«Зитцен зи срацен»

Светлой памяти моего отца Виноградова Василия Ивановича

Слово «полицай» я слышала с раннего детства. В небольшом поселке, где я родилась и выросла,  взрослые произносили это слово часто. Называли им за глаза  вполне конкретных  лиц, проживавших на нашей Пролетарской и соседних с ней улицах.

Мы – дети, обходили стороной дворы бывших полицаев. Жили они замкнуто, редко появлялись на людях.

За год до того, как я пошла в первый класс,  война постучалась в мою жизнь, хотя родившихся в шестидесятых годах даже послевоенным поколением уже не считают.

Было лето. В воскресенье в совхозном клубе развернули избирательный участок. Управившись по хозяйству, родители спешили с утра пораньше «на выбора». В те годы именно так, с ударением на последнем слоге произносили это слово.

Кого и куда выбирали, особенно никого не интересовало. Избиратели демонстрировали  полное доверие к власти. Взрослые были уверены в том, что избранники будут работать в интересах народа. Радовались, что будет на выборах буфет, а в нем пиво и мороженое в неограниченном количестве.

Отдав свой голос, люди устремлялись в буфет. Мужчины вставали в очередь за пивом, женщины с детьми за лимонадом  и мороженым.  Праздничные наряды,  коллективные песни перед клубом под баян, солнечное утро, предвкушение разговоров за кружкой пива, возможность отдыха  создавали у взрослых приподнятое настроение. Детвора  пользовалась атмосферой всеобщего благодушия, выпрашивала у родителей деньги на сладости и недорогие игрушки.  

Среди монотонного гула неожиданно  послышались крики. «Куда, полицай, лезешь без очереди?!» - отчетливо услышала я голос моего  отца. Очередь за пивом угрожающе зашумела.

Едва выбравшись из буфета с полной сеткой мороженого, мы с мамой узнали от соседки, что отца забрали в милицию.

- Пива давали по две кружки в руки. А Дубовик  встал перед твоим Васькой без очереди,  да еще и жинку с собой притянул. Васька его полицаем   обозвал, да за рукав из очереди хотел вытащить. А   Дубовичка як заголосить:  «Вин свое отсидел,  вину искупил, а ты выборы срываешь!  Долгова зовите!» Долгов Василия твоего  из очереди зафатил,  бо  мужики хотели уже Дубовикам навешать,  да в коляску его и умчал на мотоцикле от греха подальше.  А Маруська буфетчица видит такое дело и крычить: «Бочка закончилась, надо новую открывать. Шас  схожу за инструментом».  Смылась и нету ее. А  Дубовичка с Дубовиком поняли, что дурна курятина и  тикать  разом.  А ты, Дуся, езжай в городок к Долгову. А то Василь твой, как телок смирный, гляди припаяют срок ему не за что не про что», - на одном дыхании выпалила Полина Корнева.

Мама отправила меня домой, а сама поспешила на остановку автобуса. Нужно было  вызволять отца.

Что Долгов – это фамилия, а не должность я поняла в тот вечер, когда мама вернулась домой уставшая, голодная и спокойная. А до того дня я пребывала в твердой уверенности, что «долговыми» именуют тех, кто отвечает за порядок. Небольшого росточка, с рыжими волосами, выбивавшимися  из - под рукавов форменного кителя, участковый Долгов  был   грозой  Нефтегорска. Даже его черный  мотоцикл «с люлькой» - единственный тогда в поселке, внушал гражданам трепет.    

Понятие «справедливость» у нефтегорцев было прочно связано  с участковым, хотя были же, конечно, в нашем поселке и председатель Совета, и депутаты.

Чтобы не допустить драки на выборах, участковый оформил моего отца на 15 суток. Но увозить его в райцентр, как полагалось, не стал. Отец ушел пацаном на фронт в 1941 году, а закончил войну в 1946 году. Видно, этот факт был зачтен отцу участковым, тоже фронтовиком.   Каждую ночь под покровом темноты  отец появлялся дома, помогал матери по хозяйству, а с рассветом, на велосипеде с узелком харчей отправлялся  в поселковое отделение милиции на отсидку. Спал он на сеновале, чтобы ненароком не увидели соседи.

За эти 15 дней в нашем дворе перебывало множество народу. Оставив свои  игры, мы  слушали разговоры взрослых. Поступок отца нефтегорцы поддерживали открыто и считали своим долгом сказать об этом моей маме. Она, конечно,  переживала, что отца могут  уволить  с работы за прогулы. Но в тракторном парке, где он тогда работал, сделали вид, что его отсутствия не заметили.

Благодаря  этим рассказам-воспоминаниям я много узнала о том, как жили во время оккупации нефтегорцы. Многие из тех, о ком рассказывали соседи, открывались с геройской стороны, хотя никогда не выказывали ничем своего героического прошлого.  Узнала я и другую, обжигающую душу правду о своих земляках.

Оказывается, после Великой Отечественной войны кроме Дубовика проживало в поселке еще шесть полицаев. Теперь-то  я узнала их всех пофамильно.

Встречать после «отсидки» отца собралась вся улица. Мои подруги нарвали букеты пыльных панычей, которые росли повсеместно под заборами, и вручили их  отцу и Долгову, который доставил папу прямо домой на казенном мотоцикле.

Отец смущенно принял цветы  и поспешил заняться домашними делами. Участковый велел всем   расходиться и «не митинговать».  Но женщины еще долго сидели под нашей калиткой на дровах, снова вспоминали войну и все, что с ней связывало наш маленький поселок.   

Одним из развлечений для жителей поселка были походы «на нарзан». Неподалеку от крайнего ряда домов, еще со времен добычи нефти англичанами  в здешних местах  остался  примитивно оборудованный источник минеральной воды. Никто толком не знал  химический состав воды, она  отдавала немного нефтью, но считалась лечебной. Ходили за нарзаном  с трехлитровыми баллонами и коротким обрывком  шланга.  Возле трубы с сочившейся минералкой, особенно в теплое время года всегда было людно. Однажды мы сидели на полянке возле нарзана шумной ватагой, как вдруг из-за кустов выскочила крупная  немецкая овчарка и направилась  к нам. Густая лоснящаяся шерсть стояла на ней дыбом.

Овчарка предупредительно рыкнула, мы оцепенели от страха. Через несколько секунд из-за деревьев показался тот самый Дубовик.

Отсутствие взрослых, встреча один на один с полицаем и его грозной собакой в лесу вызвали у нас минутную  панику. К тому времени мы уже  знали о подвигах героев – пионеров  и каждый мечтал совершить  геройский поступок.

Мысль, будто я на войне и должна отомстить за отца Дубовику мигом пронеслась  в моей  голове. Прямо и дерзко я взглянула в глаза бывшему полицаю. Дубовик явно почувствовал этот настрой  и отрывисто скомандовал: «Зитцен зи срацен!». В школе мы учили немецкий язык и поняли этот окрик, как «сидеть на попе!»

Овчарка  отвернулась от перепуганных  детей и бросилась в траву за бабочкой. Полицай нацедил шлангом в банку немного воды и поспешно  скрылся в лесной чаще.

Мы не сразу поняли, что слова его относились к собаке, и приняли их на свой счет. Не рассуждая, бросились вслед за ним в лесную чащу, вообразив, что ведем наблюдение за диверсантом.

Выкрикивая на весь лес  слова «фашист», «полицай», мы старались, чтобы Дубовик  нас услышал. Но фигура с собакой быстро исчезла  из вида. Кричать в пустоту было бессмысленно. Однако чувство оскорбления и беспомощности еще долго не покидало нас  и требовало отмщения.

Спустя годы я поделилась  детскими воспоминаниями со своей подругой, известной сценаристкой Зоей Кудрей. В  фильме «Палач» выражение  «зитцен зи срацен» она вложила  в уста палача Тоньки-пулеметчицы. Удивительно, но  только после  этого детская обида начала отпускать…

Галина ВИНОГРАДОВА

На фото: фрагмент картины Виктора Цветкова «Пионеры»