«Сердца, да это же высоты, которых отдавать нельзя»

После всего пережитого за последние годы и уже даже десятилетия, казалось, что такого тревожного и мучительного состояния души, как теперь, и быть не может. Да и как можно быть спокойным, если война против нас, против России, начавшаяся уже давно, обернувшаяся крушением страны в начале девяностых годов, перешла в открытое военное столкновение. Не между Россией и Украиной, а, как и всегда, между коллективным Западом, сделавшим на этот раз Украину антирусской, и – Россией. Как и было во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг., кажется, весь мир перевернулся и наступила какая-то совсем иная, неведомая нам эпоха, где уже не действуют законы человеческого бытия, бессильны, казалось, незыблемые заповеди: «От вечной книги дым валит,/ В ней выгорают строки./ Мир покосился, но стоит…/ Ещё не вышли сроки» (Ю. Кузнецов, 1996 г.).

Внимая ужасам войны, невозможно оторваться от телеэкрана, невозможно заснуть. Душа разрывается, глядя на ужасающие кадры с места боёв. Кажется, всё остановилось, и ничего невозможно делать. Ведь уже безо всякого «гуманистического тумана» (А. Блок), без всяких дипломатических уловок объявлена цель очередного похода на Россию – её уничтожение, а значит уничтожение и каждого из нас… «Но тот, кто двигал управляя/ Марионетками всех стран, – / Тот знал, что делал, насылая/ Гуманистический туман» (А. Блок, «Возмездие», 1910 г.).

Со знакомыми и соседями только и разговоров – что об этой войне, о нашей дальнейшей государственной, народной и личной участи. В душе и сознании торчит только это: как теперь быть и что делать, ибо одних переживаний, сочувствия воюющим солдатам и офицерам, явно недостаточно. А тут ещё, – не в редакциях газет, коим вопросы задавать полагается, а то и на улице от шапочно знакомых слышу вопрос: а как вы относитесь к специальной военной операции и вводу наших войск на Украину? И чувствую, как в душе закипает негодование и даже злость, ибо такого вопроса для нормального человека, не поражённого всевозможными мировоззренческими ядами, и быть не может. Ведь такой вопрос предполагает, что наш запоздалый ответ на бесцеремонную агрессию против России, против каждого из нас, можно рассматривать и так, и эдак. Не можно! Только безоговорочная, во всяком

случае, на данном этапе нашей судьбы и истории, поддержка президента, правительства, военного руководства, наших Вооружённых сил.

Я с удивлением смотрю на людей, задающих такой вопрос: с какого чердака они свалились… Неужели дебилизация нашего общества последних лет и десятилетий достигла такого предела, что люди утратили способность к интеллектуальной работе, руководствуясь только случайными верованиями. Когда факты перестают уже говорить сами за себя, а способность к анализу отсутствует. В самом деле, человеку не грозят даже, а уже идут по его душу, а он не только не чувствует опасности, а вполне серьёзно полагает, что ему несут подарки за то, что он, растоптав своё родное, драгоценное и спасительное, уверовал в те бесчеловечные заморочки, с которыми идут разрушать его страну, его мир… Заморочки, в которых корчится и сам Запад.

Такие вопросы задают лишь те, для которых война началась 24 февраля. А восемь лет войны на Донбассе они не замечали. Но в таком случае позвольте усомниться в вашем «нет войне» теперь, когда наконец-то предпринимаются ответные меры к её окончанию. Это до предела наивное и лукавое «мы против войны» разоблачает таких антивоенных исповедников, ибо тем самым утверждается – «мы хорошие» не в пример «плохим», которые войны якобы хотят. Но война – самое противное человеческой природе действо. Никто её не хочет, и тем не менее войны происходят. Вся наша народная история, есть, по сути, история войн. А всякий пацифизм во время войны, когда уже гремит оружие, оборачивается ещё большими жертвами.

Что теперь беспомощно ахать и охать. Надо честно ответить на вопросы о том, что привело нас к такому трагическому положению, что уже только оружием приходится защищать себя? При этом имея в виду не только внешние причины, но и, прежде всего, внутренние, – внутри страны и общества. Смею утверждать, что здесь нас подстерегают главные угрозы и опасности. Без честного ответа на эти вопросы наша государственная и народная судьба может оказаться незавидной. Не поможет никакое оружие железное с его многочисленными «махами»… Ведь силой духа народного, а не только оружием всегда достигалась победа.

Мы остаёмся беззащитными, что называется, проваливаемся в сфере духовно-мировоззренческой. Это давняя недобрая российская «традиция», непрерывающаяся, длящаяся до сих пор, несмотря на все её печальные последствия.

П. Я. Чаадаев в письме А.С. Пушкину 7 июля 1831 г. со всей категоричностью и самонадеянностью утверждал: «Отныне будут лишь случайные войны, несколько бессмысленных и смешных войн, чтобы отбить окончательно у людей охоту к разрушениям и убийствам». Теперь, зная какие далеко не «смешные» войны пережил мир и Россия с тех пор, удивляешься наивности философа и задаёшься вопросом: а что это за такая система воззрений, считавшая и считающая себя «прогрессистской» и непременно «западнической», которая приводила и приводит к столь опрометчивому осмыслению действительности? И соглашаешься с В. Розановым, что «в Чаадаеве хорошо только остроумие… Прочее я думаю – невыносимый вздор». Но традиция такого «вздора» продолжилась и в дальнейшем. В. Соловьёв в статье «Первый шаг к положительной эстетике» высказал и «обосновал» совершенно схожее убеждение: «При таких огромных вооружениях и при таком чрезвычайном обострении национального соперничества и вражды – такая небывалая нерешительность начать войну! Всякий невольно чувствует и понимает, что при нынешней всесторонней связанности между различными частями человечества невозможно будет локализовать вооруженного столкновения, что небывалая громадность сил по численности войск и смертоносности вооружений представит войну во всём её, ещё никогда прежде не виданном, ужасе и сделает нравственно и материально невозможным её повторение. Значит, одно из двух: или, несмотря на весь милитаризм, война всё-таки не начнётся, или же если начнётся, то будет последнею… Милитаризм съест войну». Писано это в 1894 году. И пройдёт совсем немного лет и начнётся русско-японская война, а потом разразится и Первая мировая…

Почему эти «прогрессивные» философы оказались столь опрометчивыми, ясно. Они поверили в догматы, далёкие от реальной жизни. Но такими философами, пожалуй, исключительно в общественном сознании представлена русская философия. А истинно русских философов, таких, скажем, как П. Астафьев с его «Философией нации и единство мировоззрения» мы открывали для себя только в 2000-е годы…

Тот же В. Соловьёв полагал, что народность есть «сила дифференцирующая и разделяющая», а потому надо «отречься от этого национального эгоизма». То есть, убить в себе народное. Сделать мир единым, как тюрьма или казарма. Но мир един в своём многообразии… Так сеялись семена глобализации, проросшие теперь разрушительными результатами.

Наша история и жизнь, оказывается «не поддаются осмыслению», – если послушать иных пропагандистов от исторической науки. Не история, а набор «версий», начиная с пресловутой «норманской теории». И вопреки всему – никакого консолидированного, устойчивого мнения. Поди объясни теперь племени младому, школьникам, как она исчисляется и почему на «Памятнике Тысячелетию России» в Великом Новгороде нет первого царя. История страны – без первого царя… До таких казусов доходить ведь нельзя. Причём, «не поддаётся осмыслению» всякая русская история – и самодержавная, представленная исключительно с точки зрения классовой борьбы, и советская. А уж нынешний демократический её период – и вовсе какой-то тупик. Имею в виду не внешний событийный её уровень, а метафизический, смысловой, причинно-следственный её аспект. Ну, в самом деле, и тридцать лет спустя после крушения страны люди явно не глупые и, вроде бы образованные, на вопрос о том, что же именно у нас произошло в начале девяностых годов, невнятно отвечают: то ли очередная, на этот раз либеральная революция, то ли контрреволюция. И сходятся на том, что это, мол, не столь важно. Но постойте, это самое важное, ибо это не пустая игра слов. За каждым из этих понятий следует не только не сходный, а прямо противоположный порядок наших действий. Да и как без ответа на этот вопрос можно уяснить, что происходит. Это невозможно. Причём, у нас были и есть честные историки, подлинные мыслители, но их труды не становятся достоянием не то что общественного сознания, но даже образованного слоя общества. Как-то так складывается, не само собой, конечно, что всякая глупость маргинала выставляется как нечто значимое и большое, а выводы учёного-интеллектуала, как нечто малое, ничего не значащее…

В 2009 году исполнилось сто лет знаменитому сборнику о русской интеллигенции «Вехи», за восемь лет предсказавшем революционное крушение страны. Казалось бы, такой хороший повод поразмышлять о том, что теперь происходит. Но обсуждения «Вех» не получилось. И ясно, почему. Чтобы скрыть ту закономерность, что после всякой революции, в том числе и либеральной, происходит неизбежная смена вех. То есть строительство новой, никому пока не ведомой государственности. И вот эта смена вех начинается только теперь, но уже под раскаты орудий и реактивных ракет. И без всякой пока надежды на то, что действительное уяснение происходящего в нашем обществе начнётся.

Но и до сих пор с «русской интеллигенцией» не разобрались. Словно об этом не написаны горы глубоких книг. Всякий либерал и радикал рядится в мундир «русского интеллигента», причисляя себя к образованной части общества вообще. Но авторы «Вех», говоря о «русской интеллигенции», имели в виду не образованную часть общества вообще, но радикальную, революционную, менее всего русскую, идеологически озабоченную, не допускавшую в свою сектантскую среду ни Л. Толстого, ни Ф. Достоевского, да и всех действительно образованных людей. «Интеллигенция скорее напоминает монашеский орден или религиозную секту, со своей особой моралью, очень нетерпимой, со своим обязательным миросозерцанием, со своими особыми нравами и обычаями. Для интеллигенции характерна беспочвенность, разрыв со всяким сословным бытом и традициями… Интеллигенция оказалась оторванной от реального социального дела, и это очень способствовало развитию в ней социальной мечтательности…

Целое столетие русская интеллигенция жила отрицанием и подрывала основы существования России» (Н. Бердяев).

К столетию «Вех» я выпустил сборник «Когда же произойдёт смена вех?.. (Новая смена вех)» (М., изд. ООСТ, 2009). Но не встретил заинтересованности, хотя бы в каком-то узком кругу. Да и понятно, если преобладает мнение, что это так отвлечённо и так далеко от реальности. А то, что в начале было слово, людям, выросшим в атеистической среде, неведомо.

Чувствуя необходимость и неизбежность стройной системы взглядов, периодически возбуждаются кампании по поиску новой идеологии, до неприличия упрощённые. Ведь идеологию не ищут, не привносят извне и не выдумывают. Она выводится из культуры, истории и судьбы народа. И она давно уже постигнута великой русской литературой. Но русская литература стала мешать новому либеральному строительству, несмотря на провалы и печальные результаты этого строительства. А потому произошло немыслимое и, казалось, невозможное – великая русская литература вытеснена из общественного сознания и, по сути, изгнана из образования. И это – в самой литературоцентричной стране. С помощью нехитрого приёма – «рынка», к культуре вообще неприложимого и являющегося скрытой формой уничтожения литературы. Писатели стали изгоями в обществе.

Только в одной строчке Н. Гоголя уже содержится наша идеология: «И этот путь есть сама Россия». Неслучайно её повторял А. Блок в своё революционное время. То есть, точная характеристика страны и её положения в мире и есть наша идеология.

Но всё это ведь уже было в нашей истории и относительно недавно. И известно, чем обернулось – крушением страны: «Русская литература залита мутной волной порнографии и сенсационных изданий. Есть отчего прийти в уныние и впасть в глубокое сомнение относительно дальнейшего будущего России» (С.Н. Булгаков, «Вехи», 1909 г.). И не надо никого обманывать, что всё это происходит само собой, по какой-то неизбежности и неотвратимости.

Наши политики в своей аргументации часто указывают на спасительную силу культуры и великой русской литературы, не ведая о том, что за тридцать лет там, где должна быть культура, давно уже буйствует чертополох невежества. А в случае с писателями и обращаться к ним не имеют никакого права, так как такой профессии как писатель в Госреестре нет. Литература отделена от государства. Именно так. Даже формально не находится в ведении Министерства культуры. Теперь Запад открыто и варварски репрессирует русскую культуру. Но ведь она за годы торжества либерализма во многой мере уже репрессирована в самой России. Кто бы обратил внимание на то, сколь роскошны кафедры иностранной литературы в наших университетах, и сколь ничтожны кафедры русской литературы. И что «стажировки» студентов продолжаются…

Американизация нашего общества превзошла все мыслимые пределы, стала, по сути, тотальной. Взамен всего народного и традиционного, американское стало синонимом идеального. Не само по себе, разумеется. Не по причине нашего якобы природного обезьянничанья. Кто честно работает в культуре и литературе, для кого главное «не шумиха, не успех» (Б. Пастернак), – тот знает, о чём я говорю. Разве наши писатели средней руки не толклись в подвалах Парижа и трущобах Нью-Йорка, чтобы, отметившись там, вернуться в Россию с репутацией «великих»? То есть, сфера сознания отдана в чужие, враждебные руки. Разве неведомо, что покорению народа предшествует покорение душ? Разве неизвестно, чем это заканчивается? Вот кричащая неестественность, которую надо поправлять немедленно. Одних деклараций о просвещённом консерватизме и традиционных ценностях недостаточно.

Слава Богу, кажется, происходит осознание того, что необходимо срочно менять систему образования, восстанавливать её, что успех на поле боя решает школьный учитель.

То, что теперь только силой оружия мы можем защитить себя, является результатом того духовно-мировоззренческого блуда, которому предавалось общество все эти тридцать лет. И всякий «миролюбец», выступающий теперь за немедленное прекращение боевых действий, уготовляет стране, народу, всем нам ещё большие беды.

Весь ужас нашего трагического положения и падения обнаружился не 24 февраля 2022 года, когда началась спецоперация в Донбассе. Это, наоборот, конец нашего затянувшегося падения, которое, я уверен в том, завершится нашим спасением. Это обнажилось уже тогда, когда прежний президент России сдал страну тем, кто считает нас своими врагами, доложив в конгрессе США, что кумир повержен… Но к такой неведомой в мире стыдобушке его привела наша либеральная радикальная интеллигенция с революционным типом сознания. Разве писатели не подписывали приговор своей Родине осенью 1990 года, приняв участие вместе с диссидентами в «Римском соглашении», что якобы «заканчивается существование одной из величайших империй в истории человечества». Так расставались с «тоталитарной системой». Ныне гремящее оружие – результат и этого слабоумия… И разве не ездили в Америку наши писатели накануне либеральной революции для «стажировки» и «инструктажа»?..

Нам же теперь остаётся точно определить, что происходит. Это – завершение Великой Отечественной войны или же начало Третьей мировой, которая неядерной быть не может…

Разумеется, теперь каждый из нас должен определиться, за что выступает он: за наше государственное и народное спасение или же в припадке псевдогуманизма и пацифизма – «против войны». Хотя этот псевдогуманизм и пацифизм в своей значительной части – «коммерческий» и «рыночный». Так сказать, в духе времени. А то, что уже пришли по души и этих «миролюбцев», это ведь пока так неочевидно…

Мне могут сказать: всё это, о чём ты пишешь, может быть, и верно. Но – что делать сейчас, когда гремит оружие и гибнут люди? Подписать петицию в поддержку нашего руководства ведь явно недостаточно. И потом, эти коллективные обращения не являются самой надёжной формой определения позиции…

Что делать… Каждый, как никогда добросовестно, – своё дело. Я – пример не совсем типичный и показательный. Переживаю, конечно. Печалюсь над тем, что казалось невозможным: тёмным силам мира сего удалось-таки столкнуть нас в губительном для всех, открытом военном противостоянии. Отрываясь от телеэкрана с ужасными картинами войны, вычитываю вместе со своей верной помощницей женой Екатериной Васильевной вёрстку пятого издания словаря кубанского диалекта «Кубанский говор. Балакачка». Издание, имеющее самое прямое отношение к русско-украинскому бытию. Не политическому, не дипломатическому, а духовному. О, это целая эпопея, длящаяся уже четверть века. Когда я выпустил первый словарь кубанского диалекта за всю его историю, встретил «научное» сопротивление не со стороны «украинских филологов», а кубанских «украинистов» и «украинознатцев». Всё сводилось к тому, что я искажаю украинскую «мову золотую». Никакие доводы, никакие аргументы не действовали, что никакой мовы на Кубани нет. Поначалу я не мог понять, почему люди, родившиеся на Кубани, исподволь занимаются её новой украинизацией, несмотря на печальный и трагический опыт украинизации 20-х, 30-х годов прошлого века. Но оказалось, что они прошли «стажировку» в германских докторантурах Мюнхена. Вот и вся разгадка. Если наши педагоги будут «стажироваться» на Западе, то как восторжествует разумный и просвещённый консерватизм?.. Нет, конечно. А это ведь повсеместная практика и надёжная преграда для того, чтобы общество наше никогда не обратилось к народным традиционным ценностям.

Я понимаю, что всё это ничтожно для тех, кто исповедует сакраментальное, идущее ещё от В. Белинского – «в то время, когда…». В смысле, до диалекта ли, до литературы ли, до культуры ли, когда гремит оружие… Но приглядевшись к нашей истории, обнаруживаешь, что мы почти всегда жили в условиях, когда нам было «не до этого», то есть – главного, духовной основы нашей жизни. Смею утверждать, что именно потому и гремит оружие. И никакими декларациями о патриотизме этого не прикрыть…

Пока на Украине идут бои с неонацистами, я продолжаю перечитывать «Слово о полку Игореве», в равной мере принадлежащее русскому, украинскому и белорусскому народам. И с ужасом обнаруживаю, что древнерусская поэма, содержащая код всего нашего бытия, из которой вышла великая русская литература, сведена к «истории», к описанию злосчастного похода, хотя это описание есть в летописях – Ипатьевской и Лаврентьевской. Духовная же основа «Слова» просто отринута. В то время, как это поэма о том, как погибает в безверии и как спасается в вере человек, «Слово» рассказывает не только о далёком прошлом, о том, что было когда-то, но и о том, что происходит с человеком в его земной жизни всегда, во все времена.

Для кого это сущая малость, пусть, если подходит по здоровью и возрасту, идёт на войну с оружием железным. На войну с заведомым поражением, не слыша завета старшего поколения, поколения победителей; «Сердца, да это же высоты, которых отдавать нельзя».

В миновавшем году выпустил литературно-критическую повесть «Поиски Тмутаракани. По «мысленному древу»: от «Слова о полку Игореве» до наших дней» (М., Издательский дом «Звонница-МГ», 2021). Думал, что теперь уже не скоро вернусь снова к «Слову». Но с началом военной спецоперации вдруг, словно помимо своей воли, стал мысленно мерить поля по Украине, выясняя, что значит – мечи харалужные. Оружие у русских воинов в поэме было харалужным – мечи, копья, цепи.

Обычно оружие называлось по месту его изготовления. Это подтвердилось и в данном случае. Дело в том, что первые издатели «Слова» в 1800 году обращались к «благонамеренным читателям» сообщать свои соображения, так как многие места поэмы оказались невразумительными. Одним из таких читателей, коих было у меня по стране немало, стал Владимир Иванович Свитящук из Донецка. Простой рабочий, сварщик, но человек мыслящий и увлечённый, он задался вопросом: где ковались мечи харалужные? И, в конце концов, выяснил. В свой отпуск он из Донецка отправился за тысячу километров в Ровненскую область, в Корецком районе которой находится село Харалуг. Там он нашёл следы крупного центра по добыче руды и изготовлению оружия (см. В. Свитящук «Рабочая газета», Донецк, 19 апреля 1987). Научные экспертизы это подтвердили. Стало ясно, где ковались мечи харалужные – в Харалуге. Но в «Слове» ведь говорится не только об оружии харалужном, но и харалужных сердцах. А это значит, – объяснить, что такое харалужные сердца только историческими реалиями, невозможно.

Великий князь Святослав упрекал молодых князей Игоря и Всеволода за то, что они отправились «поискати града Тмутараканя». То есть поискать «Тмутараканского болвана», как сказано в «Слове». И кумиров – ветхозаветных богов. А значит, – отпав от своей веры. Упрекает их в жестокосердечии. «Ваю храбрая сердца в жестоцем харалузе скована». То есть – ваши храбрые сердца в жестоком харалуге скованы. Жестокосердечие же, согласно книге пророка Даниила, является признаком отпадения от своей веры. Что вы «створили моей серебряной седине» – убивался Святослав, тем самым говоря, что произошла самая страшная беда, какая только может быть.

Согласно тексту поэмы, «жестокий харалуг» – это иносказание, образ. Если мечи ковались в Харалуге, то сердца ковались в жестоком харалуге, то есть, в чуждой, враждебной, иноверной среде. В этом и состояла суть крамолы. «Невесёлая година встала» на Руси потому, что князья отпали от своей праведной веры, что, говоря современным языком, нарушилась система ценностей, без чего невозможна и победа военная:

Сказал брат брату:

«Это мое», а то «мое же».

И начали князья про малое

«Это великое» говорить,

а сами на себя крамолу ковать.

А поганые со всех стран

приходили с победами

на землю Русскую.

Как и всегда, как в ХII веке, так и теперь, в веке ХХI-м. Но как-то даже не верится, что в ХII веке нашим предкам было ясно то, что остаётся пока не уяснённым нами. А без этого – крепости веры и нерушимости ценностей – военной победы не бывает.

Об этой сущей малости я думаю теперь, так как по возрасту и немощи, хотя и являюсь человеком военным, взять в руки оружие железное уже не могу. Но со мной – оружие словесное и духовное.

В конце февраля не стало настоящего поэта, композитора, исполнителя авторских воинских песен, боевого офицера спецподразделений, участника афганской войны Игоря Морозова, обаятельнейшего человека, моего давнего товарища. Игорь Николаевич был автором популярной «Батальонной разведки». Под его песню «Мы уходим…» («Прощайте горы, вам видней, в чём наша боль и наша слава») выходили наши войска из Афганистана. Скажу его словами, оставленными нам, как завещание:

Мы продолжали петь, когда никто не слушал,

И слышать не хотел, что где-то есть война.

Мы продолжали петь, когда черствели души,

И тронуть их могла лишь пуля и струна.