветры. Часть первая

К столетию февральской революции, которая стала началом нового мироустройства, НГК начинает публикацию очерков наших постоянных авторов об этом эпохальном событии.

Как начиналась революция

Сто лет назад, в феврале 1917 года, в Петербурге начались события, не только изменившие судьбу России, но и во многом определившие всемирную историю в XX веке.

В жизни почти каждого человека бывает момент, когда он одним шагом предопределяет всю свою дальнейшую жизнь. Для российского императора Николая II 27 февраля 1917 года стал роковым днем, предопределившим его трагедию. Наверное, была еще вероятность найти клапан, который снизил бы давление в взрывоопасном социальном котле тогдашней России. Ведь первоначально участники уличных демонстраций требовали всего-навсего хлеба. Свидетель тех событий, выдающийся социолог XX века Питирим Сорокин писал: «Когда историки будут искать группу, которая начала Русскую Революцию, им не нужно будет особо теоретизировать по этому поводу. Русская Революция была начата женщинами и детьми, требовавшими хлеба и селедки».

Председатель IV Государственной Думы М.В. Родзянко в этот день послал Николаю II, находившемуся в Ставке, две телеграммы с настоятельными просьбами соответствующим образом отреагировать на разворачивающиеся события в Петрограде. Во второй телеграмме он сообщал: «Положение ухудшается. Надо принять немедленные меры, ибо завтра уже будет поздно. Настал последний час, когда решается судьба родины и династии». Как царь отреагировал на эти отчаянно-тревожные слова? Царь говорит министру императорского двора и уделов Фредериксу: «Опять этот толстяк Родзянко мне написал вздор, на который я ему не буду даже отвечать»[1]. Царь и его окружение воспринимали ситуацию в другом измерении – точнее, неадекватно. А через день уже не было другого выхода, как отречение его от престола.

Когда 1 марта 1917 года генерал Алексеев – начальник штаба при государе – запросил телеграммой всех главнокомандующих фронтами о желательности при сложившихся обстоятельствах отречения государя-императора от престола, положительные ответы пришли от:

• Великого князя Николая Николаевича – главнокомандующего Кавказским фронтом;
• генерала Сахарова – фактического главнокомандующего Румынским фронтом;
• генерала Брусилова – главнокомандующего Юго-Западным фронтом;
• генерала Эверта – главнокомандующего Западным фронтом;
• генерала Рузского – главнокомандующего Северным фронтом.

За отречение высказался и сам начальник штаба при государе генерал Алексеев.

Названные генералы ни какие-нибудь мятежники, а люди, верой и правдой служившие государю, и если они были за его отречение от престола, то не царь ли в этом виноват?

Трагедия Николая II состояла в том, что он не сумел отделить семейно-личные проблемы от государственных. М.В. Гучков в своих мемуарах «За кулисами царской власти» пишет, как ещё в 1912 году он докладывал царю о пагубном влиянии Распутина на двор и авторитет царя. А Великий князь Николай Николаевич жаловался «на пагубное влияние императрицы Александры Федоровны. Он откровенно говорил, что она всему очень мешает. В Ставке государь бывает со всем согласен, а приехав к ней, меняет своё решение»[2].

А какое слабое бездарное правительство собрал царь в тяжелые ответственные годы войны?! Сколько раз пришлось менять министров? И всё потому, что императрица и её подруги очень влияли на назначения министров. Результат позорный: как только началась революция, все министры во главе с премьером разбежались, а царь отрекся от престола. И они ни в чем не виноваты?!

Налицо кризис царской власти, свидетельствовавший о неспособности этой власти справиться с ситуацией. Но был не только кризис власти – был кризис самой монархической идеологии. После А. Столыпина мы не видим около царя ни одной значимой личности, способной идеологически и практически утверждать монархическую идею. В то же время антимонархические идеи всё больше овладевают сознанием людей.

В поэзии Серебряного века чётко выразилось чувство исторической обречённости, греховности, приближения заслуженной всеми кары.

«Грядут великие события, и они будут Возмездием», – ярко возвещал Блок. Деятельность русских авангардистов Серебряного века формировала умонастроение общества антимонархическое, скептически-дерзкое, устремленное к переменам.

Философ С. Франк, живший в то время, писал: «В эту эпоху преобладающее большинство русских людей из состава так называемой интеллигенции жило одной верой, имело один «смысл жизни»: эту веру лучше всего определить, как веру в революцию… Существовавшая политическая форма казалась нам единственным источником всего зла. Достаточно уничтожить эту форму…, чтобы зло исчезло и заменилось добром, и наступил золотой век всеобщего счастья и братства».

Систематическая пропаганда всех социалистических партий внушила значительной части населения представление о социализме как единственном варианте развития страны.

Социалисты всех мастей стремились приобщаться к свершению таинства справедливости для всех и каждого. Именно в социалистическом будущем мыслилось обретение Россией давно ожидаемой социальной гармонии, материального достатка и духовной полноты всей страны. Идея социализма в ходе революций 1905 и 1917 годов все больше обретала статус «Национальной идеи», веками зревшей в недрах России, в сознании и подсознании её народа и в 1917–1920-х годах реализовавшейся в своих грандиозных и чудовищных масштабах. Не учитывая этого, невозможно адекватно понять события 1917 и последующих годов. Не учитывали этого царь и его окружение.

Идею Революции, несущей социализм, проповедовали все российские революционеры, от анархистов до большевиков. История показала, что эта идея обладала огромной потенциальной социальной энергией, как разрушительного, так и созидательного характера.

Главным действующим лицом событий 1917 года была ни какая-то одна партия и ни какой-то один вождь, а Бунт, тот русский Бунт, который А.С. Пушкин назвал «бессмысленным и беспощадным». Если прежние бунтовщики на Руси были вооружены топорами и вилами, то в 1917 году у них были винтовки и пулеметы, и называли они себя революционерами. А значимость партий и их вождей в 1917 году определялась тем, как и в какой степени они могли влиять на Бунт.

Вопрос о том, что есть Бунт и что есть Революция, учёных, конечно, интересует давно. Подобно тому, как торнадо или цунами зарождается в недрах мирового океана под влиянием атмосферы, так Бунт и Революция зарождаются в глубинах общественной жизни под влиянием вдохновенной демагогии пророков-бунтарей. Имея в виду общие черты революционного ниспровержения народом того или иного государственного устройства, С.А. Аскольдов, член петербургского Религиозно-философского общества, писал: «основной чертой является особая психология народных масс, чувствующих себя вершителями своей новой исторической судьбы… этот своеобразный психологический момент некоторого своеобразного «народного самодержавия» – самовыражения, носителями которого являются тысячи и миллионы, – является чем-то весьма важным и роковым для жизни народов»[3].

Революции 1917 года породили характерного героя своего времени – народного трибуна, оратора, который с тачанки или броневика мог произнести зажигательную речь. Они были во всех партиях, во всех ревкомах, во всех воинских частях. Выдающимся оратором на левом фланге был Лев Троцкий, на правом – Александр Керенский.

Восстание в Петрограде вспыхнуло стихийно и всех застало врасплох. Дума его не ожидала, не готов был к восстанию и Петроградский совет. Позже, 10 марта, в Исполнительном комитете Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов видные его члены признавались: «Восстание солдат произошло независимо от рабочих, с которыми солдаты еще накануне переворота никакой связи не имели», и что «восстание подготовлено не было, почему и не оказалось соответствующего органа управления»[4].

Первые вспышки начались 23 февраля, когда толпы народа организовывали митинги, и ораторы призывали к борьбе с властью. С 26 февраля народное движение приняло грандиозные размеры, начались кровавые столкновения с полицией, а 27 февраля на сторону восставших перешли запасные батальоны Литовского, Волынского, Преображенского и саперного гвардейских полков. Войска вышли на улицу и слились с толпой. «Вооруженная толпа, – вспоминал А.И. Деникин, – возбужденная до последней степени, опьяненная свободой, подогреваемая уличными ораторами, текла по улицам, сметая баррикады, присоединяя к себе всё новые толпы еще колебавшихся… В этот решительный день вождей не было, была одна стихия. В её грозном течении не виделось тогда ни цели, ни плана, ни лозунгов. Единственным общим выражением настроения был клич: «Да здравствует свобода!»[5]

Пожар народного гнева годами раздували социалисты всех мастей: от анархистов до большевиков.

Жажда сверхценностей и абсолютов, ради которых не жалко пожертвовать жизнью своей и других, характерная для участников революции 1917 года, корнями уходит в историю европейской культуры Нового времени (постсредневекового). Сформировавшийся тогда антропоцентризм привнёс в культуру Европы симптомы коллективной паранойи. Речь идёт не о психопатологических, а о культурных её формах. Параноидальностью отличается культура монотеистов, философов-рационалистов, гуманистов, моралистов и, конечно, социалистов. Им всем присуща сосредоточенность на главном, высоком, вечном.

Поэтому в 1917 году никто никому не уступал. Отцы, сыновья, братья оказывались по разные стороны баррикад. Это обстоятельство предопределило драматизм событий тех времён, не позволяющий выделить только правых или только виноватых. Черно-белая раскраска тех событий их очень искажает. Можно сделать одно оценочное суждение: на фоне действовавших на российской политической арене 90-х годов ХХ в. корыстных, продажных политических и моральных проституток-«реформаторов» и революционеры, и контрреволюционеры 1917 года заслуживают уважения.

Все они, за редким исключением, были людьми Идеи, готовыми ради нее идти и на каторгу, и на смерть. Характерны высказывания Веры Засулич, стоявшей в юности на позициях народовольцев, затем перешедшей на марксистские позиции (работала в «Искре»). В ее дневниковых записях читаем: «Поэзия революции: быть в «стане погибающих», самопожертвование, личное равнодушие к материальным благам и отвращение к несправедливой погоне за ними среди нетрудящихся классов, вот все это увлекало в революцию…» Она настолько была равнодушна к благоустройству своей жизни, что находившийся с ней в эмиграции Г.В. Плеханов был вынужден организовывать для нее доставку продуктов на дом.

В плане фанатичной преданности своей Идее нет разницы между монархистом В. Шульгиным и социалисткой-революционеркой М. Спиридиновой, между командующим Добровольческой Армией генералом А. Деникиным и председателем Военно-революционного комитета Л. Троцким.

Все они были убеждены, что осуществление их Идей принесет наибольшее благо Родине.

Каждый из них был яркой личностью, о каждом из них можно писать романы с захватывающими эпизодами из их биографии. Для этого не обязательно брать подпольного революционера. Вот, по существу, легальный оппозиционер тогдашнему режиму, но не монархии вообще – кадет Александр Иванович Гучков, в биографии которого следующие эпизоды: слушание лекций по философии в Берлинском и Гейдельбергском университетах, рискованное путешествие в Тибет и прием у далай-ламы; опасная поездка в Турцию, в провинции, охваченные антиармянскими волнениями, участие в англо-бурской войне на стороне буров – ранение (хромота на всю жизнь); в плену у англичан и освобождение; участие в восстании македонцев против турок; перед русско-японской войной в качестве представителя Московской городской думы и уполномоченного Красного Креста выезд на фронт, где организуется соблюдение международных норм в отношении не эвакуированных госпиталей; персональное приглашение на аудиенцию к императору Николаю II; дружба с П.А. Столыпиным; депутат III Государственной Думы; с марта 1910 года председатель Государственной Думы; дуэль – отставка, заключение в Петропавловскую крепость (за дуэль); возвращение в Госдуму и снова избрание Председателем – и это все только первая часть его жизни до 1910 года.

Все они, революционеры и контреволюционеры 1917 года – дети нашей Матери Родины – России. А для Матери все ее дети родные. Колокола России в этот столетний юбилей русской революции звонят по всем ее участникам!

(Продолжение следует)

А. Хагуров, доктор социологических наук