Кубань: казачество в революции

Вот и миновал столетний юбилей Великого октября, однако споры о значимости этого события в российской истории еще долго не потеряют актуальности. О том, как эти «дни, потрясшие мир», отразились на истории нашей малой родины говорили на состоявшейся в Краснодарской краевой библиотеке имени Пушкина научно-практической конференции «Антропология конфликта и мира: революции и перевороты ХХ века в исторической и культурной памяти народов России». Конференцию проводил научно-исследовательский центр традиционной культуры ГБНТУК КК «Кубанский казачий хор», при поддержке министерства культуры Краснодарского края.

– Обращение к теме революции в конференции «Антропология конфликта и мира» более чем закономерно, – сказал, открывая конференцию, заведующий научно-исследовательским центром, профессор, кандидат исторических наук, Николай Бондарь, – более того, если выстраивать некую «шкалу конфликтов», то революция, безусловно, окажется на первом месте. Из четырех революций, выпавших на долю России в ХХ веке, наибольшее значение имеет Октябрьская революция. Ее именуют по-разному: ранее «Великая октябрьская социалистическая революция» или просто «Великая октябрьская революция», сейчас появляются определения вроде «Великой российской революции» или даже «русской революции». Мне трудно согласиться с подобными определениями, поскольку, на мой взгляд, эта революция не была «российской» и тем более, «русской», а скорее «антироссийской» и «антирусской». Но в то же время она, безусловно, Великая: великая своей разрушительной силой, последствия чего мы ощущаем до сих пор.

С приветственным словом к участникам конференции обратился Генеральный директор Кубанского казачьего хора, народный артист России, Виктор Захарченко.

– Революция, по сути, была попыткой построить рай на Земле, – сказал Виктор Гаврилович, – рай без бога. Его место должна была занять коммунистическая партия, как говорили тогда – «ум, честь и совесть нашей эпохи». Но вот рухнул Советский Союз, рухнула партия и куда-то делись ум, честь и совесть. И если сейчас порой слышатся предложения вновь устроить революцию, только на этот раз «умнее» – я уверен, что и из этого ничего не получится. Рай на Земле построить нельзя, единственно, где он воплощается в этом мире – во время воскресной службы в православном храме.

Виктор Захарченко также обратил внимание собравшихся на ряд культурных мероприятий, приуроченных к 100-летию революции. После началась, собственно, конференция: так с докладом «Мы хоронэм Кубань мылу: образы этносоциальной идентичности в исторических представлениях кубанских казаков о революции и гражданской войне» выступил главный научный сотрудник Научно исследовательского центра Олег Матвеев. В полной версии его доклада указано, что этносоциальная идентичность кубанских казаков связана с наличием двойного самосознания, осознания своего родства с русским народом и одновременно своего отличия от населения метропольных территорий. Такая двойственность наложила отпечаток и на представления о революционных событиях: с одной стороны, казаки были неотъемлемой составляющей России, воевали за нее и сопереживали социальным катаклизмам, охватившим страну, подвергаясь влиянию расколовшей общество идеологии классовой борьбы. С другой – кубанцы наивно пытались выстраиванием своего этнокультурного пространства отгородиться от бедствий Гражданской войны, найти свой, «третий» путь в развернувшемся противостоянии. Классовые настроения способствовали оформлению конфликтных идентичностей, расколовших единый мир казачества на «дедов» и «фронтовиков», выступавших, соответственно, преимущественно за «белых» и «красных». Но даже оказавшись по разные стороны фронта, казаки не теряли своей этносоциальной идентичности, примерно в одних выражениях описывая наиболее ярких командиров с обеих сторон, будь то Кочубей или Шкуро. Осознание своей региональной идентичности проступает и в рассказах станичников о противостоянии казаков и иногородних в то время, и в долго хранившейся памяти о председателе Кубанской Рады, Миколе Рябоволе, стихи на гибель которого со временем стали народной песней в кубанских станицах.

Крайне познавательным стал и доклад доцента КубГУ, атамана Кубанского казачьего войска в 1990–2007 гг., Владимира Громова – «Кубанский войсковой хор в эмиграции». Докладчик поведал о воссоздании в 1921 году казачьего певческого коллектива на территории Сербии, при поддержке атамана Кубанского казачьего войска, Вячеслава Науменко. В Югославии хор встречали очень тепло: атаман Науменко даже договорился о том, чтобы начальники гарнизонов предоставляли хору бесплатно места для расквартирования артистов. Министерство просвещения Югославии также рекомендовало начальникам училищ и школ устраивать концерты для учащихся, а в поездках по железной дороге хор мог за полцены покупать билеты. После многочисленных выступлений в Югославии хор отправился в Италию, где также встретил самый теплый прием. Выступал хор и во Франции, Бельгии, Мексике и США. Всего Войсковой певческий кубанский казачий хор просуществовал десять лет, с 1921 по 1931 годы, за это время познакомив публику европейских государств, Центральной Америки, США, Канады с песенной и танцевальной культурой кубанского казачества, пропагандируя русскую классическую музыку. Среди причин прекращения деятельности хора в 1931 г. Владимир Громов назвал начало Великой депрессии в экономике и что самое главное – отсутствие у хора сильного лидера.

Позже снова выступил и профессор Николай Бондарь с докладом «Революция и культура». Он обратил особое внимание на стремление советской власти непосредственно управлять народной культурой, трансформировать и формировать ее. Советские руководители стремились «вычищать» из народного фольклора все для них неудобное и внедрять им необходимое. Предпринимались попытки заменить традиционный фольклор на самодеятельность, гораздо более удобную для управления и манипуляций. Для этого в советское время была создана масштабная иерархическая система руководства культурой.

С докладом о жизни православного духовенства на Кубани в 1918–1920 гг. выступила и старший научный сотрудник Научно-исследовательского центра София Гетманская. По ее словам, многие представители духовенства приветствовали свержение монархии, не подозревая, сколь ужасающие последствия возымеет это событие, не предугадывая красный террор против духовенства. Но и в годы Гражданской войны церковь за редкими исключениями не решалась открыто поддержать Белое движение, несмотря на «нечеловеческую жестокость» большевиков по отношению к представителям клира, поругание церковных святынь и закрытие храмов. В то же время, докладчик отмечает и такие факты, как молебны перед отправкой красноармейцев на фронт и погребальные службы по ним же. Также отмечается, что традиционные православные обряды постепенно интегрировались и в советскую действительность, но уже с новыми атрибутами атеистического сознания. Впоследствии обряды, проходившие в церкви, перешли в статус советских праздников, проходивших в клубах, построенных на месте советских церквей, а место священника занял директор клуба.

Об адаптации традиционного праздничного цикла к советским памятным датам в своем докладе говорил и старший научный сотрудник Научно-исследовательского центра Игорь Васильев. Он, в частности, отметил, что на начальном этапе становления советской власти большевистские праздники порой приноравливались к традиционным церковным. Так, 1 мая в 1918 году находился в календаре на 1918 год рядом с Пасхой (5 мая), и в какой-то мере осмыслялся как «красная Пасха». Об этом говорит и пасхальный выпуск газеты «Проблеск», который пришелся на 5 мая 1918 г. На первой странице газеты была помещена ярко выделенная надпись «Христос воскресе!», под которой помещалась статья о коренном преобразовании человеческой жизни на основе учения Карла Маркса. В этом проявилось характерное для раннего периода советской власти стремление к приспособлению традиционных символов к новому содержанию. Переосмыслялись и иные традиционные обряды, обычно не одобрявшиеся церковью: так, на Святки имели место различные действия, подчас осуждавшиеся церковным каноном, такие, как кулачные бои. После окончания Гражданской войны этот древний обычай порой становился существенно жестче. Например, о кулачных боях в станице Усть-Лабинской, начинавшихся под Сочельник и продолжавшихся до Нового года, писалось, что «бой идет не на жизнь, а на смерть. Бои не лишены и некоторой политической окраски. В одной группе – старые закоренелые казаки (еще недостаточно расказаченные, в другой – бывшие красноармейцы)…»

Сотрудник Научно-исследовательского центра Дмитрий Мерцев в докладе «Екатеринодар – Екатеринбург: крестный путь государя Николая II» перечислил посещения императором Николаем II Екатеринодара, коснулся вопроса канонизации монарха, его народного почитания. О религиозно-символическом аспекте некоторых методов репрессий советской власти против казачества рассказал священник Свято-Троицкого храма в Краснодаре, протоиерей Сергий Овчинников. По его словам, террор был не только и столько средством захвата власти, но способом уничтожения сложившейся системы традиционных ценностей, особенно ее религиозной составляющей.

Не все доклады были посвящены революционным событиям в России: так доклад Антона Зудина, заместителя заведующего Научно-исследовательским центром, был посвящен трудовой миграции русских старообрядцев (липован) из Румынии в Италию, после свержения режима Николае Чаушеску в 1989 году. Антон Зудин обратил особое внимание на значимость древлеправославной веры для сохранения этнической идентичности представителей этой старообрядческой общины.

Не все заявленные участники конференции смогли присутствовать на ней, тем не менее, все они прислали свои доклады, которые вошли в сборник материалов «Антропология конфликта и мира. Революции и перевороты XX в. в исторической и культурной памяти народов Юга России», авторами которого стали исследователи из Москвы, Краснодара, Ростова-на-Дону, Майкопа, Симферополя, Севастополя и Волгограда.

Денис ШУЛЬГАТЫЙ