Летун

В самолётах в жизни приходилось летать очень часто. После школы улетел с Урала на Сахалин. Оттуда летал домой в отпуска. Потом летал по делам на Камчатку, в Хабаровск, в Москву, Краснодар, Челябинск, Ленинград.

Особенно много пришлось летать в начале девяностых, когда несколько лет работал по гастролям в составе концертной бригады писателей-сатириков. Тут уже летали каждую неделю и иногда узнавали, куда летим, только в аэропорту. Бригада юмористов накладывала в поездках особый настрой на юмор. Так что, накопилось много наблюдений. О тех полётах немного позже.

Потому что захотелось бы сначала сразу вспомнить и записать свой первый в жизни полёт. В Челябинской области, где я тогда жил, между сёлами, посёлками и городами в области летали пассажирскими «кукурузниками». Причём расписание местных авиалиний выглядело для приезжих ошеломляюще. «Магнитогорск – Париж», «МГН – Варшава», МГН – Фершанпенуаз», МГН – Лейпциг». Это уральские казаки, после войн с Наполеоном, возвращаясь с парижей и берлинов после своих побед, называли свои поселения именами понравившихся им европейских городов.

Первый раз я полетел на самолёте лет в пять. Зимой. В начале шестидесятых. Летели с отцом в отпуск в гости к родственникам. И сразу я попал в «авиационную катастрофу». Отлично всё помню. Я смотрю в окошко. Десяток пассажиров (все мужчины, почему-то) зря времени не теряют. Наливают. Я вижу в окно, что из мотора пошёл чёрный дым. Отвлекаю папу от разговора. Папа очень занят. Отмахивается. В дверь выглядывает лётчик и предупреждает, что будем делать вынужденную посадку. Чтоб все держались за лавки. Мотор глохнет, и мы планируем на чистое снежное поле. Всё благополучно. По снегу бригада мужиков топчет тропу к какому-то ближайшему коровнику. Меня, единственного ребёнка на лайнере, несут на плечах поочерёдно. Потом дня три чего-то там ждём на палатях в комнатухе с печкой-буржуйкой. Мужикам было не скучно. Там недалеко была деревня и магазин «Сельпо».

Второй раз полетел на следующий день после выпускного бала в школе. Меня провожал весь класс моей театральной школы. Не зная, что провожают меня на самолёт. Я им устроил прощальный «хэппиниг», «флэш-моб», «киндер-сюрприз». Варианты названия этого действия мы все узнали позже. Тогда я, своей импровизацией, заманил весь свой класс (в бальных платьях девушки, в галстуках юноши) в аэропорт (он в Магнитке рядом с городом). Мне сестра подвезла рюкзак, а с родителями я всё обговорил уже до того. Простились с ними, как положено заговорщикам, загодя. Они знали мой «сценарий», оценили идею и приняли. Папе даже понравилось. Он даже заскулил от желания увидеть лица моих одноклассников. Мама запретила ему поехать подсматривать. Она была тоже заинтригована. Ей и самой хотелось меня проводить в аэропорт. А тут, уж если не ей, то никому!
Теперь, собственно, о самом спектакле:во время нашего весёлого заваливания в кафе аэровокзала, куда я всех наших незаметно заманил, ВДРУГ, неожиданно, объявляют регистрацию и посадку на самолёт. Я достаю билет. – О! Это меня! – и накидываю на плечи тут же лежащий рюкзак со своими шмотками.

Одноклассники осторожно изучают билет. А там полный букет: Магнитогорск – Челябинск – Хабаровск – Южно-Сахалинск – Буревестник.

«Буревестник» – это аэропорт на острове Итуруп. Курильские острова Сахалинской области. Я получил оттуда вызов для работы радистом на береговой радиостанции. Окончил тайно от всех школу ДОСААФ.

Эффект получился тот, которого я и добивался от своих студийцев-театралов! Обнимаю совершенно остолбеневших одноклассников и ухожу на посадку в небеса. Заодно и в «даль светлую», как называл б у д у щ е е в своих письмах жене уже парализованный писатель Николай Островский.

Так я улетел на Сахалин. Из детства в юность.

Даже тогда удивляла реклама в моей советской стране: «Летайте самолётами Аэрофлота!» Висела тогда в Магнитогорске огромная, на всю городскую площадь со стороны моста через реку Урал такая неоновая надпись. Или там, в управлении Аэрофлота, была этакая обязательная фишка в бюджете, или в их рекламном отделе сидели не выездные «таки, наши люди». Рекламный слоган был тонко ехиден. Ведь тогда никаких других аэрокомпаний в стране не было категорически.

Отвлёкся. Вернусь к небу.
Летел я тогда, вчерашний выпускник школы, «Всё на восток, на восток, на восход» …очень долго. На Курилы попал только недели через три.

Это было в 1976-ом, и попал я в самолёт ИЛ-18. Четырёхмоторный. Винтовой. Самый надёжный пассажирский самолёт того времени. Говорят, что он мог бы и сесть, даже если у него три мотора откажут. Но, видимо, жрали эти надёжные моторы много керосина. Летели на Сахалин с постоянными посадками для заправки. Поэтому я по пути познакомился с аэропортами нескольких знаковых городов Сибири и Дальнего Востока. Кое-где задерживались на сутки. В Южно-Сахалинске превратился из юноши в уже зрелого небритого мужчину. Там же, в аэропорту, выяснилось, что моя оплаченная путёвка в жизнь на остров Итуруп в аэропорт «Буревестник» – это ещё не гарантия туда попасть самолётами компании «Аэрофлот». Той самой, которая так активно призывала меня на малой родине пользоваться исключительно её услугами.

Две недели я ждал туда самолёта! Жил в каком-то бараке возле сахалинского аэродрома. Хорошо ещё, что в компании таких же, как я, бедолаг. Ждущих этого же самолёта. Иначе бы умер с голоду. Все дни мы играли в «коробок», а проигравшие ездили в Корсаков (город на Анивском заливе Сахалина), выпрашивать у рыбаков с рыболовецких сейнеров что-нибудь пожрать. Те выручали свежей рыбой. От нашего отель-барака по вечерам на весь аэропорт несло жареной рыбой так, что в окрестности слетались на ночёвку чайки и вороны со всего побережья Охотского и Японского морей. Некоторые даже с Татарского пролива.

Одна женщина, из соседнего женского «отеля», из тех, что тоже хотели вернуться из отпуска с материка на Итуруп, кому-то там из курильчан-аборигенов пообещала море пива. А пива на Курилах не производили. Поэтому оно было там светлым символом мечты о Материке и Малой родине. Наш рейс отменяли и переносили на следующий день в 20.00 по сахалинскому времени. Неизвестная героиня покупала две двадцатилитровых канистры в 18.00. Позже уже не наливали. В 20.15 наша бригада получала сорок литров на злостное распитие. Несвежее пиво привести на остров было для неё выше её островитянских сил и принципов. Тогда и пиво было без всяких там консервантов.

Мои попутчики её отлично понимали и не удивлялись. За те две недели так к этому привыкли, что, когда объявили посадку, все смотрели друг на друга с удивлением. И что? Счастье закончилось?! А как жить дальше? И главное – зачем теперь жить?!

Хорошо, что мы так надоели Аэрофлоту, что посадку они объявили не в самолёт, а в автобус. А он довёз нас всех до Корсакова, где нас посадили на грустный пароход, и через совсем не весёлые сутки мы были на Итурупе.

Но, я же о полётах… Вернёмся в небо.

Я всё время боюсь летать. Таки, и кто не боится? Хоть по статистике это самый безопасный вид транспорта, но безнадёжная беспомощность напрягает. Машинально перед посадкой ищешь плохие приметы и знаки. В полёте прислушиваешься к работе моторов и бортовых систем. При посадке стараешься скрыть свой внутренний мандраж юмором.

Вот какую шутку придумал при подъёме по трапу: перед дверью-люком обычно стоят красивые стюардессы. Спрашиваешь у них, стараясь, как бы, не смотреть на их грудь, бодрым голосом: «Как работают бортовые системы?!» Стюардессы всегда бодро отвечают, что всё в норме. Тогда уже акцентированно оглядываешься на их грудь, интимно добавляешь: «А у самолёта?!»

В салоне лучше держать себя лучезарным шутником. Вот дежурный анекдот, оптимизмом которого можно запросто покорить своих соседей.

«Летят вот так же в самолёте два пассажира. Мужчина и женщина. Мужчина замечает, что соседку всю трясёт.

– Вам не плохо? – спрашивает участливый пассажир.

– Вы знаете, я очень боюсь летать, – признаётся женщина.

– Ну что вы! – удивляется мужчина-оптимист. – А вы знаете, что самолёты – это самый безопасный вид транспорта?! В автомобильных авариях, например, по статистике, погибают в тысячу сто сорок раз, в процентах, больше! Вот недавно конкретный случай был! …Едет автобус под завязку набитый пассажирами. Едет себе автобус осторожно, водитель опытный, правил не нарушает. На небе солнышко, безветренно, всё прекрасно. А тут на него с неба Ил-62 ка-а-а-к даст…»

Как-то на гастроли летел. Куда-то в Сибирь. Сидел в каком-то тридцать первом ряду. Уже усаживаясь в кресло, понял, что на первых тридцати рядах усаживается какой-то большой коллектив. Все друг друга знают. Переговариваются. Шутят. А на земле утро. Дождь. Туман. Сыро и ветер. Все приметы для крушения. Взлетаем. Я привычно боюсь. Набираем высоту. Взлетаем над облаками. Солнышко. Разрешают отстегнуть ремни. Выдыхаю спёртый воздух из лёгких. Тут вдруг встаёт один из пассажиров из коллектива первых рядов и просит у остальных пассажиров прощения и разрешения своему коллективу попеть. Мол, тут ещё и «ближе к Богу». Оказалось, что первые ряды, это все какой-то московский церковный хор. Летят в Сибирь на сходку таких же певческой культурой продвинутых.

Когда они запели…. Я уже перестал думать об авиакатастрофе. Сегодня, именно в этом рейсе, она точно не могла случиться! Бог не смог бы убить своих ангелов!

Это была вышка!!! И в их вокале, и в ситуации. Они все сидели, а стоял только тот самый извинившийся перед нечаянными зрителями дирижёр. Тонко махал ладонями, слыша всех. Даже пытавшегося подпеть меня. Наверное, и пели они тоже с открывшимися от естественного полётного страха душами. Я, вместе с ними, был эти три-четыре часа с Богом.

Кстати, вспомнил, что ещё как-то раз летал на пассажирском «кукурузнике». Летел с охоты и с законным охотничьим ружьём за плечом. Ружьё в чехле и без боеприпасов. Так можно. На лайнеры положено оружие сдавать в багаж, но на «кукурузник» багаж несут с собой. Идём к «этажерке». Из окошка-форточки кабины пилота на меня смотрит лётчик. Кивает на ружьё. Мол, это чо?

– В Турцию летим, командир! В Стамбул! – отвечаю на его взгляд я, и похлопываю по чехлу.

– О! Наконец-то! А то всё Сыктывкар, да Сыктывкар! Садись, завожу!

Винт и вправду тут же завертелся.

В своей гоп-компании писателей-юмористов на гастрольной канители оказываемся в аэропорту неизвестного города. Название забыл начисто. Где-то между Сургутом и Лабытнанги. Судя по звёздам – чуть севернее Канельярви, но южнее Уэлена.

«Аэропорт» – вагончик с «буржуйкой» и начальником «аэропорта» в нагрузку. Начальник, как положено, в «кожанке» и в «фураге» с кокардой в виде крыльев. Весь по уставу. Всё как положено. Ждём пассажирский «кукурузник». (О! Опять вернулись к межпланетному!)

Начальнику аэропорта очень чешется поговорить с московскими артистами. Будет что рассказать друзьям и родственникам долгими заполярными ночами. А нам тошно. А ему нужно поговорить. Он не стал долго придумывать темы для разговора. Видимо, всё отработано на часто прилетающих сюда журналистах. Вы же наверняка видели фото северных пейзажей с «взмывающими в небо» нефтяными вышками?! А рядом олень пасётся. Для колорита. Всё тут и было снято.

«Аэропорт» начинает загибать пальцы, считая свою зарплату, как доказательство его разумности работать до пенсии именно здесь. Я машинально прислушиваюсь.

– «Оклад двести двадцать, плюс сто процентов «северных», плюс восемьдесят процентов надбавок за стаж, плюс бесплатный проезд самолётом (тут он поднял очень большой и толстый указательный палец вверх, чтобы подчеркнуть значимость льготы)! …и ещё рублей триста ежемесячных ЗА РОГА!» Произнёс он и привычно стал ждать вопросов про эти свои последние триста рублей.

Невозможно было не повестись на такую замануху.

– Это что за добавочка такая? Триста рублей! «За рога?!» Это, типа северные премиальные, что жёны на Большой земле изменяют? О чём вопрос? Тут шо, моральную потерю вахтовикам-нефтяникам денежно компенсируют? – заинтересовались мои условно одесские писатели-юмористы. Мысленно уже предчувствуя ещё не написанный спич.

– Та не! – тоже легко перешёл «за одесский», а скорее на «кубанский», представитель Аэрофлота, откинувшись спиной на потёртое кресло из когда-то разбившегося здесь самолёта.

– Тута у меня все «корреспадеты» перед отлётом покупают эти оленьи рога. (Он показал на оленьи рога в зале аэропорта, которые еле-еле вмещались в вагончик, заполняя всё оставшееся от ожидающих прилёта пассажиров воздушное пространство).

–Я, гляжу, шо вы их покупать не будете. Даже не подывились. Не спрОсили об них. А я их регулярно продаю! Тока они в двери самолёта не вмещаются. Не входят. А лётчикам я отстёгиваю двадцать пять процентов. Оне уже едут, когда покупатель на бегу играет с этими рогами возле люка в «тетрис». Ну, и бросают их на поле! Що б улететь, таки, к своих едрени-фени. Я подбираю. И, вота, снова продаю.

– А как ты их отсюда-то выносишь? – мудро спроектировал размах рогов на архитектуру вагончика один из наших «московских одесситов». Ещё по навыкам студента, когда-то окончившего московский архитектурный институт, чтобы потом стать известным писателем-сатириком.

–Таки пришлось подумать! – привычно продолжил хвалиться наш хозяин вагончика.

– Летом перед входом вешаю. Соглашаюсь продать только перед самым вылетом. Когда уже мотор заведут. Покупатели в дверь попырхаются – не лезет! «Проверено электроникой». Просят лётчиков к крылу привязать. Те, естественно, ни в какую! Это нарушение аэродинамических характеристик самолёта! Так и зачем бизнес терять? По пятьдесят рублей от меня с кажного идиота! А для зимы (она тута долгая, самая хлебосольная для журналистов и политиков) придумал, как стену откидывать. Вот тута у меня рычаг, дёргаю, стена вон эта этак вот откидывается. Утеплённая, тяжёлая. Приходится, щоб в обратку подымать, зятя вызывать из города. У него «Жигуль». А он сволочь! – забросил интригу «рогоносец» и снова откинулся спиной в своё кресло. Снисходительно ожидая нашего вопроса про сволочь, согласно его сценарию.

На его эту следующую заготовленную тему для рассказа мы не повелись. Не успели. Самолёт прилетел.

Ещё как-то совершили с этой же командой прикольную импровизацию в самолёте. Всё с теми же артистами-юмористами. Забегаем в лайнер совсем последними. Нас, опоздавших, подвезли к самолёту с уже работавшими турбинами. Таки, впустили. Влетаем в салон. Места только возле прохода. Садимся на свободные кресла, растекаясь по рядам. Пристёгиваемся. Лайнер выруливает на взлётную полосу. Перед взлётом замирает, перед разрешением на взлёт. Начинает набирать положенные обороты двигатель. Вот-вот сорвётся в небо. Трясётся в предвкушении. Кто летал, тот помнит такой момент.

И помнит, что подлокотники в креслах самолёта легко поднимаются. Туда-сюда. Я попробовал оба поочерёдно. Сосед посмотрел на мои телодвижения с любопытством. Лучше бы он этого не делал!

Только тронулись с места, я стал с усилием поочерёдно поднимать рычаги-ручки кресел, на манер инвалидной коляски. Эту мою идею тут же подхватили мои артисты-юмористы. Очень серьёзные, с первого взгляда, мужчины. Но приколисты и хулиганы ещё те! Движение самолёта, и наша тяжёлая работа медленно ускорялась. Я толкнул соседа, который думал взлететь без усилий, и на халяву. Тот засуетился, схватился за рычаги-подлокотники, и тоже стал ускоряться. К нашему нелёгкому взлёту стали присоединяться офигевшие окружающие. Во время отрыва самолёта от земли, мы все, уже уставшие, запыхавшиеся, одновременно дружно потянули подлокотники на себя. А с нами вместе и треть пассажиров. Потом, кто-то из наблюдавших со стороны за этим всеобщим спровоцированным идиотизмом, зааплодировал. Мы тоже. Своим соседям. Себе. Очень боящимся летать…

Сергей Кащеев