Театры Кубани

Некоторые оптимисты из числа театральных людей убеждают, что театр – искусство вечное. Оно, умирая, может возродиться вновь, как по волшебству. Не так уж и давно состоялись интересные, полноценные премьеры. В Новом театре кукол взялись за «Метаморфозы» Овидия, в Молодёжном – за Гофмана. Здесь поставили одну из лучших его сказок «Крошка Цахес». И тот, и другой спектакль могли бы претендовать на авангардное решение.

Тема авангарда – одна из самых болезненных в нашем городе. Уж очень много на этом пути было неудач. Может быть, мы просто старомодны? Но вот и режиссёр-постановщик спектакля «Цахес» Артём Устинов вроде бы рискнул отметиться в области новых форм, и у него спектакль получился!

Условные декорации и костюмы радуют глаз. Воздушные, полупрозрачные, но в то же время строгие (классическое сочетание белого и чёрного) отдалённо намекают на первую половину XIX века. Гофман как бы перетекает в Кафку, в атмосферу его недописанного романа «Замок». При этом власть являлась во плоти.

Алексей Суханов предстаёт в образе князя Пафнутия Великого. Ах, эти маленькие европейские государства! Они были так милы, очаровательны в своих почти шутейных интригах, что так лихо описаны в «Записках кота Мура» того же Эрнеста Теодора. И зачем Бисмарк их всех объединил? Не было бы двух мировых войн.

Мир, представленный утонченным и забавным Пафнутием, с его роскошными париками, пышными одеждами, кажется почти кукольным. И действительно, появись этот спектакль в театре кукол, это никого бы не удивило. То ли король играет свиту, то ли свита короля… Он слишком жеманен, хотя является носителем идей эпохи Просвещения, над которыми Гофман откровенно потешается. Делает он это, будучи представителем другого, альтернативного направления духовной жизни – романтизма. Они ещё не знали, что в истории они сыграют весьма важную роль. Но роль самого Пафнутия сыграна со свойственной актёру тонкостью, изысканностью. У мастеров принято не всё досказывать, и не всё доигрывать.

А вот и Цахес – Циннобер. Гофмановский урод здесь не имеет лица. Вместо него маска, как у героя фильма ужасов, с волосами в виде пружин. И этому чудовищу по силам подчинить себе этот мирок. В исполнении двух актёров Ульяны Запольских и Александра Киселёва Цахес – то маленькая, извивающаяся гадина, кусучая, тупая тварь, что и говорить-то толком не может, то авантажная, взросшая, вскормленная бездарным обществом фигура, нависающая над всем этим мирком, готовая его раздавить. Конечно, есть и сыроватость.

Мало у нас талантливых, высокопрофессиональных травести. В спектакле многие мужские роли играют актрисы. Кто-то ойкнул, но сразу предупредим: травестийность в природе театра. Не путайте с трансгендерностью. Просто амплуа это –  одно из самых сложных. Нашим актрисам здесь есть над чем поработать. Ульяна Запольских постаралась, и ей удалось. Её очаровательная внешность подчас не помогала, а мешала. Здесь благодаря режиссёру и художнику Ованесу Айрапетяну этот «недостаток» был устранён. Уродство персонажа стало красотой, пластичностью, стилем.

В спектакле россыпь хороших актёрских работ. Фея Розабельверде в исполнении Людмилы Дорошевой – прекрасное существо из прошлой жизни, что творит ужасное. Месть не приводит к добру. Она порождает Цахеса. Интересен их дуэт с волшебником Проспером Альпанусом в исполнении Евгения Парафилова. Они думают по-разному, но едины в своей сказочности, отстранённости от земной жизни. И зачем им лезть в дела людей, таких приземлённых, и таких падких на уродства? Что за этой слабостью стоит, непонятно, но это задача для психологов.

Игра формой тоже суть театра. Но как это сделать талантливо и современно. Это более всего успешно может быть в театре кукол, особом виде искусства, где символом может стать что угодно: зонтик, коробка из-под обуви, даже персонаж без лица. Так случилось в спектакле «Метаморфозы» Нового театра. Как бы много мы ни знали о древних мифах, в них всегда найдётся что-то новое. В данном случае за основу взято одноимённое произведение Публия Овидия Назона, жившего в эпоху наивысшего расцвета Рима. Где-то на его окраинах рождается Христос, а в Риме правит Октавиан Август. Это будет одно из самых успешных правлений за всю историю человечества.

Римские авторы преклонялись перед греческой цивилизацией, изучая, анализируя созданные ею мифы. Перед нами проходит череда историй. Фаэтон, Нарцисс, Приам и Фисба, Феб и Левкотоя – над этими сюжетами очень творчески поработала команда талантливых постановщиков: режиссёр Александр Янушкевич, художник Татьяна Нерсисян, композитор Андрей Евдокимов и постановщик пластических сцен Степан Баннов. Особой благодарности заслуживает автор инсценировки Алёна Иванюшенко. Совсем не просто взять текст, написанный две тысячи лет назад, и перенести его в наше «сегодня» и «сейчас». И вдруг, внимая древнему тягучему гекзаметру, ты понимаешь, что уже живёшь не здесь, а там. Собственно театр для этого, как мне кажется, и существует, чтобы переносить нас в иные времена.

И мы оказываемся приблизительно в мире Элевсинских мистерий. Они ещё тогда существовали (исчезли с приходом христианства, увы), и не исключено, что Овидий, как и Эсхил, Софокл, Аристотель, бывал там. Кто-то скажет, что это очень мудрёно, но мне это видится огромной удачей театра попытаться заглянуть в далёкое прошлое и протянуть этот мост над бездной. На том спектакле, где присутствовала я, зал был полон и всё принимал, и понимал. Ещё недавно Новый театр казался существующим где-то на отшибе, напротив рынка. Сегодня уже ощущается, что он в состоянии притянуть к себе педагогов и студентов находящегося всего в нескольких остановках университета. Когда-то Шекспир писал свои пьесы для сошедших на берег корсаров, но постепенно его стали посещать студенты Оксфорда и Кембриджа. И его театр шагнул в другую сторону.

Трудно пересказывать мистериальное действо: его нужно видеть. Но, поверьте, это завораживает. Перед нами четыре персонажа, четыре бога, четыре архетипа. Протагонист – Александр Гилязетдинов за сценой вещает нам историю про век золотой, серебряный, медный и, наконец, железный. Как четыре элемента, четыре стороны света и т. д. Магия чисел. Они преображаются. А потом миром первичного хаоса начинает править кукла, та самая, что была найдена в песке древнего амфитеатра. У неё есть анатомия, но она безлика. С ней можно делать всё, что угодно. Что авторы спектакля и сделали. В некотором смысле они отправляют зрителя в своеобразный космос. Не в современном смысле слова, а метафизическом. Мы действительно находимся как бы в полёте час двадцать без антракта.

Мир ещё очень молод. Но так будет не всегда. В так называемом Чёрном кабинете мелькают отдельные фигурки людей, над которыми доминируют боги. Иногда это сделано зримо и талантливо: ноги актёра занимают всю высоту планшета сцены, а рядом с ними маленькая фигурки куклы. Чем не метафора взаимоотношений бога и человека. Но эти отношения однажды изменятся, помудреть придётся, и человечество выйдет из младенческого состояния. Когда-нибудь старательно строящийся на наших глазах храм будет разрушен. Здесь это происходит буквально: колонны, пилястры, крыша под действием неведомых сил с грохотом падают. Его как будто смели с шахматной доски. И зритель выходит из оцепенения.

Так принято в театре – резко вырывать зрителя из неги созерцания. Простой режиссёрский ход здесь выполнен весьма эффектно. Сцена потопа завораживает своей мистической красотой и наполненностью. Вместо воды – какая-то застывшая биомасса. И вдруг всё постепенно начинает преображаться, насыщаясь людьми. Мелькают ассоциации. То мы вспоминаем Пикассо, то Сальвадора Дали. Театр даёт простор фантазии. Иногда в искусстве принято говорить так: «Люди любят, когда им говорят про непонятное». Это парадокс, но в данном случае он действует. Хочется перечитать Овидия и прийти сюда вновь, чтобы открыть новые подробности.