Один день профессора Градова

Айтеч Хагуров.

(посвящается "Одному дню Ивана Денисовича")

Этот день профессору Градову предстояло начать с хождения по учреждениям жилищно-коммунального хозяйства. Угнетала даже сама мысль о предстоящих мытарствах в них. Но выхода не было. Он жил один. Жена умерла лет десять назад, а сын с невесткой и детьми жил, как это стало ныне модно, за городом. У них тоже были проблемы с Газпромом, требовавшие "хождения по мукам", и потому помочь ему не могли.

О сновное учреждение, которое сегодня, как предполагал Градов, его вымотает, был "Горгаз". В прошлом году от этого учреждения пришло грозное предупреждение о том, что если он не поставит счетчик в 2-х недельный срок, то его квартиру отключат от сети. В "Горгазе", когда он пришел, было столпотворение: "Горгаз" верно выбрал время, чтобы напугать огромное количество людей. Была поздняя осень, и все боялись в грядущие холода оказаться без тепла.
Тогда Градов понял, что дело со счётчиком безнадёжное, махнул рукой, вернулся домой и больше этим не занимался. Но теперь, весной, получив очередное предупреждение, он понял, что дальше отступать некуда. В предупреждении перечислялись и документы, с которыми надо явиться. Первым значилась "выписка из лицевого счёта", которую можно было получить в своём отделении ЖКУ. Туда он и направился в первую очередь. Бухгалтер, посмотрев в компьютер, заявила, что после смерти матери у них нет ответственного квартиросъёмщика и, что пока он не будет оформлен, выписку дать не может. Когда Градов посмотрел перечень бумаг, необходимых для этого, у него начался нервный хохот, прерываемый спазмами в горле. Смех все же разрядил с утра его хмурое настроение, вселил в него чувство юмора и веселья. Они его и выручили. Он обрушил свою добрую, веселую энергетику на бухгалтершу и она выдала ему "выписку из лицевого счета".
Однако зарядки, полученной в ЖКУ, хватило ненадолго. Когда он добрался до "Горгаза" и увидел зал, в котором у каждого окна стояло по 15-20 человек, от его юмора и веселья не осталось и следа.
Заняв очередь, он прислонился к стене возле скамейки, занятой ожидающими. Люди многое говорили вокруг проблем газа: о том, что в Саудовской Аравии всем гражданам платят хорошие пособия из доходов от нефти, а у нас бензин продают своим дороже, чем в Европе, что ГАЗПРОМ – богатейшая организация и могла бы за свой счет поставить эти счётчики всем пользователям газа. Но больше Градову запомнилось то, о чём рассказывала одна женщина соседке по скамейке. Её муж кладёт на электросчётчик магнит и тогда счётчик показывает расход электроэнергии в разы меньше. "А проверяющие не догадываются об этом?" – удивлялась соседка. "Догадываются, конечно, но им даём на лапу. Так что, всё равно, получается большая экономия", – поясняла женщина.
Слушая эти разговоры, Градов приходил к выводу о том, что в нашей стране народ ведёт партизанскую войну против естественных монополий.
Эти рассказы иногда прерывались громкой руганью доведённых до злости посетителей, у которых "специалисты" за окном находили неполадки в документах. Раскрасневшаяся от гнева женщина требовала указать, где кабинет начальника. Сидевшая за окном дама, злорадно улыбаясь, сообщила, что к нему можно только записаться на завтра. Дама за окном явно была из тех, кто любил пить кровь посетителей. А доведённая до гнева женщина, выходя из зала, угрожала, что найдёт "управу на всех".
Когда подошла очередь, Градов стал заискивать перед дамой за окном, ругать разгневанную ушедшую женщину.
Профессор в последние годы жил в двух параллельных мирах. Первый – это мир его работы, его ценностей. Здесь он пребывал в обстановке горных вершин. Был смелым, принципиальным, имел свой вес, амбиции и заслуженный авторитет. Здесь он никогда не мелочился, делал всё по большому счету.
Второй мир – мир повседневности, суетящийся вокруг денег, доходов, взаимоуслуг. Этот материальный мир профессор презирал, но побаивался. Он чувствовал себя в нём неуютно, не уважал себя в нём, потому что тоже мелочился. Но грехи свои в этом мире прощал себе. Дескать, это он притворяется, когда заискивает или лицедействует в этом, "не своём мире". Но этот второй мир в последние годы основательно доставал Градова, при каждом столкновении доказывая, что он то и есть, настоящий мир, в отличие от мира его идеалов.
Градов, засовывая голову в окно, называл даму "девонькой", просил простить неточности в техпаспорте, которые она обнаружила, что-то ещё лепетал. Короче, неизвестно почему, но бумаги его она утвердила (или пила кровь из посетителей через одного, или пожалела его…, хотя такие дамы жалости не знают).

В ыйдя из "Горгаза" Градов отправился на работу. В трамвае ему уступили место. Вскоре поймал себя на том, что вслушивается в разговор сидящих впереди двух женщин. Из разговора было ясно, что обе они работают в библиотеках. Градова поразило содержание их разговора. Удивило не то, что у них такие мизерные зарплаты при зарплатах директрис, в десятки раз превосходящих "ихние". К этому вопиюще несправедливому разрыву зарплат "верхов" и "низов" у нас уже все привыкли. Градова удивило другое: то, чем, в основном, эти библиотекари занимаются на работе. А основное их занятие – ежедневное заполнение журнала посещаемости библиотеки и читзала читателями. Так как люди, в основном, перестали ходить в библиотеки, библиотекари браво занимаются приписками читателей. В результате, пустующие читзалы в отчётах предстают вполне посещаемыми. Об этих приписках знают библиотечные начальники всех уровней, но делают вид, что не знают.
Эта информация поглотила всё внимание Градова. Ведь для него книга и библиотека значились среди самых сокровенных ценностей. Он восхищался литературным богатством Ленинской библиотеки в Москве, читзалом гуманитарных факультетов МГУ на Ленинских горах на 22-м этаже, читзалом философского факультета МГУ, который в его студенческие годы находился на Моховой. Только там, в читзале на Моховой, можно было получить фотокопии переводов книг выдающихся зарубежных философов XX века, которых надо было по учебной программе уметь критиковать как "буржуазных" философов. Студентам философского факультета МГУ представлялась редкая возможность познакомиться с содержанием самих трудов Сартра, Ортеги-и-Госсета, Маритена, Поппера и других мыслителей, критикой которых была наводнена вся тогдашняя советская философская литература.
В своём городе Градов был завсегдатаем краевой "пушкинской", как её называли, библиотеки. Там, в зале "научных работников" у него был свой стол, так же, как и у Бори Солодкого с кафедры философии, Лёвы Степанова с филфака и Вали Кузнецова с кафедры политэкономии. Они месяцами не сдавали взятую с абонемента литературу; их столы были завалены книгами и рукописями. Этот режим благоприятствования установил для них директор, знавший, что они работают над диссертациями.
Потом Градов, постоянно приобретая книги по гуманитарным наукам, собрал хорошую библиотеку и потому в дальнейшем обходился без публичных библиотек, и не представлял себе, что в библиотеках творится. Он вышел из трамвая с ними, представился преподавателем школы (чтобы не смущать их профессорским титулом) и стал обсуждать ситуацию с библиотеками в Америке, и на Западе, и у нас. Ведь и там есть интернет и всякие электронные носители книг, но в библиотеках очереди. Почему же у нас они пустуют? Женщины отвечали, что там вся работа в библиотеках поставлена иначе и что там другие руководители всего библиотечного дела. Они привели в пример краевую юношескую библиотеку, что за "Авророй". Там, дескать, вся работа поставлена не так, как у них, что там читзалы никогда не пустуют, потому что "такой директор". А какой он – "такой директор", женщины толком не объяснили и потому, Градов ничего не смог выяснить о её деловых качествах и запомнил лишь, что её зовут Людмила Ивановна.

В этих местах жила старшая внучка Градова от первого брака сына. Она уже была старшеклассницей, проявляла явные способности в области литературы, но лень мешала ей хорошо учиться. Градов периодически появлялся у неё, подробно расспрашивал о школьных делах, но существенно повлиять на её дела, чтобы они шли в лучшую сторону, не мог. Он застал дома и внучку, и её мать, бывшую невестку. Оказалось, что внучка вторую неделю ходит в школу, когда захочет. Как сообщила мать внучки, вторую неделю у них фактически не проводятся занятия. Некоторые учителя приходят на свои уроки, чтобы дать задание, другие не появляются вовсе. Причина в том, что идёт аттестация школы и все учителя заняты составлением, изменением и уточнением отчётов, планов, учебных программ и прочих бумаг. Работа эта идёт с таким размахом и напряжением, что многие учителя не уходят домой, а, поспав несколько часов на матах в спортзале, продолжают эту работу.
Если бы это рассказывала внучка, Градов не поверил бы.
Уйдя от них и направляясь в университет, Градов вспомнил, что эта отчётномания чиновников началась ещё до его ухода с заведования кафедрой. Но что потом началось, ему трудно было представить. Не так давно он на подходе к университету встретил уважаемого многими профессора истории Беллу Израилевну Готлобер. Она несла большую тяжёлую сумку. Градов взял у женщины ношу и удивился её тяжести. "Наверное, у вас на кафедре сегодня чей-то юбилей", – пытался он вопросом выяснить, что могла такое тяжёлое женщина нести на работу. На кафедрах нередко женщины к праздничным событиям приносят и посуду, и угощения из дому. "Да нет, – отвечала с горькой усмешкой профессору, – это я, наконец, закончила учебные планы и несу их сдавать". "Планы" тянули больше полпуда.
Года два назад Градов брал интервью у одного руководителя местного сельского самоуправления. На вопрос: "Что больше всего поглощает ваше время?" – чиновник сказал: "Бумаги. В прошлом году, я подсчитал, мы вынуждены были ответить на 750 документов, спущенных сверху". Встретив его через год, Градов узнал, что в следующем году глава поселения получил 1500 документов, требовавших отчёта. Он и его коллеги (а у него в конторе шесть подчинённых специалистов) основное время тратили на работу с бумагами. На втором месте по затратам рабочего времени были совещания. "На живую работу с людьми остаётся совсем мало времени", – сетовал чиновник.
Многомиллионная армия чиновников в стране находит себе работу и обосновывает её в бумаготворчестве колоссальных масштабов.

Э тот учебный год начался для профессора крайне хлопотно и нервозно. В соответствии с приказом министра образования и науки отдел кадров университета потребовал от всех преподавателей и профессоров справки о том, что они не состоят на учёте в психбольнице и наркодиспансере.
Встретив коллег у наркодиспансера, Градов стал возмущаться глупостью приказа министра и способом его исполнения. Ведь все учреждения оснащены компьютерами, и проверить кто где стоит на учёте, можно запросто, и для этого нет необходимости гонять огромное количество людей по учреждениям, которые находятся в разных концах города. Коллеги его слушали, но вежливо молчали, не возражая и не поддерживая. Некоторые про себя отмечали, что опять этот Дон Кихот сражается с ветряными мельницами: приказ есть – и его надо выполнять. Сам Градов, не получив поддержки, стал про себя удивляться тому, как высокоинтеллектуальное сообщество профессоров и преподавателей высших учебных заведений с готовностью устремляется выполнять любое распоряжение сверху, даже если оно, как в данном случае, затрагивает их достоинство. Разве не оскорбительно торчать в очередях, чтобы принести чиновнику справку о том, что ты не псих и не наркоман. И это требует учреждение, в котором ты проработал десятки лет, и где тебя все знают. А вот этого выскочку-министра никто в стране не знает. С него бы надо потребовать такие справки.
С такими мыслями в наркодиспансере Градов дождался своей очереди у приёмного окна. Он думал, что там, за окном, по его паспорту проверят свои списки и, не найдя в них его фамилии, выдадут справку о том, что он не состоит у них на учёте. Но оказалось, что там, за окном, так просто выдавать справки считают благой глупостью. Там, за окном, решили глупость высокопоставленного бюрократа обратить в свою выгоду через современный бизнес. Они, т. е. наркодиспансер, через "Городскую поликлинику № 4 и Комиссию по освидетельствованию водителей автотранспорта заключают" с профессором Градовым (и со всеми его коллегами, конечно) "договор". Предметом договора является "оказание платных медицинских услуг". Как полагается, в договоре имеются все обязательные разделы: предмет договора, стоимость и порядок оплаты (174 руб. рядом в кассу), права и обязанности сторон, ответственность сторон и реквизиты. Один экземпляр с подписью клиента оставляется в диспансере, другой выдается клиенту. Градов, привыкший во всем разбираться логически, обратил внимание на противоречие самого акта договора: сначала вас превращают в клиента наркодиспансера, которому нужна медицинская помощь (в противном случае, зачем заключать договор об оказании платных медицинских услуг"), потом вам выдают справку о том, что вы здоровы и, следовательно, не нуждаетесь в медицинских услугах. Так, юридическими фиговыми листочками прикрывалось банальное, но масштабное мздоимство, рожденное приказом министра. Если посчитать преподавателей всех вузов города, заплативших по 176 рублей, то "доход" ловкачей наркодиспансера переваливал за миллион.
И всё же справка от наркодиспансера Градову досталась относительно легко, в чём он убедился, когда приехал на другой конец города в психиатрическую больницу. Здесь тоже с ним заключили "Договор (№7216/9) на оказание платных медицинских услуг", со всеми обязательными разделами, печатью и подписями. Послали запрос в архив, который выполнялся два часа. Погуляв и выпив кофе, Градов через два часа явился к окну за справкой, но ему сказали, что он состоит у них на учёте и что надо на следующей неделе явиться "на комиссию". Он стал возмущаться, доказывать, что это явное недоразумение, но неожиданно появился охранник и быстро охладил его пыл, напомнив, где он находится.
В течение недели Градов копался в памяти, пытаясь найти зацепку, которая позволила бы понять, каким образом он мог оказаться у них на учёте. И нашёл, и вспомнил, что более тридцати лет назад после защиты кандидатской диссертации его замучила бессонница. Он обратился в свою поликлинику к невропатологу. В то время в штате поликлиник появились и психиатры. Невропатолог стал настойчиво советовать воспользоваться услугами психиатра, лечившего всякие нервные болезни гипнозом. Так Градов оказался на сеансах гипноза. Почти все на этих сеансах засыпали, а Градову не только не хотелось спать, но надо было сдерживаться, чтобы не расхохотаться: такими нелепыми казались мантры психиатра, который к тому же допускал в речи массу грамматических ошибок. Кстати, сам психиатр через два сеанса сказал ему, что эти сеансы ему не нужны, что ему лучше пойти в поход в горы. Вот этот совет оказался очень полезным. Он с одной группой ушёл на двадцать дней в горы, и, после, нервозной бессонницы как не бывало.
В понедельник Градов явился в психбольницу на комиссию. Как таковой комиссии не было: в комнате три врача параллельно принимали таких клиентов, как он. Женщина – врач, к которой его направили, сделав вид, что ничего не знает, спросила: "Ну, и что Вас к нам привело?" Градов рассказал о приказе министра и, что он уже был в наркодиспансере и получил справку. "А по какому поводу Вы первый раз обратились к психиатру?" – был её следующий вопрос, и Градов рассказал всё, что он накануне об этом вспомнил. "А потом Вас бессонница не беспокоила?" – был её третий вопрос. Градов рассказал, что потом бессонница вернулась и стала хронической. Он заметил, что женщина пытливо смотрит на него всякий раз, когда он отводит от неё свои глаза. Но как только он обращал на неё взор, она делала вид, что читает бумаги, лежащие перед ней. От уборщицы до врача здесь все относились к посетителям подозрительно. Градов невольно вспомнил культуру психологической помощи и психологической службы за рубежом, о которых он много читал и слышал.
"Ну, как же вы теперь решаете проблему своей бессонницы?" – не унималась женщина. Градов решил взять её откровенностью: "Когда она обостряется, я выпиваю и иду к женщинам. Очень помогает", – сообщил он и попал, как говорят, в самое яблочко. Она просветлела всем лицом, заулыбалась и выдала справку. В справочном окне поставили печать и взяли на сто рублей больше, чем в наркологическом диспансере.

В есь этот театр абсурда завершало предупреждение, отпечатанное на справке жирным шрифтом в самом низу: "Заключение действительно один месяц со дня выдачи". Выходило, что или надо каждый месяц добывать эти справки, или через месяц уже было неважно: наркоман ты или псих.
Однако на этом министр и отделы кадров вузов не успокоились. Через месяц потребовали от всех преподавателей и профессоров справки об отсутствии судимости. В краевом управлении МВД был специальный отдел, принимавший заявки на эти справки. Здесь денег не брали, но заявка выполнялась целый месяц.
И в этом ведомстве у профессора "рыльце было в пушку". Дело было десять лет тому назад. Позвонил университетский однокашник из Майкопа Рамазан Багов и стал приглашать на международный симпозиум по нартоведению, который там будет через неделю проходить. Градов стал отказываться, ссылаясь на то, что он никогда не занимался мифами о нартах, но друг убедил его, что симпозиум, по широте затрагиваемых вопросов, будет не узко нартоведческим, а культурологическим. Багов с радостью встретил его у входа в Адыгейский госуниверситет, повёл в оргкомитет, где ему выдали и деньги и бронь на гостиницу. Симпозиум и в самом деле был интересным и полезным. Но больше всего гостям нравилось то кавказское великодушие и гостеприимство, с которым был организован симпозиум. В последний день работы готовился банкет. Фактически, они были каждый день, но этот, последний, по замыслу организаторов должен был запомниться гостям, если не на всю жизнь, то надолго. (Известно, что на Кавказе не только университеты, но и любые учреждения негласно соревнуются размахами банкетов).
В тот день в перерывах Багов изрядно выпил, и Градову тоже пришлось выпить грамм сто коньяка. Коньяки и хорошие вина всегда стояли на столах во время "кофе-брейков".
Перед банкетом Градов решил отогнать свою машину на ближайшую стоянку. На правах "бысым" (принимающей стороны, в данном случае) поехал с ним и Багов. Стоянка была недалеко, но по дороге к ней надо было миновать по прямой дороге или объехать огромное здание республиканской администрации. Они решили миновать по прямой дороге и в разговоре не заметили знак, запрещающий сквозной проезд. На середине квартала их остановил милиционер. Градов вышел с прикрепленной на груди большой карточкой участника международного научного конгресса, надеясь, что эта карточка вызовет благожелательное отношение стража порядка. Во всех странах, где он бывал на конгрессах, такие нагрудные карточки у местных жителей и представителей местной власти неизменно вызывали уважение и стремление угодить гостю. Но в данном случае страж порядка не обратил никакого внимания на карточку Градова и, увидев подходящего Багова, изрядно выпившего, спросил Градова: "А, Вы, кажется, выпили?" – "Да, знаете, совсем немножко…. У нас вечером банкет, и я решил заранее отогнать машину на стоянку. Она тут рядом, за углом. Я не местный и за разговором не заметил знак. Простите, пожалуйста. Давайте, я заплачу положенный штраф", – пытался быть максимально вежливым Градов. "Так Вы выпили или нет?" – поставил ребром вопрос милиционер. "Да, пришлось выпить сто грамм коньяка. Понимаете, конгресс – такое событие, столько встреч, знакомств и бывают ситуации, что неудобно отказаться. Я потому и хочу заранее отогнать машину на стоянку", – откровенничал Градов.
Милиционер забрал паспорт и права Градова, пошёл к своей машине и оттуда стал звонить по телефону. Вскоре подъехала машина ГАИ, из неё вышли два офицера. Они забрали документы Градова и ключи от машины. Один из них отогнал машину на штрафстоянку, а Градова отвезли на "освидетельствование". Когда в медэкспертизе появился служитель в белом халате и приказал дуть в какой-то мундштук, у Градова лопнуло терпение: "Я же сказал, что выпил сто грамм коньяка – зачем дуть? Не буду. Вы что – силой будете в рот мне его заталкивать?" Служитель в белом халате ушёл, а два гаишника стали сочинять протокол о сопротивлении задержанного властям. После этого его вновь привезли в центр города в учреждение, как он потом узнал, под названием СИЗО, и сдали дежурному. Дежурный открыл замок металлической двери и впустил Градова в узкое длинное помещение, отгороженное от основного кабинета массивной решёткой. Из этого коридора можно было попасть в три камеры, закрытые тоже решётчатыми дверьми. В одной камере сидели бомжи, в другой – шумный пьяный мужик, привезённый сюда за то, что побил жену. Третья камера пустовала.
"Я Вас не буду в камеру запирать. Походите пока по этому коридору", – сказал дежурный.
Дело в том, что с самого начала этой истории Багов занял агрессивную позицию по отношению к стражам порядка, угрожал им "справедливым" возмездием, исчезал, вновь появлялся с разными людьми, сопровождал на их машине милицейскую машину, когда Градова везли в СИЗО, и здесь тоже выступал.
Когда ушёл Багов, дежурный сказал Градову: "Если у Вас есть кому позвонить, можете воспользоваться этим телефоном. Но ненадолго: я не имею права этого делать". (Мобильных телефонов тогда не было).
Градов в записной книжке нашёл телефон племянника, служившего здесь в ФСБ, и позвонил ему. Племянник не поверил, что его дядя в СИЗО и попросил передать трубку дежурному. "Ваш вопрос сейчас решится", – сказал дежурный после разговора с племянником. Вскоре и он явился, расписался в какой-то бумаге и вызволил Градова из-за решётки. Градов про себя заметил, что был в заточении ровно 18 минут. Ночевал он у племянника: с испорченным настроением не пошёл на банкет.
Утром племянник повёз его в "одно место", чтобы закончить с этим "делом". Племянник оставил дядю возле машины, а сам зашёл в здание, на котором была вывеска, извещавшая, что это Республиканский Суд. Оказалось, что два гаишника завели на него судебное дело.
Племянник вскоре вышел и с улыбкой вручил Градову "решение суда", в конце которого было сказано: "Учитывая личность подсудимого: помиловать".
Градов долго хранил эту бумагу; будучи "навеселе", показывал её друзьям, приговаривая: "Все великие люди сидели в тюрьме: Достоевский, Маркс и я, правда, ещё меньше, чем Маркс".
И теперь, сдав заявку на наличие (или отсутствие) судимости в отдел Краевого управления МВД, Градов в течение месяца не раз мучительно вспоминал этот эпизод. "Помилован-то – помилован, но судимость была же", – объяснял его положение знакомый юрист.
Но опасения оказались напрасными. Явившись в назначенный день и час в отдел Краевого управления МВД, Градов получил справку об отсутствии у него судимости. Очевидно, тот судья не включил его в "Дело" в свой годовой отчёт.

На сегодня последним пунктом, куда он с утра наметил заглянуть, был Гуманитарный университет. Здесь у него была не основная, а побочная работа. Заставляли его здесь работать не финансовые проблемы, а возможность читать любимый свой спецкурс. Надо было принять экзамен у нескольких задолжников. Пришли только двое, и они сдали экзамен. Оставалось ещё трое несдавших, но они как не ходили на занятия, так не пришли на экзамен второй раз. Градов собирался уходить, когда в дверях показалась Капитолина Спиридоновна, мощная женщина во всех отношениях, и в физическом тоже. У нынешней заведующей заканчивался срок заведывания и уже объявили, что на её место приходит Капитолина Спиридоновна. С тех пор у Капитолины Спиридоновны появился в голосе металл. Таким голосом она разговаривает при всех, даже с ещё действующим заведующим.
Прошлый раз Капитолина Спиридоновна ходатайствовала о тех трёх студентах, прогулявших все занятия, и теперь тоже завела разговор о них. Градов ещё раз заметил ей, что они ни разу не появились на занятиях и что он их даже не знает в лицо. Капитолина Спиридоновна стала говорить, что они ходили, но он, профессор, их не замечал, что они много делают для кафедры. Она говорила, выпучив глаза и брызгая слюной. Выпученные глаза (хотя она стояла близко) глядели ему не в лицо, а левее, мимо левого виска, а слова она произносила не как обычно, а как бы выплёвывая одно за другим, вместе со слюнями: "Без Вашего спецкурса студенты раньше прекрасно обходились и сейчас могут обойтись. А вот без этих трёх студентов кафедра обойтись не может. Они готовят для кафедры летний лагерь!" – с металлом в голосе вдалбливала она профессору свои доводы. Потом Градов у ещё действующего заведующего узнал, что никакого лагеря на лето кафедра не готовит. И тогда выходило, что свои прихоти Капитолина Спиридоновна возводит в ранг "производственной необходимости". А утверждения о том, что "студенты раньше прекрасно обходились и сейчас могут обойтись без спецкурса" ясно свидетельствовали о том, что ему, профессору, могут отказать в продлении контракта. Возмущённый, Градов ушёл, хлопнув дверью. У него сильно подскочило давление, стало шуметь в ушах. Чтобы успокоиться, он решил пройтись несколько остановок. Шёл, немного пошатываясь.
Сцена с Капитолиной Спиридоновной подтверждала подозрение, давно грызущее его самолюбие, о том, что престиж его везде падает. Ведь Капитолину Спиридоновну он помнил ещё студенткой, и она всегда относилась к нему с уважением. А сегодня оказалось, что уже нет с её стороны к нему элементарного уважения.
Градова удручало ещё и то, что такие прогульщики, как те, о которых просила будущая заведующая, чаще всего оказывались лодырями, кичащимися среди сокурсников своими "крутыми связями". Они нагло заявляли сокурсникам, что не будут ходить на занятия, но им всё равно поставят "отлично", а вот они "коллеги-замухрышки" будут трудиться весь семестр, но дальше троечки или, в лучшем случае, четвёрочки не прыгнут. Градов, когда заведовал кафедрой, всей душой возненавидел эту категорию студентов, чувствовал их на расстоянии и вёл с ними беспощадную борьбу, даже если проявлялись они в ходатайствах деканов и даже проректоров. И теперь, по напору Капитолины Спиридоновны, чувствовал, что в лице трёх прогульщиков имеет дело именно с этой категорией обнаглевшей молодёжи.
Напротив остановки троллейбуса, на которой остановился Градов, висела реклама: "У Моники Беллуччи 44-й размер ноги", – извещала она сбоку изображённой изящной женской фигурой. Градов долго смотрел на рекламу, тупо пытаясь сообразить, кто она такая, и причём размер её огромной ноги. Наконец, заметив соседство обувного магазина, понял, что это реклама обуви.
Сел в троллейбус, но реклама не выходила из головы. "Если это реклама обуви больших размеров, то вряд ли нормальный человек будет покупать её только из-за того, что у Моники Беллуччи большая нога. Можно рекламировать качество обуви, но глупо рекламировать размер обуви. А может, эта Моника – певица, и эта реклама извещает о её концертах. Но тогда выбрали совсем не лучший способ представлять её публике через не по-женски огромные ноги". Как жевательная резинка пережёвывалась в мозгу профессора нелепая реклама.
Дома первым был звонок от знакомого профессора Попояна. Спрашивал, знает ли из факультета "Государственное и муниципальное управление" его университета преподавателя Новошапова. Этот преподаватель требовал от его племянницы, студентки второго курса, восемь тысяч рублей за экзамен, который она не сдала с первого раза. Спрашивал, не мог ли он договориться на меньшую сумму. Градов был рад тому, что никогда не слышал о таком преподавателе, и со спокойной совестью распрощался со знакомым армянином.

С 90-х годов прошлого века во всех ему знакомых вузах как зараза распространилось среди преподавателей взяточничество. Градов, как мог, боролся с этим бедствием: безжалостно выгнал троих "засветившихся". Увольнять их ему было не жалко, ибо были они преподавателями ниже среднего уровня. Но, когда обнаружилось, что и доцент, которого он хвалил за хорошую методику, замешан в этих делах, полное недоумение охватило его. На заседаниях кафедры занимался нравственными проповедями, доказывая, что нельзя сеять Вечное, Мудрое, Доброе грязными руками. Однажды он имел на эту тему беседу с ректором. Ректор был мудрый человек и прекрасно знал эту проблему своего университета. По его словам, эту заразу привнес с собой юридический факультет. Именно с открытием этого факультета мздоимство распространилось по всему университету. Раньше имели место единичные, редкие случаи. "Вот какая нелепость, – недоумевал ректор, – началось там, где его не должно быть: среди юристов! А, с другой стороны, посмотрите, какую зарплату мы вынуждены в эти девяностые годы преподавателю платить. Не то, что семью содержать – он сам себя не прокормит". Так логически последовательно замыкался этот круг абсурда, как и многие другие абсурдные круги в жизни профессора.
Вскоре, после Попояна профессору позвонила племянница и сообщила, что Горгаз у её мамы отсудил сегодня пенсию. Речь шла о старшей родной сестре Градова, жившей в крайней нужде с многочисленными внуками. За неуплату много месяцев назад у них отключили газ. На зиму Градов купил сестре всякие электронагреватели, но погасить задолженность по газу, достигавшей около семидесяти тысяч, возможностей не имел. И теперь такая вот новость. "Неужели, – подумал Градов, – могут отсудить у почти нищего человека пенсию?" Позвонил знакомому юристу, и тот сообщил, что пенсию не могут отсудить, но часть могут.
С тех пор, как похоронил мать, Градов всё внимание и заботы обратил к сестре. И не только потому, что прожила она тяжёлую жизнь, но и потому, что была тяжело больна. У неё была опухоль мозга. И здесь, и в Москве, куда он возил снимки, специалисты говорили, что в такой стадии болезни и при её здоровье имеются 50% и более, что она не выдержит операцию. Ни её дочери, ни он не могли в такой ситуации принять какого-то решения. Сама она не знала о болезни, никаких болей не ощущала, но временами начинала терять сознание, и тогда выручала скорая помощь. Медленно и неуклонно уже два года болезнь сказывалась на её речи, которая становилась всё более и более несвязной. Словом, медленно угасала.
Градова удивляло одно явление, которое он наблюдал последние два года. Как только он, замотавшись в делах или побывав в командировке, не являлся к сестре недели 3-4, снилась обязательно покойная мать. Она ему ничего не говорила, но всем видом и молчанием показывала своё недовольство. Сны исчезали, когда он начинал посещать сестру регулярно. Такая чёткая причинно-следственная связь эфемерного, как ему казалось, потустороннего мира с этим материальным миром, озадачивала его и расшатывала устоявшиеся его естественнонаучные представления.
Градов включил телевизор, чтобы отвлечься от своих невесёлых дум. Передавали какой-то концерт. Вовсю старался кардибалет, пытаясь компенсировать вокальную немощь певицы. "Членистоногие", как их обзывал Градов, задирали ноги, как бы соревнуясь в бесстыдстве. Переключил канал. Постоянно повторяющийся ролик перед "Новостями" сообщал, что Газпром в Европе находит новые пути поставок газа, перечислял его успехи во всех концах света. Ролик заканчивался, патетически провозглашая Газпром "национальным достоянием". "При таких масштабах деятельности и при таких условиях, что для Газпрома может значить отдельный человек. Да ничего! Но тем более странно, что этому экономическому Колоссу понадобилась нищая пенсия моей смертельно больной сестры". С такими мыслями Градов выключил телевизор.
И тут его внимание привлёк конверт на столе, который утром впопыхах он не успел распечатать. Письмо было от оргкомитета научной конференции, на которую Градов послал доклад, получив их приглашение. Его доклад был посвящён понятию "социальная справедливость" как интегральной категории современного гуманитарного познания. Теперь в письме оргкомитета предлагалось изменить сам подход к выбранной теме, "которая уже не актуальна… в связи с семиотизацией всего познания". Предлагалось рассматривать проблему социальной справедливости "не онтологически, а семиотически". Поскольку представленный материал не тянул на доклад, предлагалось подготовить "выступление" на секции "Заблуждения коммуникативного партнера как неориторическая проблема", с учётом её направленности.
Письмо отдавало тем снобизмом, на который способны только столичные пижоны. Градов понял, что ему предлагают рассматривать проблему справедливости не как социальную, а как проблему риторики. И что из этого следует? Пытаясь в этом разобраться, Градов неожиданно для себя заплакал. Он плакал от жалости к себе, от того, что стал тупым, от того, что в последнее время жизнь его выталкивает с любой стороны, с какой бы он ни стремился к ней подступиться. После плача ему стало легче, и он решил немного поработать с рукописью, которую уже давно надо по плану представить в издательский отдел. Однако вспомнил, что утром рано надо быть в "Горгазе". Чиновница сегодня его предупредила, что если он с утра не явится, то заявка в организацию, которая ставит счётчики, не пойдет, и тогда всё придётся начинать заново.
Градову снились тяжёлые сны. В одном из них Капитолина Спиридоновна при всех доказывала, что он ненадёжный коммуникативный партнёр. Градов возмутился и вышел в коридор, хлопнув дверью. Почему-то коридор оказался тёмным. Потом он попал в туннель, который был ещё темнее. Пролетев через него с каким-то мистическим восторгом, оказался на мирной летней поляне, где его ждали мать, братья, сестра и отец. Здесь было всё другое, чем там. Здесь было удивительно мирно, чисто. Ему было бесконечно хорошо от того, что он никогда отсюда не уйдёт.

Айтеч ХАГУРОВ

фото:sprosia.narod.ru