Тема «литература как зло» вовсе не нова в мировой публицистике и знаменует собой блуждания человеческого духа
2564
Мое внимание привлекла книга священника Георгия Селина «Загадка 2037 года» (М.: НИЦ «Академика», 2016). Книга о классической русской литературе. Точнее – о том, что великая русская литература якобы является «орудием духовного разложения», «сеющая тлен» и «порождающая революцию». Словом, является исчадием зла, выпавшая нам как Божье наказание. А допущенная в образование, несет «великий вред». Логика автора такова: «Веками жил русский человек, как учила его Святая Церковь, но вот возникает художественная литература», и начинается отпадение от Бога, духовное разложение и нравственное падение, продолжающееся до сих пор. Причину этого автор видит в том, что русский человек был «удален от богообщения на семьдесят лет». Правда, при этом отрицается литература не только этого периода «удаления», но вся, даже та, которая создавалась тогда, когда русский человек не был удален от богообщения, вместе с Пушкиным, Гоголем, Достоевским, оказавшими тлетворное влияние на него… Это автор и «доказывает» с помощью Священного Писания. Хотя, как понятно, ни Христос, ни апостол Павел ничего не говорили и не могли говорить о русской литературе…
Тема «литература как зло» вовсе не нова в мировой публицистике и знаменует собой блуждания человеческого духа, соблазняемого «просвещениями», «передовыми» социальными и, разумеется, «прогрессивными» теориями. К тому же наша земная Церковь всегда, «традиционно», находилась и находится в определенной конфронтации к русской литературе. Но ни то, ни другое не предполагает такого радикализма – отрицания русской литературы вообще и уж, тем более, возможности видеть в ней причину «духовного разложения» человека и народа.
Оспаривать столь несправедливое суждение не имеет смысла. Пускаться в полемику с этой семисотпятидесятистраничной догматикой глупо, так как тем самым, вроде бы, даешь право на ее существование. Остается, хотя бы в самых общих чертах, определить ее природу, помня, что непонимание литературы – явление обыденное, и, по словам Н. Страхова, граничит с глубоким непониманием жизни. А причина, «мотивация» этого уже не столь важна. Ведь, действительно, не столь важно, какая именно догматика донимает человека – церковная или партийная, если они в равной мере подавляют живую человеческую душу.
Важно другое. Эта книга выходит тогда, когда у нас в России совершается, казалось бы, немыслимое и невозможное – великая русская литература вот уже четверть века настойчиво и целенаправленно вытесняется из общественного сознания и изгоняется из образования, сбрасывается с «корабля современности». Впрочем, так бывает после всякой революции, в том числе – «либеральной» и криминальной…
Такая догматика выходит тогда, когда перед художниками стоит большая культурная задача – перечитать вершинные творения русской литературы не только с точки зрения социальной, как это было, но и духовной. С точки зрения христианского понимания мира. Ведь так складывалась наша народная и государственная судьба, что литература толковалась зачастую или с помощью «передовых» революционных учений, или с точки зрения господствующей идеологии. До такой степени, что история литературы оказалась, по сути, подмененной историей революционного движения, «освободительного» движения в собственной стране. Нет никаких оснований литературу подменять идеологизированной окололитературной публицистикой, ее позитивистским толкованием. Нельзя же не осознавать, что парадигма нашей общественной мысли, революционно-демократическая, социальная, бездуховная – как задана В. Белинским, так и продолжается до сего дня. Нельзя же путать творения духа и толкование их, которые на каждый час – свои. А такие «толкователи» были всегда. Уже в «Слове о полку Игореве» они определены как «поганые толковины»…
Но в таком случае напрашивается неизбежный вопрос: почему священник оказался заодно с этими гонителями русской литературы, человеческого и народного духа? Ведь эта антилитературная догматика, кроме того, кричаще противоречит христианским представлениям, христианскому пониманию культуры, которая, согласно ему, вовсе не отрицается. Более того, образное, притчевое, иносказательное мышление является непременным условием постижения вещей этого мира, тайны Царства Небесного: «И приступив, ученики сказали Ему: для чего притчами говоришь им? Он сказал им в ответ: для того, что вам дано знать тайны Царства Небесного, а им не дано… Потому говорю им притчами, что они, видя, не видят, и, слыша, не слышат и не разумеют» (Евангелие от Матфея, 13, 10-12). Образное мышление – изначальное и неизменное условие познания и самопознания человека: «Да раскрою в притчах загадки мои» («Моление Даниила Заточника»).
Когда образность, художественность, литература начинают «мешать» человеку в его произвольных строительствах? Когда Вавилон, «великая блудница», город крепкий, становится жилищем бесов и пристанищем всякого нечистого духу: «И голоса играющих на гуслях и поющих, и играющих на свирелях и трубящих трубами в тебе уже не слышно будет; не будет уже в тебе никакого художника, никакого художества, и шума от жерновов не слышно уже будет в тебе» (Откровение святого Иоанна Богослова, 18, 22). Примечательно, что, согласно Откровению, отсутствие художества влечет за собой запустение и хозяйственной жизни – отсутствие шума от жерновов… Но это – «малое время», на которое приходит дьявол и сатана, который сковывается на тысячу лет, а потом освобождается на время.
Вот когда литература сбрасывается с «корабля современности», вот когда она изгоняется из общества, – когда господствует дьявол и сатана. Почему священник пускается в столь непотребное дело, не проявляя никакого стоицизма против этой напасти? Видимо, потому, что ряса сама по себе еще не является спасением…
С тех пор как всё перепуталось в нашем доме, и иерархия ценностей оказалась нарушенной, в объяснении вещей очевидных приходится начинать издалека. А потому коснемся происхождения искусства, литературы. Обычно считают так, что, когда люди начали отпадать от Бога, – разучились слышать ангельское пение, тогда они и придумали его заменитель, эрзац… Нет, не так. Когда человек стал отпадать от Бога и разучился слышать ангельское пение, тогда и появилось искусство, литература, напоминающие ему о Боге: «Веленью Божию, о Муза, будь послушна» (А. Пушкин); «С тех пор как вечный Судия мне дал всеведенье пророка» (М. Лермонтов). Тогда и появилось два вида искусства и два вида литературы: с Богом и без Бога. Но, к сожалению, и в общественном сознании, и земной Церковью отрицается не только безбожная литература, но и всякая литература. Различения не происходит… Попутно скажу, что, когда учреждается Патриаршая, именно литературная, а не, скажем, богословская, премия, в этом нет ничего хорошего. Тем самым подтачивается основной принцип русской государственности о гармоническом соотношении власти светской и церковной. Происходит отступление от того, о чем говорил еще первый русский царь, Иван IV Васильевич Грозный: «Не подобает священникам творить царские дела».
Это различение литературы и антилитературы проходит через всю нашу историю литературы. Это различие крепко помнили русские писатели. К примеру, в стихах Якова Полонского:
По торжищам влача тяжелый крест поэта,
У дикарей пощады не проси.
Молчи и не зови их в скинию завета
И с ними жертв не приноси.
Будь правды жаждущих невольным отголоском,
Разнузданных страстей не прославляй.
И модной мишуры за золото под лоском
Блестящих рифм не выдавай…
Или в стихах поэта и пророка Михаила Лермонтова:
О, полно извинять разврат!
Ужель злодеям щит порфира?
Пусть их глупцы боготворят,
Пусть им звучит другая лира.
Примечательно, что священник Георгий Селин помещает в свою книгу компиляцию из трудов Виктора Острецова, видя в них образец. Но в книге Виктора Острецова «Масонство, культура и русская история» (М.: ООО «Штрихтон», 1998) слово «культура» берется в кавычки: ««Культура» как орудие национального разрушения». То есть автор, хотя и являл радикализм и вульгарный социологизм, но всё-таки различал культуру и антикультуру. Георгий Селин уже не различает этого: «Культура как орудие духовного разложения». Слово «культура» он пишет без кавычек, тем самым, отрицая всю культуру.
Как на не подлежащий сомнению аргумент священник ссылается на жестокие слова Василия Розанова о русской литературе: «По содержанию литература русская есть такая мерзость – такая мерзость бесстыдства и наглости, – как ни единая литература. В большом царстве, с большой силою при народе трудолюбивом, смышленом, покорном, что она сделала? Она не выучила и не внушила выучить – чтобы этот народ хотя научили гвоздь выковать, серп исполнить, косу для косьбы сделать…»
Но такие слова Василий Васильевич писал в полном отчаянии, умирая с голоду в Троице-Сергиевой лавре, когда революционно-демократические, позитивистские, материалистические воззрения получили полное преобладание, и литература оказалась-таки разрушенной. А вместе с этим оказалась разрушенной и жизнь. Шума от жерновов не стало слышно. Литература же и не должна заниматься делами столь прагматическими и утилитарными. У нее дело более сложное – душа человеческая. Это как раз позитивисты требовали от литературы «пользы», чтобы она была «помощницей» (Н. Добролюбов) в делах, якобы более важных, чем она. Это они снизвергали ее с неба. Вышло из этого разрушение не только литературы. Казалось бы, что этот опыт, доставшийся нам столь дорогой ценой, пойдет впрок. К сожалению, не идет. Блуд разума продолжается…
А потому нам, помня о том, что литературный дар является даром Божиим, остается сказать словами Н. Гоголя из «Выбранных мест из переписки с друзьями»: «Не столько зла произвели сами безбожники, сколько произвели зла лицемерные или даже просто неприготовленные проповедатели Бога, дерзавшие произносить имя Его неосвященными устами. Обращаться со словом нужно честно. Оно есть высший подарок Бога человеку».
Это новое, очередное сбрасывание великой русской литературы с «корабля современности», – теперь уже именем Бога и Церкви, тем более странно, что подобную напасть мы уже пережили в трагическом революционном ХХ веке. При господствующей атеистической идеологии русская литература, в своих вершинных творениях – христианская и православная, только и спасла нас. Заслонять ее революционно-демократической публицистикой и разного рода либеральничанием мы теперь не имеем права.
Петр ТКАЧЕНКО
