23 апреля мир по традиции отметил очередную годовщину со дня рождения великого английского драматурга
771
23 апреля мир по традиции отметил очередную годовщину со дня рождения великого английского драматурга. Случилось это 451 год назад. Правда, мало кто помнит, что дата эта еще и скорбная. Шекспир и умер в день своего рождения. А заодно в тот же день 399 лет назад умер и Мигель де Сервантес, автор "Дон Кихота". Можно сказать, так закончилась эпоха Ренессанс. Хотя сегодня принято считать, что закончилась она несколько раньше. В какой момент? Может, когда Шекспир в 1600 сочинил свой великий сонет "Зову я смерть", а Караваджо начал с жесточайшими подробностями писать на своих полотнах убийство Иоанна Крестителя, лик которого принято считать автопортретом. После такого долго не живут. Караваджо умирает в 1610 году, а в то же предположительно время Шекспир пишет свою предпоследнюю пьесу – феерию "Зимняя сказка". Так начинается в Европе эпоха барокко, где тема смерти начинает играть свою важную роль. Все тлен, все умирание… Или это повод начать возрождение в новом качестве? Новый взгляд на мир, новое понимание места человека в нем, становящимся все более ценным и хрупким объектом.
Все эти мысли приходят на ум, когда смотришь постановку одной из самых загадочных пьес Шекспира "Зимняя сказка", премьера которой состоялась именно 23 апреля в краснодарском Молодежном театре творческого объединения "Премьера". Режиссером здесь выступил Даниил Безносов, ученик Сергея Женовача, который в свою очередь является одним из любимых учеников Петра Фоменко, последователя традиций русского психологического театра. Неужели прервана в нашем городе практика обращаться к режиссерам, психологией неинтересующихся, Станиславского презирающих, и все наше традиционно русское искусство за то же. Что из этого получилось, и куда шагнул по воле автора спектакля театр? Хочется всмотреться в ситуацию. Заявка сильная и неожиданная. Ну, добро бы взяли всеми любимую и более игровую пьесу "Буря", с открытым манифестом – "Я ухожу из искусства" – автора. Герой последней пьесы Шекспира Просперо, его альтер эго зарывает в землю свой волшебный жезл, прекращая тем самым свою деятельность мага. Потом он возвращается на родину. После этого Шекспир прекращает свою деятельность драматурга, становится частным лицом, уезжает домой. Связь несомненная. И, кстати, творческое самоубийство тоже имеет место быть.
А пока, в "Зимней сказке" все еще только предвещает личную драму автора. Ему явно все надоело. Ему наплевать на историю с географией. Тут же тебе действует и Дельфийский оракул, и дочь русского царя. Эти два явления разделяет не менее тысячи лет. Вряд ли образованный Шекспир мог этого не знать. Кажется, он, как нарочно, все валит в кучу: Богемию и Сицилию, Россию и Грецию. Он как будто издевается над будущими постановщиками. Может быть, он понимает, что все великие пьесы уже написаны, и "весь мир – театр" получил от него и так слишком много? Ведь гений такого масштаба не может не осознавать того, что он есть на самом деле.
Пересказывать сюжет "Ромео и Джульетты" или "Гамлета" нелепо – их все знают. Здесь другая история. Публика с "Зимней сказкой" встречается нечасто. Вкратце он выглядит так. Ничто не предвещает беды, все счастливы в благополучной Сицилии. И вдруг… королю Леонту приходит в голову, что его жена Гермиона ему неверна. Эта ситуация проигрывалась уже в пьесе "Много шума из ничего", но там были веские причины для подозрений. Здесь же причин видимых или очевидных нет. Значит, все это где-то в больной голове героя возникло? Разубеждать его бесполезно. Жизнь рушится в один момент. Не год, не два – 16 лет длится эта беда. За это время совсем в другой стране, в Богемии, растет в сельской глуши родная дочь Леонта Утрата. Как она туда попала? Сюжетный ход откровенно заимствован у Софокла. Младенец Эдип по той же схеме перемещается в пространстве. Так что заимствований тьма, которых по тем просвещенным временам и скрывать-то было бесполезно. Это сегодня "Царя Эдипа" никто не читает. Но здесь все, в конце концов, как-то благополучно разрешится, однако сколько горечи вызывает этот счастливый финал. Как одна глупая эмоция могла натворить столько бед? Ведь годы-то, лучшие годы ушли безвозвратно.
Но что же спектакль? Режиссеру пришло на ум столкнуть как можно более остро два разных мира. Принцип эклектики, когда-то термин вполне ругательный, современной режиссурой реабилитирован. Он дает поле для маневра. Хотя о единстве стиля не может идти речи. Главное, чтобы режиссер действовал энергично и внятно. В этом ему помогают художник-постановщик Михаил Кукушкин и художник по костюмам Настя Васильева. Новый взгляд на классику сегодня не только не удивляет, но порой и раздражает. Но здесь все, на мой взгляд, обоснованно. Впрочем, лучше обратиться к мнению критиков со стороны, что посетили театр в эти напряженные дни. Вот что говорит театровед Оксана Кушляева, представитель Петербургского театрального журнала.
– Здесь история про то, как любой человек (в данном случае правитель), ни с того ни с сего, без всякой причины, может выжить из ума. Очень современная история. Но при этом – интриги, переодевания, как это принято у Шекспира, следуют одно за другим. В спектакле есть игровая шекспировская логика театра, где не скрывается, что это театр. Сценическое пространство, похожее на то, что было в театре "Глобус", это такой подчеркнутый театр. Поскольку зритель сидит с двух сторон, он вглядывается не только в действие, но и друг в друга.
Режиссер придумал две игры: игра в сицилийскую мафию и игра (Богемия) в прекрасное славянское племя в духе Кустурицы, про народ, край непуганых идиотов. Какая игра интереснее? Во втором акте вам играется легче, азартнее, появляются яркие персонажи… Весь этот мир очень обаятелен. Мне с этим миром было интересно.
Любопытно, что помимо критиков, о которых еще пойдет речь (во второй премьерный день здесь выступил театровед из Москвы Григорий Заславский), театр пригласил на обсуждение и просто зрителей. Мало того, им дали слово. Любопытно, что как раз последним, более существенным, показался первый акт, где все напряженнее и менее забавно и очевидно. Странно, но критики почти не уделили внимания исполнителю главной роли обезумевшего Леонта в исполнении Анатолия Дробязко. Несомненно, эта роль находится в развитии, она слишком сложна психологически, и в ней много загадочных моментов. Тьма буквально сгущается над головами сицилийцев. Световое оформление, равно как и музыкальное, играют здесь совсем не формальную роль. Приглушенный свет, медитационный звук как бы рассеивает Пустое пространство. И только порыв страсти его взрывает. Об этом и говорит Заславский:
– В спектакле есть много эмоциональных моментов. Есть несколько очень сильных, знаковых сцен, которые зримыми метафорами отпечатываются в памяти. Например, момент, когда король в безумии пытается снять с пальца кольцо и рвет семейные фотографии… Когда найден сильный образ, то последующие расшифровки мне не нужны. Эту яркую метафору и сложно переиграть, и не нужно, потому что она сама по себе сильная и убедительная.
Спектакль совершенно замечательно организован, геометрично, со всякими переходами, отцентрован и по правому, и по левому краю. И нет того, что бы нарушило это равновесие.
Тут следует заметить, что в зале-трансформере зритель сидит с двух сторон и действительно при желании может наблюдать друг друга. В шекспировском театре сценическое пространство выдавалось глубоко в зал. Ну, может быть, не настолько, не совсем разрезая партер пополам. Но на то и существует стилизация, чтобы исторический экскурс, цитирование давней, ушедшей традиции представить в их полноте и абсолютной законченности. А пустота пространства: длинный терракотового цвета стол и стулья в первом акте, белый стол и скамьи с вязаными ковриками – вот все убранство – отсылают нас в XVI век. Начало следующего века будет концом шекспировского театра. Почему-то, кажется, что автор это предчувствовал. Он уйдет из театра, и его театр скоро погибнет. Сначала сгорит "Глобус", а с ним и все рукописи Шекспира. А потом грянет революция, и на 18 лет все театры Англии будут закрыты указом парламента. Но будет и Потом, но это совсем другая история.
А имеет ли все это к нам какое-то отношение. Спектакль в частности и театр в целом должен каким-то образом отвечать на этот вопрос. А не живем ли мы в том мире, что на наших глазах сходит с ума? Не существуем ли мы в некоем провале между романтическим прошлым и мечтаемым будущим в некоем провале психофизическом, социальном, культурном. Не живем ли мы нынче в условии катастрофы? Если бы ситуации не повторялись с завидной регулярностью, кому нужны были бы старые пьесы Шекспира. Но нет-нет, да и возвращаемся мы в исходные позиции, как будто не было у цивилизации никакого печального опыта. Вот собственно о чем может в этой пьесе речь. А если конкретнее – то и в спектакле. Ведь умиротворяющий финал совсем не означает, что эта ситуация среди наших героев никогда более не повторится.
Надо сказать, что здесь складывается на наших глазах интересный актерский ансамбль. Камилло заслуженного артиста Кубани Виктора Плужникова готов поменять свою участь с такой страстностью, и все во имя правды. Отмечены критиками и роли пастухов – старого – заслуженного артиста России Дмитрия Морщакова и его молодого сына, Александра Техановича, которые действуют в замечательном дуэте, похожие друг на друга, вторящие друг другу, из одного мирозданья. Бандитствующий и хулиганствующий Автолик Александра Киселева вносит в действие столь важное и необходимое фарсовое начало. Любопытно, что одна из зрительниц посетовала, что в данном случае театру не следует идти на поводу у зрителя и надлежит снизить фарсовый накал. Так вот, в данном случае она не была права, ибо все это вполне соответствует духу автора. В числе ярких работ была отмечена и аллегория по имени Время в исполнении заслуженной артистки Чеченской республики Татьяны Епифанцевой, что служит определенным камертоном происходящему, обеспечивая необходимый эффект остранения.
Помимо самого спектакля действием, порой совершенно импровизационным, стали и три обсуждения со зрителем, состоявшиеся после спектакля. Были среди публики и театральные люди, режиссеры, журналисты, педагоги, чиновник, те, кто давно являются участниками театрального процесса. Были и те, кто в ситуацию попали вдруг и, может, не все правила этой жизни соблюдали или не знали. Мне показалось, что артистам было интересно узнать мнение и тех, и других. Они вдруг сами стали зрителями спектакля после спектакля. И эта традиция вполне имеет право на существование.
Елена ПЕТРОВА,театровед.Фото Юрия Корчагина
