«Под сводами души твоей высокой…»

Счастливые, а точнее удачные писательские судьбы в реальной жизни, по-человечески оказываются, как правило, трудными, а порой неимоверно трудными. Ведь они всегда утверждают нечто, что непросто входит в жизнь. Но удивительно, что такие, в творческом отношении счастливые писатели, кажется, не чувствуют бремени своей судьбы. Это бремя оказывается для них лёгким… Во всяком случае, со стороны, внешне. Именно таким был выдающийся поэт Сергей Сергеевич Орлов (1921-1977 гг.), которому 22 августа исполняется сто лет. Его короткая, но яркая жизнь оказалась уже почти равной его посмертной поэтической судьбе…

Да, он, безусловно, олицетворял своё легендарное фронтовое поколение –поколение победителей в Великой Отечественной войне. Олицетворял как никто иной из его ровесников. И не только в проникновенных, исповедальных стихах. Он писал: «Я люблю своё поколение и не стесняюсь говорить об этом». Дважды горевший в танке, раненый, он нёс на себе, на лице своём отметины войны, что, как понятно, доставляло ему немало переживаний. Но даже в этом, ежеминутно напоминаемом, как большой поэт, он думал не о себе, выражал не страдальчество, но высокое и благородное чувство причастности к народному и человеческому бытию:

Вот человек – он искалечен,

В рубцах лицо. Но ты гляди

И взгляд испуганно при встрече

С его лица не отводи.

 

Он шёл к победе, задыхаясь,

Не думал о себе в пути,

Чтобы она была такая:

Взглянуть – и глаз не отвести!

Он оставался верным фронтовому братству всю жизнь. И в то же время почему-то оказывался как бы в центре этого братства. Было в его личности

что-то такое обаятельное, что сразу располагало к себе. Видимо, справедливость, честность во всём, даже, казалось бы, в самом малом. И это отмечали его ровесники, однополчане по военной биографии и литературе. Юлия Друнина в стихах: «Под сводами души твоей высокой торжественно мне было и светло…». И поясняла: «Скромный до неправдоподобности и жестоко требовательный к себе… С ним как-то по-особому дышалось – словно в горах, на высоте».

Но он был не только выразителем своего военного поколения, так сказать, его представителем, но настоящим большим поэтом. Это угадывалось уже в его довоенных юношеских стихах. Его талант раскрылся во всей его глубине и многообразии в стихах о войне, которым он подчас не придавал особого значения и оставшихся неопубликованными. Стихах, удивительно психологически точных:

Друзей немало хоронили,

Погибших под огнём в бою,

Но те, кто снова в бой ходили

Никто не верил в смерть свою.

Его стихи о войне трудно оценивать только по «теме», только как собственно стихи военные. Это стихи о смысле человеческого бытия в этом мире. «Духовная озарённость, огромная мыслительная работа, цельность натуры чувствовались в нём всеми, кто только сходился с ним хотя бы однажды (А. Романов). Это делало его большим самобытным поэтом. Война же, в которой пробуждается дух человеческий и народный, стала для него тем нравственным критерием, с высоты которого понимается и оценивается всё в этой жизни:

Здесь нет ячеек пулемётных,

Не рвутся мины на пути.

Но там хоть был устав пехотный,

А здесь, не знаешь, как идти.

Об этом он писал и сам: «Принято утверждать, когда говорится о поэтах военного поколения, что их сделала поэтами война. Но это не совсем так. Поэтами рождаются и становятся вопреки войне, а не с помощью её». Да и понятно, ведь поэзия выполняет свою высокую миссию духовного просветления людей лишь в той мере, в какой она является поэзией. Его отличало «внутреннее беспокойство, неустроенность души, жадный интерес к мирозданию и людям» (Д. Молдавский) – всё, без чего не бывает истинного поэта.

Сергей Орлов был, безусловно, человеком своей эпохи, своего трудного времени – и по биографии, и по образу мыслей, и по тем человеческим ценностям, которые он отстаивал. Эпохи трагической, но грандиозной. Видимо, отсюда в его поэтический мир наряду с войной врывается космос, как средство и форма осмысления человека в мире. Справедливо писал С. Баруздин: «Космическое видение… порой позволяло ему мыслить удивительно широко, отстранённо, как будто он смотрел издалека, из звёздного неба». Это проявилось уже в его фронтовых, ставших классическими, стихах:

Его зарыли в шар земной,

А был он лишь солдат,

Всего, друзья, солдат простой,

Без званий и наград.

Ему как мавзолей земля –

На миллион веков,

И Млечные Пути пылят

Вокруг него с боков.

Это стало потом некой высокой мечтой, порывом к идеалу, придающим смысл и земной жизни:

И я когда-нибудь однажды,

Вдруг уподобясь кораблю,

Земли космическую жажду

Как из стакана, утолю.

Но космос в его поэтическом мире невозможно воспринимать как космос в его буквальном смысле. Там – «дали безответные»: «Но нет ответа с Марса и Урана, / Немы планеты на краю орбит…». Его космос связан с землёй. Не земля для космоса, а космос для земли. Но как величественны в небесах его десантники в стихотворении «Уходит в небо с песней полк»:

Там в небе самолётов след,

Как резкий свет кинжальных лезвий,

Дымок дешёвых сигарет

И запах ваксы средь созвездий.

Сергей Орлов был человеком своего времени и в том смысле, что в его поэтическом мире проявилась, может быть, главная особенность эпохи: как после всех трагедий века человек возвращался к своей духовной природе:

Всю жизнь куда-то далеко спеша,

Я близкого чего-то стал бояться.

Вдруг оказалось – у меня душа,

И с этим надо, видимо, считаться.

Она не то что вымысел какой

Пиитов девятнадцатого века, –

Душа болит! Что делать мне с душой?

Неправда! Ей что делать с человеком?

И даже это «вдруг» оказалось, и «видимо» считаться – несёт в себе не неуверенность, а свидетельствует о каком-то внутреннем борении за душу человеческую. Не случайно слово «душа» является одним из ключевых в его поэтическом мире.

Он был невероятно требователен к себе и если не снисходителен, то всегда с пониманием относился к ближнему. Он чувствовал рядом с собой человека, а это очень драгоценное качество: «Мы говорим, задумываясь редко, / Что время беспощадное течёт, – / Как на войне: «С кем ты пошёл в разведку?» / А думать надо: «Кто с тобой пойдёт?».

О его высокой требовательности к себе свидетельствует факт, удививший его собратьев по перу, о чём многие из них писали: после его смерти очень многие его стихи – сотни – остались неопубликованными. Стихи как военного, так и послевоенного времени. Стихи совершенные. Николай

Доризо в связи с этим написал даже стихотворение «Посмертные стихи Орлова». Но это ведь поразительно – поэт продолжал быть с нами, словно ничего особенного и не произошло… Он продолжал доходить к нам, как свет далёкой звезды… В этом мне тоже довелось убедиться. Уже в восьмидесятых годах, когда, казалось, всё было опубликовано, Виолетта Степановна Орлова подготовила по моей просьбе замечательные публикации в военных изданиях, в отделах литературы, которых я тогда работал – сначала в журнале «Пограничник», а затем – в газете «Красная звезда»…

Естественно, что во многих стихах С. Орлов обращался к потомкам – иначе во имя чего была такая Великая война: «Потомок наш о нас ещё вспомянет…»; «Когда-нибудь потомок прочитает/ Корявые, но жаркие слова…». Но и не питал особых надежд и иллюзий на него, ибо «меняется движение светил» и всё предстает «в ином и новом свете». Но как большой поэт, не ожидая «последнего ответа», он различал, «чуял», «грядущий гул в своём пути» (А. Блок), неясное, но неизбежное будущее. И в этом смысле его стихи предстают теперь пророческими:

И всё же, как это ни странно,

Мир замедляет бурный бег,

Уходят гномы и тираны,

Стихают волны, сыплет снег.

Тысячелетие второе

Кончается, а что за ним?

Какие там грядут герои?

Не ведаем, что сотворим…

Но коль стихи поэта содержат в себе такие пророчества, это значит, что они живут и будут жить. Прочитает ли Сергея Орлова «потомок» сегодня или завтра, его жаркие, но отнюдь не «корявые» строки, об этом мы знать не можем, ибо нам не дано предугадать, как отзывается слово большого поэта в душах людей. Мы только знаем, как извечно живёт Муза каждого истинного поэта, о чём он сам писал в стихах, посвящённых Ярославу Смелякову:

Её запомнят и забудут

И вновь откроют, как звезду,

Она была собою всюду,

Хлебала славу и беду.