Уже, пожалуй, не осталось никаких сомнений в том, что великая русская литература переживает теперь беспрецедентный, ранее не встречаемый период своего состояния и положения в обществе.
1393
Уже, пожалуй, не осталось никаких сомнений в том, что великая русская литература переживает теперь беспрецедентный, ранее не встречаемый период своего состояния и положения в обществе.
Причём, вся литература, как классическая, так и современная, текущая. Сводится он к тому, что литература целенаправленно и настойчиво вытесняется из общественного сознания и изгоняется из образования. Носит это бедствие все признаки рукотворности и преднамеренности. Чего только стоит упразднение школьного сочинения по литературе, вопреки протестам педагогического сообщества. А попытка его возвращения оказалась и вовсе лукавой. Предложены лишь «свободные» темы. То есть – сочинение без литературы, что филологи справедливо определили, как «экзамен по демагогии».
Такое состояние литературы в обществе нет никаких оснований считать неким упущением или недосмотром. Наоборот, это является теперь одним из основных направлений той борьбы против России, которая никогда не прекращалась. Её же нынешняя бесцеремонность в том и состоит, что она направлена на духовно-мировоззренческие основы человека и на самосознание народа, на его веру, на разрушение человеческой личности. Конечно же, нередко под самыми вроде бы благородными декларациями.
Надеюсь на то, что это явление временное, что рано или поздно информационно-мировоззренческая агрессия будет прервана, и литература займёт своё исконное, естественное положение в общественном сознании, которого она не лишалась даже в послевоенный советский период истории. Более того, именно в этот период русская литературная традиция, с потерями, но всё-таки восстановилась.
Пока же мы должны и обязаны отметить очевидный и печальный факт: у нас в России была одна безусловная величина мирового масштаба. Это – великая русская литература. А потому с пресечением её и изъятием из общественного сознания, изгнанием из образования мы перестаём быть слышны в мире. Это и является истинной причиной таких настойчивых и упорных экспериментов с литературой, необязательность которых очевидна всем действительно образованным и чутким людям. Как и очевидны их трагические последствия для личности, общества и страны.
Удивляет и то, что в наших дискуссиях о книгах и литературе, вроде бы печалях на упадок литературы, спор книгопродавца с поэтом, а ещё и с журналистом остаётся незамеченным. В то время как он проходит, можно сказать, через всю русскую литературу. Игнорировать этот факт, значит не соглашаться с гениальными классиками и понимать литературу иначе. Или как бытописательство, или же как отдохновение и развлечение. И не более того.
Между тем, как ещё у А. Пушкина, кроме диалога «Поэт и толпа» есть «Разговор книгопродавца с поэтом». То есть он задавался вопросом, по сути, в его нынешней постановке. Намерение книгопродавца известно и остаётся неизменным до сих пор:
Стишки любимца муз и граций
Мы вмиг рублями заменим
И в пук наличных ассигнаций
Листочки ваши обратим.
Но поэт пишет, «Из вдохновенья, не из платы».
Можно припомнить и спор «Журналист, читатель и писатель»
М. Лермонтова. Здесь уже иное представление. Журналист не понимает поэта, полагая, что тот «гибнет жертвой общих мнений». Читатель ещё более не понимает его, видя в творениях его «мелкие нападки на шрифт, виньетки, опечатки». И поэт остаётся одинок.
Как видим, у классиков – разное понимание, по сути, тех же проблем, обсуждаемых в наших дискуссиях, но оно не сводится к нынешней их постановке, довольно упрощённой, если не сказать больше – вульгарно-социологической – книга: товар или культура? Это и вовсе какое-то обывательское представление. Пока так будет ставиться вопрос, ни о каком возвращении литературы в народное самосознание не может быть и речи.
Мы же говорим об изъятии литературы из общественного сознания и изгнании её из образования, чего при всех режимах в такой радикальной форме всё-таки не наблюдалось. Большинство писателей, не справившись интеллектуально с осмыслением существовавшего уклада жизни и путях его совершенствования, ничего иного не могли предложить обществу, кроме как новую революцию, на этот раз «демократическую» со всеми трагическими её последствиями. Как помним, «перестройка» была именно «революционной». Новая революционность была, разумеется, в иной форме, ибо, согласно Евангельской мудрости, «бес дважды в одном и том же обличии не приходит». Но какую коварную штуку сыграло с ними неразличение состояния страны, своей Родины: декларируя, вроде бы, преодоление последствий революции начала миновавшего века, 1917 года, устроили революцию новую, а вовсе не устранение несправедливостей революции предшествующей. Да что там, по сути, стали идеологами новой революции в России… Такую же роль сыграло и их наследие. Даже И. Бунин, столь непримиримый к революции, оказался идеологом революции новой. Кто бы посчитал, сколько раз в «демократические» годы переиздавались его «Окаянные дни?» Стало быть, были необходимы для идеологического обеспечения революционного анархизма нашего времени.
Но не только уже ослабевшими перьями некоторые известные в своё время писатели поучаствовали в разрушении своей Родины (Советского Союза), побежав вослед за её разорителями. Ведь всякая революция должна быть «освящена» именем интеллигенции и, прежде всего, писателей. И тогда, осенью 1990 года, состоялась встреча писателей Советского Союза с писателями диссидентами… «цель, которую она преследовала, была подлой: расколоть ряды патриотической интеллигенции, получить от неё одобрение на развал «империи»… (Станислав Куняев. Поэзия. Судьба. Россия. «Наш современник», М., 2005). В результате этого писательского заговора против своей Родины – России – было подписано «Римское обращение», в котором отмечалось, что «заканчивается существование одной из величайших империй в истории человечества» и что этот процесс уже «необратим». Любопытно было бы узнать то, какой «обком» втемяшил им такую дикую мысль, что их Родина изжила себя и якобы должна погибнуть? Впрочем, мы его знаем.
Из русских писателей подписали этот приговор своей Родине Астафьев, Залыгин, Солоухин, Крупин. Их просил кто-либо об этом в России – выступить застрельщиками разрушения своей страны и давать санкцию на это нашим недоброжелателям? Нет! Наоборот, на референдуме народ высказал единодушное мнение о сохранении страны. Но результаты референдума были проигнорированы. Тут бы писателям и вступиться за народ. Но, увы, многие из них оказались заодно с противниками его…
Далее события развивались ещё более загадочно. Патриархия Русской православной церкви учреждает литературную премию. Почему именно литературную, в то время как Церковь всегда находилась в определённой конфронтации к литературе, неведомо. По всякой логике Патриархией должна была быть учреждена богословская премия, так как в нашей святоотеческой духовной литературе немало проблем, разрешить которые по силам только учёным богословам.
Но примечательно, что первым патриаршую премию по литературе получил самый «набожный» из нынешних писателей, подписант «Римского обращения» Владимир Крупин… За что? Не буду уточнять в надежде на то, что читателям это и так ясно. И что, после этого мы должны поверить в его «набожность»?
Наконец-то создано Общество русской словесности, которое опять-таки возглавил патриарх Кирилл. («Беречь всем миром», «Литературная газета», № 10-11, 2016 г.). Нельзя не задаться вопросом: а, собственно, почему литературное дело передано, так сказать, во введение Церкви, чего в России никогда не было? Ведь по всякой логике этим должны были заняться писательские творческие союзы. Не потому ли, что единый творческий Союз писателей России так и не создан, а существующие союзы без принятого закона о них, когда писатели всё ещё остаются юридически нелегитимными, представляют собой, по сути, литературные объединения советской поры при районных газетах?
И потом, у нас ведь есть опыт создания и существования подобных организаций. Было же у нас Общество изящной словесности в XIX веке, где под словесностью понималась именно художественная литература. Имею в виду и Всесоюзное общество книголюбов. Поскольку мне довелось быть членом его высшего руководящего органа – совета, могу сказать, что это действительно была общественная организация, охватывающая всю страну, а не только столицу.
И главное – при создании такого общества в многонациональной стране, где литературы других народов становились всеобщим достоянием именно через русскую литературу, налаженную систему переводов, неизбежно встаёт вопрос: как теперь быть этим литературам? Каждая конфессия должна создавать Общества своей словесности? Но в таком случае это – не консолидация народов и обществ России, а нечто совсем иное. К сожалению, конечно.
Пётр ТКАЧЕНКО, литературный критик, публицист, прозаик, издатель авторского литературно-публицистического альманаха «Солёная Подкова»
