"Человек масштабного мышления, большого писательского дарования и жизненного опыта..."
768
Писателя Анатолия Дмитриевича Знаменского (1923-1997) я знал, прежде всего, как автора романа-хроники о Гражданской войне «Красные дни». Ещё до выхода этой хроники в Краснодарском книжном издательстве в 1987-1988 годах. Более того, волею судьбы оказался в эпицентре общественных противоборств за этот роман, а значит и за правду о Гражданской войне, о происходившем у нас в России в революционном ХХ веке, да и о происходящем ныне.
Человек масштабного мышления, большого писательского дарования и жизненного опыта, он притягивал к себе и своей такой непростой и трудной судьбой. Ровесник моим родителям, он всей своей жизнью явил прекрасный пример того, как нечеловеческие испытания, выпавшие на долю его поколения, могут не только безжалостно ломать людей, отравляя их душу и разум, но как эти испытания, устоявших в них, делали ещё более сильными и неуязвимыми.
Родился он на Дону, в казачьей семье на хуторе Ежовском, близ станицы Слащевской Сталинградской, ныне Волгоградской области. Сразу же после десятого класса, в семнадцать лет был осужден по политической 58-й статье. Восемнадцать лет с 1940 по 1958 год провёл в лагерях и на поселении, на стройках Крайнего Севера. Был разнорабочим, десятником на каменном карьере, начальником отдела труда и зарплаты Верхне-Ижевского разведывательного района, заведующим отделом промышленности районной газеты «Ухта».
Отец Анатолия Дмитриевича Д.М. Знаменский закончив военно-ремесленное училище, служил в Петербурге в лейб-гвардии Атаманском полку (1910 – 1914 гг.). В 1918 году, как и многие хопёрцы, попал в отряд Ф.К. Миронова – будущего командарма Второй конной. Был писарем в штабе его 23-й дивизии. С 1927 года жил в своей родной станице Слащевской. Дважды был осужден: в 1936 году – три года лагерей, в 1940-м – восемь лет лагерей на Колыме. Умер в 1958 году на 69-ом году жизни.
Свой первый роман «Неиссякаемый пласт» А.Д. Знаменский опубликовал в журнале «Север» (тогда – «На рубеже») в 1950 году. В 1957 году был реабилитирован. По рукописи романа «Ухтинская прорва» был принят в Союз писателей СССР. В 1960 году закончил Высшие литературные курсы в Москве и переехал на постоянное место жительство в Краснодарский край.
Каждому человеку выпадают в жизни свои испытания, встречаются препятствия; пожалуй, каждый человек попадает в те или иные тесные обстоятельства. Но далеко не каждый человек находит в себе духовные силы для их преодоления, падая под их бременем. А.Д. Знаменский не только преодолел всё, выпавшее ему, но развил в себе творческую личность, сохранил живую душу. Именно этим стоицизмом прежде всего он и привлекал меня.
Иные писатели из своей гонимости, из своего лагерного прошлого делали репутации. Лагерное же прошлое А.Д. Знаменского, осужденного именно по политической статье, как-то мало соотносилось с его личностью и творчеством, его человеческой позицией. Он не то, что не помнил его, но не апеллировал к нему, так как это назойливо делали другие писатели. Но таких, устоявших было совсем немного. Вспоминается поразительная судьба Ярослава Смелякова, да вот ещё – Анатолий Знаменский…
Потом уже, со временем я убедился в том, что те писатели, которые исключительно из своего лагерного прошлого «делали» биографии, тем самым свидетельствовали о том, что они так и не смогли преодолеть тюремную психологию, теперь уже отравляя ею души других. Это им заслонило, не позволило постичь истинный смысл происходящего. Об этом, кстати, писал М.А. Шолохов в рецензии на «Пир победителей» и «В круге первом» А.И. Солженицына 8 сентября 1967 года. Жалкий лепет оправданья, что они делают это для того, чтобы подобное «не повторилось» – это уж для самых наивных и доверчивых людей. История не знает повторений, и каждое поколение несёт свой крест. А.Д. Знаменский, имевший более, чем кто-либо основания обижаться на несправедливость, вроде бы, и не обижался. А его здравомыслие, умение различать смысл происходящего либеральничающими собратьями по перу выставлялось как «советскость» в негативном и осуждающем значении. Для них, людей с революционным типом сознания, он представлялся слишком «красным».
Видя шумный, но эфемерный успех диссидентствующих писателей, выплёскивающих тюремную психологическую баланду в сознание и души людей новых поколений, Анатолий Дмитриевич, как будто с некоторой обидой говорил, что всё это и раньше других он уже описал в повести «Без покаяния». И вроде бы недоумевал, хотя и знал, почему его лагерная повесть оставалась незамеченной ниспровергателями советского периода истории, в то время, как писания других авторов об этом же превозносились непомерно. Поразительный и роковой пример – А.И. Солженицына, о чём справедливо писал В.И. Лихоносов: «Всё-таки он какой-то… советский писатель. Писатель-математик. Он единственный в русской литературе классик, которому льстят из-за политики и из-за этой же политики скрывают друг от друга, что романы его читать невозможно – там никого нет, кроме него, стреляющего в большевиков публицистикой, и такого же однобокого, как они… «Красное колесо» невозможно читать; боимся признаться, что читать эту «телемахиду» невозможно. Эпопея о России, а ни одна русская струна не звучит» («Тоска-кручина», Краснодар, 1996).
Меня с Анатолием Дмитриевичем Знаменским свёл его роман «Красные дни». Читательская судьба этой книги коснулась меня лично. Дело в том, что роман этот посвящён непривычному для того времени аспекту Гражданской войны: не Первой конной армии и её командарму Семёну Михайловичу Будённому, а – Второй конной и её командарму Филиппу Козьмичу Миронову. Не могу сказать, что этот аспект Гражданской войны был для меня совсем уж новым и неожиданным. История Гражданской войны, как человека казачьего роду-племени, не могла не волновать меня. К тому же были обстоятельства этому способствующие. Редактором отдела художественной литературы, критики и библиографии журнала «Пограничник», где я проработал пять лет, был писатель, капитан первого ранга Александр Михайлович Золототрубов. Мой земляк, родом из станицы Кущёвской, он в своё время был порученцем у Маршала Советского Союза Семёна Михайловича Будённого, помогал ему писать воспоминания. И поскольку этот период его жизни был самым значительным для него, он постоянно к нему возвращался. Так или иначе, мы говорили с ним и о Второй конной, и о командарме Ф.К. Миронове. Правда, как знаток Первой конной, Александр Михайлович исповедовал представление господствующее, которое можно было выразить словами самого С.М. Будённого; «Ф.К. Миронов, будучи человеком политически незрелым (что он сам признавал), далеко не всегда умел правильно определить своё отношение к мероприятиям Советской власти, понять необходимость для казачества пойти на известное ограничение своих привилегий и на материальные жертвы во имя революции» («Вопросы истории КПСС», № 2, 1970). Но это только разжигало моё любопытство к Ф.К. Миронову. Вскоре для меня открылось, что говорить о какой-то политической «незрелости» Ф.К. Миронова невозможно, так как он изначально участвовал в «мероприятиях» Советской власти. Но он категорически выступал против геноцида казачества, развязанного после известной директивы Оргбюро ЦК РКП(б) 24 января 1919 года о поголовном истреблении казаков, подписанной Я.М. Свердловым…
Из журнала «Пограничник» я перешёл в отдел литературы и искусств центральной военной газеты «Красная звезда». Это было непросто, так как возвращение в Вооружённые силы из грозного ведомства, к которому принадлежали пограничные войска требовало серьёзной мотивации. Но редактору отдела литературы и искусств «Красной звезды», замечательному поэту и глубокому литератору Юрию Николаевичу Беличенко удалось добиться моего перевода из журнала «Пограничник» в газету «Красная звезда».
В газете же мы стремились к тому, чтобы на её страницах выступали известные авторы, писатели, так сказать, первого ряда. И не просто привлекали их, но и широко представляли их новые произведения. Под рубрикой «Страницы будущих книг» из номера в номер с продолжением давали их целые главы. Зная о том, что А.Д. Знаменский завершил работу над «Красными днями», и только что вышла первая книга романа в Краснодарском книжном издательстве, я и предложил дать главы из романа-хроники в газете. Никаких возражений не возникло. Предложение было одобрено редактором отдела Ю.Н. Беличенко, и я позвонил Анатолию Дмитриевичу и сообщил ему об этом. Вскоре он, будучи в Москве, завёз в редакцию на Хорошевское шоссе рукопись отобранных глав. И мы запустили публикацию «Красных дней» в газете. Первый отрывок вышел 19 декабря 1987 года с небольшим предварительным словом о личности Ф.К. Миронова.
Ничего, вроде бы, не предвещало никаких неожиданностей. Но гром грянул нешуточный. Кто-то, видимо, из бдительных ветеранов Первой конной армии написал возмущённое письмо в отдел пропаганды ЦК КПСС, усмотрев в нашей публикации о Второй конной и её командире Ф.К. Миронове умаление заслуг С.М. Будённого… Тут сказалось известное, ни на чём не основанное противопоставление двух конных армий, в равной мере сражавшихся за установление Советской власти. Но противопоставление это, в конечном счёте, имело идеологическую и мировоззренческую подоплёку.
– Кто готовил материал? – сурово спросил главный редактор газеты, генерал-лейтенант Иван Митрофанович Панов редактора отдела Юрия Николаевича Беличенко.
– Подполковник Ткаченко.
– Завтра ему быть с утра для объяснений на Старой площади, в отделе пропаганды ЦК КПСС…
И я пошёл объясняться. Надо сказать, что сильной уж «порки» не было. Мне показали папку с документами по Второй конной и спросили, известны ли они мне. Просмотрев их, я ответил, что это мне в общем-то знакомо. Тогда высокопоставленный сотрудник отдела пропаганды (не помню уж, кто именно это был), сказал мне, что ситуация сложилась неловкая. Мы не должны допустить противопоставления ветеранов той и другой армии, даже если кто-либо из них и не прав. Словом, надо в публикации последнего отрывка романа дать послесловие «От редакции». Ничего мне не оставалось, как писать такое, по возможности обтекаемое послесловие. Я, конечно, понимал, что это будет некоторым отступлением от исторической объективности и возвращением к ортодоксальному толкованию событий Гражданской войны, а потому и пришлось отметить нечто неопределённое – о «субъективности» автора и что герой романа Ф.К. Миронов «авантюризм отдельных руководителей, их «перегибы» принимал порой за политику Советской власти…».
Главным же для меня и для автора романа было то, что первая публикация отрывков «Красных дней» в Москве состоялась. Отрывки прошли в одиннадцати номерах «Красной звезды» (19, 20, 22, 23, 25, 26, 27, 30 декабря 1987 г., 3, 7, 8 января 1988 года).
Удивительно единодушной оказалась читательская реакция на нашу публикацию. Люди благодарили газету за неё. Причём, это были отзывы читателей, знающих историю, занимающихся историей Гражданской войны. «Потихоньку, но всё становится на свои места. Отдаётся дань справедливости, хотя с величайшим опозданием, для тех людей», - писал Н.А. Конников из Челябинска. Участник Великой Отечественной войны из Ставрополя А.Д. Казьмин так же благодарил за публикацию, но и отметил, что «совершенным диссонансом к предельно правдивому тексту романа прозвучала заключительная реплика «От редакции»… Такая острастка понятна. Но ведь и читающая публика у нас – не Кочубей с двумя классами грамоты». Прислала письмо в редакцию на имя главного редактора и группа ростовчан во главе с Евгением Васильевичем Лыковым: «Мы рады, что замечательный писатель А.Д. Знаменский создал о Ф.К. Миронове прекрасный роман «Красные дни». Мы с большим интересом прочитали первую книгу этого романа и теперь ждём с нетерпением 2-ю книгу. Очень хорошо, что Ваша газета представила широкому читателю фрагменты этого прекрасного произведения о жизни и деятельности славного командарма. И нам кажется каким-то неотроцкистским анахронизмом приписка к роману «От редакции». Как это понимать? Или кому-то не хочется возвращать Ф.К. Миронову заслуженной им всенародной славы и доброго имени, и надо как-нибудь подпортить теперь уже посмертную славу великого человека?» «Ложкой дёгтя в бочку меда» назвал нашу редакционную приписку и Иван Георгиевич Войтов, ветеран из Ростова-на-Дону, знаток истории Гражданской войны, глубоко изучающий биографии Ф.К. Миронова и Б.М. Думенко.
Получалось так, что читатели, во всяком случае откликнувшиеся, одобряли публикацию, чтили Ф.К. Миронова как истинно народного героя. И только некий, неизвестный нам ветеран, написавший в ЦК КПСС был с этим не согласен и поднял эту бучу. Но это были читательские отклики, на которые я ответил, как только можно деликатно. Казалось, вопрос был исчерпан. И мы не предполагали, что редакции придётся ещё раз общаться с отделом пропаганды ЦК КПСС в связи с публикацией глав из «Красных дней». Но в редакцию, на имя главного редактора и одновременно – в ЦК КПСС написал обстоятельные письма ветеран войны, кандидат исторических наук, полковник в отставке Сбойчаков Максим Иванович. Военный журналист, после демобилизации около десяти лет проработавший в Институте марксизма-ленинизма. Был он человеком, действительно, знающим и глубоко понимавшим трагедию Ф.К. Миронова, точнее – ту борьбу, которая велась вокруг его имени. Он писал, что «пора покончить с троцкистской версией и с предвзятым мнением, искажающим деятельность полководца». И предлагал вернуться к публикации и исправить слово «От редакции». Максиму Ивановичу ответил заместитель главного редактора генерал-майор Б.В. Пендюр. Я же вёл с автором писем переговоры по телефону. А главному редактору пришлось ещё раз объясняться с отделом пропаганды ЦК КПСС.
Центральный Комитет КПСС
Отдел пропаганды
На Ваш № 040529/02 от 23 февраля с.г. сообщаем, что, принимая решение на публикацию глав из романа А. Знаменского «Красные дни», редакция газеты «Красная звезда» исходила из стремления рассказать читателям о малоизвестных страницах истории Гражданской войны. При этом учитывалось различие между художественным произведением и историческим исследованием. Публикация вызвала разноречивые отклики читателей. Обратился в редакцию с письмом и тов. Сбойчаков М.И., который подверг критике редакционный комментарий. С ним вёл телефонный разговор сотрудник отдела литературы и искусства Ткаченко П.И., готовивший материал к публикации. Автору письма было сказано, что художественные образы романа, изображаемые в нём события, вряд ли можно воспринимать как однозначную и окончательную оценку командарма Ф. К. Миронова. Этим и была вызвана необходимость редакционного комментария к опубликованным главам. На это решение редколлегии и ссылался наш сотрудник в разговоре с автором письма.
Ответ, направленный из редакции тов. Сбойчакову М.И. прилагается.
Главный редактор И. Панов
Разумеется, редакция не могла вновь вернуться к публикации, опровергая собственное же редакционное мнение, что я и пытался объяснить Максиму Ивановичу Сбойчакову. Но ситуация, возникшая вокруг публикации, всё-таки была поразительной. Роман А.Д. Знаменского был талантлив, открывал малоизвестные страницы Гражданской войны, представлял поистине народную личность командарма Ф.К. Миронова, читательские отклики были положительными, как и отзыв историка и всё же скандал возник, на пустом месте, импульс которого приходил из отдела пропаганды ЦК КПСС. О «разноречивых» откликах читателей главный редактор упоминал, видимо, понимая всю потаённую подоплёку сложившейся ситуации. Среди историков ведь мнения были действительно «противоречивыми».
Из «Красной звезды» я никуда уходить не намеревался. Но тут свершилась давняя мечта военных писателей – была образована Военно-художественная студия писателей, куда меня пригласили начальником отдела. Предложение было заманчивым – оставаясь в погонах, быть «свободным художником». Кроме того, это была более высокая должность. И я, проработав в газете пять лет, перешёл в Студию. Начальником Военно-художественной студии был замечательный поэт, бард, автор многих популярных песен об афганской войне Виктор Глебович Верстаков, а художественным руководителем – известный писатель-фронтовик Иван Фотиевич Стаднюк.
К этому времени вышли обе книги романа-хроники А.Д. Знаменского «Красные дни», и я предложил выдвинуть роман на соискание Государственной премии России в области литературы. Решение студийцев было единогласным. Я написал представление, запросил у автора четыре экземпляра книги и все это представил в комиссию по Государственным премиям. Особой надежды на успех не было. Но, видимо, сыграло свою роль то обстоятельство, что к этому времени получило широкую огласку в обществе предпринятое нами, немногими потомками казаков в Москве, «возрождение казачества». И Государственная премия России по литературе за 1989 год А.Д. Знаменскому за роман-хронику «Красные дни» была присуждена.
В Комиссию Президиума Совета Министров
РСФСР по Государственным премиям РСФСР
В области литературы, искусства и архитектуры
Представление
Военно-художественная студия писателей выдвигает на соискание Государственной премии РСФСР им. М. Горького в области литературы роман-хронику «Красные дни» писателя Знаменского Анатолия Дмитриевича.
Роман А. Знаменского публиковался в альманахе «Кубань», отдельным изданием вышел в Краснодарском книжном издательстве (книга первая в 1987 г.; книга вторая в 1988 г.), переиздан в «Роман-газете» (№№ 1, 2, 1989 г.).
Произведение посвящено сложному, драматическому периоду нашей истории – Гражданской войне на Дону, замечательному человеку, командарму 2-й Конной Армии Филиппу Козьмичу Миронову. На огромном историческом материале писатель, по сути, впервые художественными средствами воссоздаёт трагедию донского казачества, полную противоречий борьбу периода Гражданской войны на юге России, изображает облик удивительного человека, подлинного народного героя Ф.К. Миронова.
Роман ценен как высоким художественным уровнем, так и приводимыми в нём историческими документами, убеждающими читателей, что казачий вопрос – это тот же крестьянский вопрос, но в более трудном, трагическом варианте. Не случайно роман А. Знаменского отмечен большим читательским вниманием (список литературно-критических отзывов прилагается).
Думается, что присуждение Государственной премии РСФСР им. М. Горького писателю Анатолию Знаменскому за итог его многолетнего труда – роман-хронику «Красные дни» будет заслуженной оценкой одного из значительных произведений современной литературы. А вместе с тем и подтверждением его социальной значимости и широкой читательской популярности.
Работа А. Знаменского помогает читателям разобраться в сложном противоборстве сил периода Гражданской войны.
Начальник Военно-художественной студии писателей В.Г. Верстаков.
Художественный руководитель И.Ф. Стаднюк.
Как и следовало ожидать, присуждение Государственной премии А.Д. Знаменскому за роман-хронику «Красные дни» не осталось незамеченным. В газете «Книжное обозрение» за 2 марта 1990 года, № 9 были опубликованы мнения читателя и историка под общим заголовком «Премия присуждена… За что?». Публикация была удивительной в том смысле, что к этому времени сложилась хорошая традиция наиболее заметные явления в литературе обсуждать «с двух точек зрения». А тут – оба отзыва были резко отрицательными…
Дело в том, что и писатели, и наиболее проницательные читатели прекрасно понимали, что за этой, удачно найденной формой – «с двух точек зрения» – таилась извечная расколотость общественного сознания, свойственная русской жизни всегда. Пожалуй, со «Слова о законе и благодати» митрополита Илариона (1049 г.). Вполне определившаяся со времён преподобного Иосифа Волоцкого и пресловутого противопоставления «иосифлян» и «нестяжателей». Кстати, толкуемого за редким исключением и до сих пор превратно: действительные духовные подвижники, последователи Иосифа Волоцкого объявляются «стяжателями», а еретики – «нестяжателями»… Далее эта расколотость общественного сознания проявилась в известных полемиках А.С. Пушкина с П.Я. Чаадаевым, Н.В. Гоголя с В.Г. Белинским. До наших дней она дошла в форме не просто противопоставления, но непримиримой борьбы «либералов», которые у нас всегда были «западниками», и «патриотов», а точнее – людей с революционным и традиционным типом сознания.
В форме же «с двух точек зрения», наконец-то было найдено, хотя и относительное равновесие, когда высказаться могли все. Хотя это равновесие и нарушалось. Некто Р. Эрин из Новошахтинска обнаружил в «Красных днях» ряд неточностей, от которых не застрахован никакой писатель. Но вместе с тем усмотрел в романе «концепцию» «охоты на ведьм». На самом же деле автор письма, нисколько этого не скрывая, вознегодовал на «необъективное» изображение в романе Л.Д. Троцкого. То есть, не положительное его изображение. В связи с этим, он неуместно и неловко язвил: «Ждать объективного освещения Троцкого в романе, где в числе положительных героев, за редким исключением второстепенных участников Гражданской войны, фигурируют лишь персонажи «Краткого курса», конечно, не приходится».
Кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института истории СССР А.Г. Кавтарадзе в том же номере «Книжного обозрения» попытался опять-таки неловко отвести ответственность от конкретных исторических лиц за людоедскую политику по «расказачиванию»: «Причины серьёзных колебаний казачества в Гражданской войне, «расказачивания» и других процессов имели глубокие социально-политические и экономические корни и поэтому не могут сводиться к ошибочным действиям отдельных представителей Советской власти, какое бы высокое положение они ни занимали».
Авторы публикации оспаривали справедливое присуждение Государственной премии А.Д. Знаменскому за роман-хронику «Красные дни». Но делали это на столь хлипких, демагогических доводах, что умолчать было невозможно. И я выступил в газете столичных писателей «Московский литератор» со статьёй «Дело не в неточностях…» (30 марта 1990, № 15).
Но на этом наши отношения с А.Д. Знаменским не закончились. Я, конечно, знал о неблагополучии в Краснодарской писательской организации, но не думал, что это доставляло Анатолию Дмитриевичу столь глубокие переживания, и что это может закончиться для него трагическим исходом…Краснодарская писательская организация в отличие от других всегда отличалась ярко выраженным расколом по духовно-мировоззренческому признаку. Теперь же, когда у нас в России произошло, казалось, немыслимое и невозможное, по сути, упразднение русской литературы, вытеснение её из общественного сознания и изгнание из образования, писательские организации перестали быть собственно писательскими. Дальнейшая же имитация их приводила к умопомрачительным эксцессам.
Был у нас на Кубани поразительный комический, на поприще литературы, персонаж – Виталий Канашкин. Доктор филологических наук, не литературный, а скорее окололитературный критик, человек, кажется, обладавший абсолютной демагогичностью и беспринципностью. Писал он не о литературе, а о окололитературных «писательских отношениях», точнее, о всевозможных скандалах. И как всякий человек такого склада, хваткий и предприимчивый. Он «приватизировал», а точнее увел у писательской организации журнал «Кубань», со страниц которого изгалялся над всеми и вся. Кажется, он и был предназначен для того, чтобы создавать в творческой среде атмосферу скандала и хаоса. Впрочем, такие личности всегда появлялись тогда, когда «ещё закон не отвердел» (С. Есенин).
В «приватизированном» им журнале «Кубань» (№ 1, 1994) он опубликовал статью «Крылья фраера. Парадоксы слабоумия», перепечатанную газетой «Кубанский курьер» за 18 мая 1994 года. Статья эта не просто унижала писателя А.Д. Знаменского, но была запредельно хулиганской. Хотя до этого, в бытность, когда А.Д. Знаменский был главным редактором альманаха «Кубань», В. Канашкин писал о нём до неприличия славословные и хвалебные статьи…
Попутно надо сказать об этом странном и в определённом смысле загадочном персонаже периода беззакония. Смотреть равнодушно на этот литературный терроризм В. Канашкина я, разумеется, не мог и регулярно откликался на его запредельно демагогические опусы. Назову некоторые отклики: «На ватерлинии эстетического нуля…» («Литературное обозрение» № 9, 1989), «Куда пропала национально-патриотическая «искра»?» («Литературная Россия», № 36, 9.09.1994), статью «Чей рассольник съел Канашкин?» опубликовал в нескольких изданиях «Советская Россия», 3 сентября 1996 № 102, «Казачьи вести», № 26, 1996, в журнале «Дон», № 8-9, 1996), «Сон Канашкина» («Литературная Россия», 1.08.1997, № 31), «Стременной, или парение в мутной глубине подсознательных вожделений» («Читающий патриот» № 1, 2002, в газете «Патриот»). К очередной статье в «Литературной России», её главный редактор В. Огрызко в приписке взмолился: если собрать всё, написанное П. Ткаченко о В. Канашкине получится двухтомник…
Истинные литераторы, конечно же знали цену демагогии В. Канашкина изначально. К примеру: «Строго блюдя иерархию» Ф. Чапчахов («Литературная газета 23 января 1974, № 4), «Зависая на удельном весе» Л. Успенко («Литературная газета», 12 марта 1980, № 11).
Знали цену демагогии В. Канашкина и на Кубани. Помнится И. Кикило ещё в «Советской Кубани» писал, как В. Канашкин пролезал в партию и творил другие беззакония – «Человек, которому всё можно?» («Советская Кубань», 26 ноября 1989). Доцент Кубанского госуниверситета Всеволод Тихомиров писал о раболепной статье В. Канашкина «Стремя Кондрата» («Краснодарские известия», 26 июня 1997).
Но такое буйство литературного хулигана никогда бы не состоялось, если бы оно не находило отклика и поддержки в интеллектуальной среде и, как ни странно, среди патриотов. В рецензии на книгу «На пути к себе» журнал «Москва» вполне серьёзно писал: «Книга В. Канашкина – весомое обобщение двухвекового опыта развития народности в русской литературе, и этим она внесёт несомненный вклад в освоение главнейших проблем современного литературного процесса» (Николай Зуев). Не внесла никакого «вклада». Пройдут считанные годы и исчезнет и сам литературный процесс…
Совершенно очевидна причина неразличения этих демагогических писаний: утрата смыслов и значения вещей этого мира. Что значит, к примеру, праведный гнев писателя Э. Скобелева в статье о патриотизме «Воспитание патриотизма: зомбированный холуй или сознательный продолжатель национальных традиций», если декларативные обличения В. Канашкина являются для него последним откровением? Ничего не значат: «Это положение ярко живописал один из выдающихся русских мыслителей современности – Виталий Канашкин». А «живописал» он «положение народа, ввергнутого в очередное страдание действиями жуликов, величающих себя «профессорами» и «либералами» («Русский вестник», № 16 – 17, 2011). Неужто и впрямь мы утратили извечное представление того, из какого слова какое жизненное положение выходит, что в начале было слово? Если так, если мы противостоим «жуликам» демагогией В. Канашкина и подобными писаниями, то страдания народа будут бесконечными…
Даже глубокого мыслителя Вадима Кожинова, стремившегося иметь единомышленников в провинции, похоже, обманул этот делец от литературы. Вот как описывал это Станислав Куняев: «Вдруг очередной звонок в дверь, входит Виталий Канашкин, только что приехавший из Краснодара. Вадим сразу же знакомит нас, просит меня, чтобы я написал Канашкину рекомендацию для вступления в Союз писателей, и начинается обстоятельный разговор о том, как оживить литературную жизнь в Краснодаре, каким должен быть журнал «Кубань», тут же передаёт Виталию какую-то свою статью, кому-то звонит по телефону, выводит Канашкина на новых авторов… Словом, дело крутится-вертится, и всё как-то легко, без лишних усилий, как колесо под горку» («Умом Россию не понять…», М., «Вече», 2017).
«Крутилось» же здесь совсем другое. Эта статья В. Канашкина повергла Анатолия Дмитриевича, человека с больным сердцем, в растерянность и окончательно подорвала его здоровье. В писательской среде пошли упорные слухи о том, что «его «убил» В. Канашкин», провокатор, сделавший себе сомнительную репутацию на антисемитской теме, «окололитературный прохиндей» («И в засуху бессмертники цветут…» Воспоминания, Краснодар, 2003). Ища защиты от литературного террориста, Анатолий Дмитриевич написал обстоятельное письмо «Председателю правления Союза писателей РФ Ганичеву В.Н.» и «Комментарий к статье В. Канашкина «Крылья фраера». (Копии их он передал мне). Такой защиты в Союзе писателей России он не нашёл. Да и понятно, поскольку Союз писателей перестал быть писательским. Он уже не занимался ни творческими вопросами, ни деликатными вопросами человеческих отношений. Писать для писателей стало как бы и необязательно. Главное – состоять в рядах тех или иных «борцов». Более того, московский Союз одобрил избрание ответственным секретарём Краснодарской писательской организации человека не пишущего, не работающего в литературе. Никогда не написавшего даже газетной заметки. Как литератора не состоявшегося. («Не скучно, но грустно», «Литературная Россия», 28.08.1998, № 35). Как ни странно, – по предложению и настоянию В.И. Лихоносова. Он, вновь избранный «секретарь», что называется, и «добил» А.Д. Знаменского… Начал терроризировать его телефонными звонками. Виктор Ротов описал последние минуты жизни писателя в пересказе его супруги Нины Сергеевны: «Если Вас не затруднит, расскажите подробнее о последних минутах жизни Анатолия Дмитриевича. Кроме Вас этого никто никогда не расскажет.
Она вздохнула, видно, ожидала этого вопроса и страшилась его. Не очень охотно стала рассказывать:
– В тот день он встал в хорошем настроении. Сказал: «…Ты знаешь, мне сегодня хорошо как никогда. Схожу в поликлинику, выпишу лекарства. А то мои заканчиваются». Мы позавтракали, и он отправился. Взял с собой пару книг своих, мол, подарю врачу и сестричке.
Пришёл домой довольный результатом, выложил на стол рецепты. Я стала собирать обедать. Он вдруг говорит: «Давай выпьем по рюмочке» (у нас своё, домашнее). Выпили по чуть-чуть, пообедали, и он пошёл к себе в кабинет. Слышу, разговаривает с кем-то по телефону. И на повышенных тонах. А ему ни в коем случае нельзя волноваться. Я бросила глажку и к нему. Говорю – заканчивай. Ещё и руку положила на плечо… Он закрыл ладонью трубку, говорит мне: «Михаил Ткаченко…». По лицу вижу – у них неприятный разговор. Даю ему знак – заканчивай! Но его разве остановишь?! Говорили они долго – минут, наверное, пятнадцать. О чём, я не знаю. Слышу только он говорит: «Мы их не прогоняли, сами откололись. Теперь пусть попросятся к нам, если хотят воссоединиться… Ну и что, что Лихоносов «за»?.. Не надо давать ему трубку. Он, барбос, сидит, наверное, рядом, подсказывает, что надо тебе говорить?!» Я вышла, занялась своим делом. Слышу – положил трубку. И тишина. У меня больно сжалось сердце. Я снова к нему. Он сидит на диване, глубоко откинувшись на спинку. Бледный- бледный, говорит глухим голосом: «Нина, мне плохо». Обычно он называл меня Ниночка. А это… Значит тяжело ему. Достаю и подаю ему таблетку. Он говорит каким-то неузнаваемым голосом: «Я уже принял» И: «Позови Наташу (соседка), пусть давление померит». Я вышла за Наташей, а сама дрожу вся: умрёт, пока я хожу! Пришли мы с Наташей. Она померила ему давление и смотрит на меня растеряно. Как потом оказалось – оно было, смертельно низким. Я по глазам поняла – беда! Она говорит: «Вызывайте скорую» («Ближе к истине». Краснодар, «Советская Кубань», 2000. «И в засуху бессмертники цветут»).
Год спустя после его кончины газета «Казачьи вести» писала: «Слишком близко к сердцу принимал он всё, что происходило в России и с Россией, и сердце не выдержало. Он умер – точнее, погиб, словно боец на поле брани самой страшной войны, какая только может быть: в столкновении, смертельной схватке двух идеологий – православной, одухотворённой соборностью, человеколюбием и милосердием и пошлой прозападной, сатанинской, развращающей и хищнической, убивающей в человеке Человека».
Повторилось то, о чём писал А. Блок в дневнике 19 октября 1911 года: «Кроме «бюрократии» как таковой, есть и «бюрократия» общественная», которая определяет «ценности» в обществе и которая побеспощаднее всякой узаконенной и регламентированной цензуры…
А.Д. Знаменский так и не смирился с упразднением русской литературы в России. В газете «Литературная Кубань» перед кончиной он опубликовал, по сути, своё завещание «Слово и мысль в резервации, или Монолог в наморднике…» (16-31 января 1997 г., 1-15 февраля 1997): «Мы пережили труднейшие времена культа и застоя, но тогда оставалась надежда и был внутренний смысл писательского подвига. Сейчас же наступило более тёмное безвременье, когда наряду со всеобщим развалом и всеобщей деградацией общества, писательство как профессия упразднено, возможно без возврата. Невежество правит бал, а. прошлая «закулиса» ничуть не потеряла силы…».
Необходимо сказать и о том, что имя писателя Анатолия Знаменского на Кубани и до сих пор остаётся как бы вне литературы. Это убедительно продемонстрировал, к примеру, Алексей Татаринов в статье «Краснодарская апология литературы (Юрий Селезнёв, Юрий Кузнецов, Виктор Лихоносов)» («Наш современник», № 12, 2017). Критик справедливо отмечал, что «стоит преодолеть инертность стандартных, пафосных характеристик, переводящих значимые имена в режим сугубо торжественный». То есть, давать оценки писателям на основании их текстов, а не на основе «репутаций» и неведомо чьих «мнений». Даже вовсе не критиков… И тут же демонстрирует то, как он это не «преодолевает». В самом деле, В. Лихоносов «не романный человек», у него «не романное сознание». Но он – автор двух произведений, которые и романами-то можно назвать разве что условно – «Когда же мы встретимся» и «Наш маленький Париж». Первый роман по единодушному мнению критики и вовсе оказался неудачным. И тем не менее с его именем «Краснодар богат на имена». А. Знаменский же с его романом-хроникой «Красные дни», о казачестве периода Гражданской войны, и тоже отмеченном Государственной премией, почему-то в это краснодарское «богатство» не входит. Несмотря на то, что автор из казаков и жил в Краснодаре.
Что же касается Юрия Селезнёва и Юрия Кузнецова, то как их назовёшь краснодарскими писателями, если они уехали, по сути, в юности и вся их творческая жизнь прошла в Москве? В литературной жизни Кубани они участия не принимали, и не потому, что не хотели, или не считали нужным. А потому, что это было не можно… Иначе, чем объяснить тот факт, что десятилетиями, когда было ясно, что они – выдающиеся писатели, на Кубани, их так ни разу и не издали. За исключением первой книжки Ю. Кузнецова «Гроза» в 1966 году. За тридцать лет на Кубани не нашлось издателя, литератора, спонсора, апологета, которые бы из гордости за своего земляка издали бы книгу первого поэта нашей эпохи Юрия Кузнецова. Апологетов литературы вовремя не нашлось. И это доставляло переживания тем, кого теперь называют краснодарским «богатством». К примеру, в горьких стихах Ю. Кузнецова: «Надежды запах стал несносно горек/ И почерствел воспоминаний хлеб/ Я позабыл провинциальный город,/ Где улицы выходят прямо в степь». И в шуточном «Посвящении Кубани»: «Пускай Кубани на меня плевать…».
А значит «Краснодарская апология литературы» оказалась неточной, а потому – и не апологией вовсе.
В последние годы жизни Анатолий Знаменский каждое лето приезжал в Москву, в Дом творчества. Обязательно звонил мне, и мы иногда встречались. Как он объяснял, у него была аллергия на цветущую амброзию. Но теперь, думается, это была не только забота о здоровье. Как большому писателю, ему было необходимо отрываться от провинциальной писательской «амброзии», от ядовитой «амброзии» писательских отношений.
Он больше не убежит от амброзии в столицу. Не потому, что на Кубани нет уже этой «амброзии», а потому, что нет больше его – настоящего писателя и замечательного человека – Анатолия Дмитриевича Знаменского.
Петр Ткаченко
