«Дэ ты бродыш, моя доля?..»

Тексты народных песен, как правило, исполнены глубокой символики и образности. Это драгоценная особенность их, так как с одной стороны, связывает песни с народными воззрениями, с другой стороны, придаёт им эмоциональность. Не прямыми декларациями ценны народные песни в первую очередь, но именно символикой. И не сообщаемыми в них фактами, как, скажем, в песнях исторических. Хотя бы потому, что исторические факты можно добыть и из других источников, помимо песен. Песни же не просто сообщают те или иные исторические факты, но предоставляют человеку возможность каждый раз переживать их заново, воспринимать историю, как живую реальность.

Исполнители обычно не знают значения тех или иных символов в тексте песен. Но исполняют их так, как пели до них. Этим обеспечивается духовная преемственность между людьми, жившими в разные времена и эпохи.

Очень характерна в этом отношении кубанская народная песня украинского происхождения «Дэ ты бродыш, моя доля, нэ доклычусь я тэбэ…». Исповедь человека о горькой судьбе, доле, о том, где же она находится, где бродит и где блукает, что он не может до неё дозваться:

Чи ты в нэби из виконця

Сучишь дули биднякам –

Чи по мисяцю, биз сонця

Чешешь кучери зиркам?

Когда доля, судьба показывает бедняку фигу (дулю) в небе, из окошка, это понятно. Значит несчастье человека столь велико, что даже небо – против него. Но как можно чесать, расчесывать кучери, волосы зиркам, то есть звёздам? Расчёсывать волосы звёздам! Как это? Невообразимо! Порой даже кажется, не ошибся ли здесь записчик песни? Но именно так записывал эту песню Аким Дмитриевич Бигдай (1855-1909). (А. Д. Бигдай. «Песни кубанских казаков». В редакции В. Г. Захарченко. Краснодарское книжное издательство, 1992).

Столь необычный образ и символ в этой песне, видимо, озадачивал и смущал не только меня. Во всяком случае, в своей родной станице Старонижестеблиевской я встречал эту песню в «исправленном» виде: «Чешешь кучери дивкам…». Но в таком случае непонятно, причём здесь «девки», если песня эта трагическая, с апокалиптическим отблеском – о загубленной жизни, судьбе, доле?..

По всей видимости, песня эта имеет библейскую, апокалиптическую основу. В Откровении святого Иоанна Богослова говорится о звезде, падшей с неба на землю, которой был дан ключ от бездны, то есть разгадка тайны: «Пятый ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладезя бездны» (9; 1). Имя этой звезды «полынь». И – «волосы у ней, как волосы у женщин» (9; 8). Звезде этой было дано «вредить людям пять месяцев» (9;10). Причём, поражать не всех людей, а только тех, кто не имеет печати Божией на челе, то есть только тех, кто отпал от Бога, утратил истинную веру. И вместе с тем – не вредить природе – траве и деревьям: «И сказано было ей: чтобы не делала вреда траве зелёной, и ни какой зелени, и ни какому дереву, а только одним людям, которые не имеют печати Божией на челах своих» (9; 4). Таким образом, явление звезды с волосами, как у женщин, является предвестником Божьего Суда.

Но – расчёсывать волосы по народному представлению, значит – любить. Но как можно любить то, что несёт человеку вред и погибель? Здесь содержится упрёк судьбе, доле за то, что она любила не благотворное, но погибельное, за что и предстоит теперь дать ответ. И вместе с тем – причина несчастий человека – в утрате им веры, «печати Божией на челе»…

Надо отметить, что духовная сущность человека проявляется только и исключительно в вере. Отпадая от веры и Бога, он неизбежно уверует во что угодно. Но без веры человек жить не может. Ведь и атеизм является своего рода верой…

Эта песенная исповедь о доле, о судьбе является убедительной иллюстрацией того, что народные песни отражают не только реально-бытовую сторону жизни, но её высокий смысл, саму духовную природу человека. Видеть в народных песнях отражение только реальной и бытовой стороны жизни, значит отказаться от постижения их высокого смысла, ибо, «кто не проникнул в них глубоко, тот ничего не узнает о протекшем быте» (Н. Гоголь).

Народные песни исполнены зачастую таких древних представлений и символов, которые, утратив своё первоначальное значение, остаются в их текстах, по-прежнему волнуя нас. В этом отношении очень характерна песня «Чом ты нэ прыйшов, як мисяць зийшов, як я тэбэ ждала…», записанная мной в станице Старонижестеблиевской в 1986 году.

Казалось бы, это лишь любовная песня о том, какие препятствия и тернии приходится преодолевать родным душам в поисках друг друга. Но вместе с тем в основе её – глубочайшие народные и духовные символы. Не могу удержаться, чтобы не привести полностью текст этой чудной песни, представляющей собой целое драматургическое действо:

– Чом ты нэ прыйшов,

Як мисяць зийшов,

Як я тэбэ ждала?

Чи коня нэ мав,

Чи стэжкэ нэ знав,

Чи мать нэ пускала?

 

– И коня я мав,

И стэжку я знав,

И маты пускала.

А мэнша сэстра,

Бодай нэ зросла,

Сидэльцэ сховала.

 

А старша сэстра,

Сидэльцэ знайшла

Коня осидлала, –

– Йижай, братику,

До дивчинонькэ,

Котора тэбэ ждала.

 

– Тэчэ ричичка

Нэвэлычичка,

Схочу – пэрэскочу,

Отдай ты мэнэ,

Моя матэнька,

За кого я схочу.

 

– Отдавала я,

Наказувала

Сим лит нэ буваты.

А як прыйдэш ты

В гости до мэнэ,

То выжэну с хаты.

 

– Тэрпила я рик,

Тэрпила другый.

Трэтий нэ стэрпила:

Обэрнулася сызой зозулэй,

В гости полэтила.

 

Прэлэтила в сад,

Стала куковать,

Сила на калыни.

Стала куковать, жалю задавать,

Як жыть на чужбыни.

 

Сэдыть матонька

Край виконэчка,

Рушнык вэшэвае.

А най мэншый брат

Стоить у двэрях,

Ружо заряжае.

 

– Дозволь ты мини,

Моя матэнька,

Цю зозулю взяты,

Бо вона куе, жалю задае,

Як на свити жыты…

 

– Нэ дозволю я, тоби, мий сынок,

Цю зозулю вбыты,

Бо ций зозульци, як моей доци

Тяжко в свити жыты.

Як зозуличка, та й сэзэнька

Бросэ куковаты,

А як дочичка,

Та й риднэсэнька –

Прэгласыть до хаты.

Эта кубанская народная песня украинского происхождения очень характерна и тем, что иллюстрирует то, как украинская народная песня становится, собственно, кубанской, российской. Это видно уже по лексике, по её словам,

как украинским, так и русским, в равной мере присутствующим в тексте. Наряду с «маты», «матонька» – «мать». Годы – как «лита», так и «роки»: «Сим лит нэ буваты», «Тэрпила я рик…».

Мы же обратим внимание на то, почему дочь, выданная замуж на чужбину, не должна была приходить в гости к матери именно семь лет. Число семь в народном представлении – магическое число. Но вместе с тем исполнено и духовного смысла. В Откровении святого Иоанна Богослова – семь Ангелов. Когда вострубит седьмой Ангел, означает Суд Божий: «Но в те дни, когда возгласит седьмой Ангел, когда он вострубит, совершится тайна Божия…» (10: 7).

Согласно книге пророка Даниила, человеку, отступившему от истинного Бога, даётся семь времён (лет, веков – это уже не столь важно), пока над ним не свершится Суд Божий: «И семь времен пройдут над тобою, доколе познаешь, что Всевышний владычествует над царством человеческим и даёт его кому хочет» (4: 22). Дочь в песне не вытерпела и на третий год, обернувшись кукушкой, прилетает в гости к матери. И остаётся неузнаваемой. Неузнаваемой не потому, что она обернулась кукушкой. Неузнаваема пока её духовная сущность. Её, обернувшуюся кукушкой, готов даже убить брат. Образ кукушки же символизирует душу. Семь времён, семь лет, семь веков – означают полноту человеческой жизни, когда человек окончательно определяется вере. Поэтому мать готова выгнать дочь из хаты, прилетевшую к ней на третий, а не на седьмой год…

Этот образ о семи годах, о седьмом веке вошёл и в литературу. Во всяком случае, он встречается в «Слове о полку Игореве»: «На седьмом веце Трояню верже Всеслав жребий о девицю себе любу». То есть в седьмое время Всеслав ищет княжения, своей судьбы, определяется в вере.

Центральный персонаж древнерусской поэмы – полоцкий князь Всеслав Изяславич, родоначальник крамол и междоусобиц на Руси. Родившийся от волхования, обесившийся дорыскивал до кур Тмутаракани, то есть до ветхозаветных кумиров, истуканов, болванов, неживых богов. Впавший в искушение. Даже прерыскивал путь великому Хрсови, то есть дерзал на самого Христа. Хрс в поэме – это титлованное написание имени Спасителя, а вовсе не языческий бог солнца, как полагали последующие толкователи. Хотя для первых публикаторов поэмы в 1800 году это слово осталось невразумительным. Неслучайно смышлёный, то есть умный Боян пел Всеславу припевку, что «ни хытру, ни горазду», ни хитрому, ни предприимчивому «Суда Божия не минути». Не избежать Божьего суда.

Каких только исторических исчислений не предпринимали исследователи «Слова о полку Игореве», чтобы разгадать это – «на седьмом веке». В то время как в древнерусской поэме – не историческая хронология, а духовное представление, – время определения веры человека, его судьбы, его Судный день.

В этом превращении девицы в кукушку, связанном с семью годами, можно усмотреть и отзвук древнего обряда крещение кукушек. А. Афанасьев писал о том, что «особенно знаменательно представление души в образе кукушки, которое может навести на мысль загадочного обряда, известного на Руси под названием крещения кукушек».

Обряд этот совершался после Пасхи, на неделе, когда поминают усопших. Женщины и девушки делали из лоскутов и цветов чучело кукушки и сажали его на ветку дерева, а под ним вешали нательные кресты. А. Афанасьев предполагал, что это символизировало детей и вообще людей, умерших без крещения: «В течение семи лет до превращения в русалок, души эти летают по воздуху и жалобно просят, чтобы их крестили».

Так седьмой год в народной песне оказывается связан с седьмым веком в «Слове о полку Игореве», символизируя и выражая одно и то же духовное положение и состояние души человеческой – его определение в вере. Да ведь иначе смысл земного человеческого бытия и не открывается, кроме как в едином и непрерывном во времени движении мысли и духа.

Нам же остаётся отметить, что символика, образность народной песни стоит в одном ряду с великими творениями народного духа в литературе и в культуре в целом. Сохраняя народную песню, к ней надо подниматься, а не спускаться, подменяя её псевдонародными поделками. Помня о том, что кто спускается к народу с воображаемых «высот», тот проваливается…

Пётр ТКАЧЕНКО

Москва – станица Старонижестеблиевская Краснодарского края

На фото автор с фольклорной группой хора станицы Старонижестеблиевской. 1986 г.