3429
Творческая лаборатория НГК в поисках ответов на современные вызовы
Без малого пять лет минуло с тех пор, как в «НГК» появилась статья «Царская охота», повествующая о новогодних развлечениях кубанских чиновников, но и по сей день читатели газеты не забывают об убитых зайцах. Отчаявшись добиться от следствия хоть какого-то наказания для виновных, неравнодушные люди предложили в конце каждого года отмечать своего рода гражданскую панихиду по невинно убиенным зверькам. А некоторые творческие люди даже увидели в этой истории не только экологический, но и социальный подтекст, под лозунгом: «Все мы такие зайцы». В 2016 году житель города Геленджика Николай Кривонос написал в память о зайцах, убитых на «Царской охоте» пронзительный рассказ «Зая», который был опубликован в нашей газете. Неравнодушных деятелей искусства тема эта трогает до сих пор. Недавний гость редакции, художник Евгений Казицын, создавший целую серию картин под названием «Зайцы придут» пришел к нам вместе со своим коллегой, художником Владимиром Мигачевым и директором художественной галереи «Сантал» Ниной Стрижовой.
Заяц, как известно, в русском фольклоре занимает особое место – в сказках он и маленький, и слабый, и вечно всеми обижаемый. Как не провести тут параллели с иными слоями российского населения и в целом c положением дел. Но так ли мал и слаб этот зверек, которого художник счел ни много ни мало, как символическим отображением новой цивилизации, что придет на смену современности? «Зайцы придут» - не есть ли это своего рода «воспоминание о будущем», надежно укрытым этой зоологической аллегорией? Об этом и о многом другом шел разговор в редакции «НГК».
Галина Ташматова: На территории одного из частных садов Ленинградского района 5 лет назад бригада охотников, состоящая из глав районов, судей и других высокопоставленных чиновников, на Рождество отстреляла более 170 зайцев. Разложили убитых зайцев, как ковер, и устроили на этом жутком фоне фотосессию.
Эти чудовищные фото и информация о забавах кубанской знати разошлись по всему миру. Руководитель СК РФ по Краснодарскому краю Вадим Бугаенко на пресс-конференциях заявлял, что доведет это дело до конца, чего бы это ему не стоило. « Охотники» на фотографиях были узнаваемы, но дело спустя год было закрыто. Подобных случаев, когда преступники остаются безнаказанными, и наши правоохранительные органы расписываются в собственном бессилии, немало, но почему-то именно эта история с беззащитными зайцами отозвалась особой болью в сердцах наших читателей. Писатель из Геленджика Николай Кривонос, написал потрясающий рассказ в жанре социальной сатиры, опубликованный в нашем издании. В нем есть такие строки «…Охотники подбежали к пню. Отец приказал: « Добей подранка! Сын, повинуясь отцу, словно во сне, начал поднимать ствол ружья.
– Не стреляй, – сказал отец, – ты любишь заячье жаркое с дробью? Он подошел к еще живому зайчишке и коротким, но сильным ударом приклада, разбил зайке голову…» Тревожное окончание рассказа. Зло передается по семейной линии. Это заставляет нормальных людей искать «противоядие», в том числе и с помощью искусства.
Идея «гражданской панихиды» по зайцам, подсказанная нам читателями, приобрела со временем черты социального протеста против насилия и беззакония. Именно поэтому сегодняшний разговор будет не только о зайцах, живописи, но об изменениях в настроении нашего общества.
Евгений Евгеньевич, почему вы выбрали героем вашей новой серии картин именно зайцев? Почему не волков, не лис, не медведей, не львов, наконец? Почему именно заяц стал героем ваших творений? Это эзопов язык?
Е.Е. Казицын, художник: Еще в девяностые у меня появился графический лист, под названием «Зайцы придут». Мне словосочетание это очень понравилось, не давало покоя. На выставке, что проходила в галерее «Особняк», я вклинил в свои картины пару зайцев.
Г. Ташматова: «Зайцы придут» и «наши придут» - есть ли сходство между этими словосочетаниями?
Е. Казицын: Ну, конечно, же есть!
Г. Ташматова: А кто эти «наши»?
Е. Казицын: «Наши» и «ваши»… Знаете, скорее это говорится без особой надежды на то, что какие-то «наши» вообще придут.
Г. Ташматова:То есть это отражает некую растерянность, неудовлетворенность сегодняшним днем?
Е. Казицын: Понимаете, зайцы - это такой народ…
Г. Ташматова: Народец!
Е. Казицын: Да. Вот понимаете, когда мальчика впервые наряжают на елку, на утренник, в какой костюм его наряжают? Да вот в этого же мальчика-зайчика, самого беззащитного, самого слабого животного, какое только можно представить. И вот тут придут вот эти зайцы, как новая цивилизация своего рода. Недаром ведь считают, что история циклична: вот были 500 миллионов назад аммониты, они вымерли, потом динозавры, тоже вымерли. Была ли у них какая-то цивилизация, мы же не знаем, столько лет прошло: 500 миллионов лет, 70 миллионов лет. Может и была цивилизация, но они просто не нуждались в домах, поэтому и не осталось ничего. А наша человеческая цивилизация, «человека разумного», существует всего-то сорок тысяч лет. Да это совсем пустяк, по сравнению с вечностью. И мы уже пришли к таким тупикам в этой жизни страшным. У нас уже в руках все, чтобы уничтожить нашу цивилизацию.
Г. Ташматова: И даже вот это безобидное существо, вот этот мальчик лопоухий, этот зайка с метлой на вашей картине? Он стоит над сваленными в кучу мертвыми зайцами. Это Швондер своего рода? Что за аллегория, которую вы хотите показать?
Е. Казицын: А кому же тут стоять, если это заячья цивилизация?
Г. Ташматова:То есть это уничтожение друг друга?
Е. Казицын: Ну да: кто-то уничтожает, кто-то прибирает. В заячьей цивилизации, которая придет, тоже будут и свои войны, будет свое начальство, свои путешественники, свои философы, доктора, профессора и прочие специалисты. Ну, вот кому-то не повезло в жизни, кому-то довелось вот так попасть в мясорубку, как на Ходынском поле.
Г. Ташматова: А вот этот, с метлой, это заячий философ?
Е. Казицын: Жутко находиться в его положении…
Г. Ташматова: Но он не палач, ведь нет? Он маленький человечек?
Е. Казицын: Он из тех, кого обязательно пошлют разгребать все это вот. Пошлют именно его, неизбежно, никого больше не пошлют.
Г. Ташматова: Ну, то есть это - тот самый маленький человек, безответное существо такое, с молчаливого согласия подобных ему безгласых и творятся все беды человеческие?
Н. Стрижова, галерист : А на этой работе памятник зайцу в селе Новомихайловском, который перебежал дорогу в 1825 году, фактически спас нашего великого поэта, Александра Пушкина, который из-за суеверия не поехал в Петербург, на Сенатскую площадь. И таким образом нам еще на 13 лет был подарен великий русский поэт. Вот так и родилась эта аллегория, зайцы – это как люди, через них художником показаны достоинства и пороки нынешних людей и их деяний.
Владимир Мигачев, художник: Вообще бессмысленно спрашивать художника, «что он хотел сказать»,- вмешивается Владимир Мигачев, - еще Юрий Лотман сказал, что проблемы художника заканчиваются в мастерской. И не только художика, но и писателя и так далее. Если говорить о работах Евгения – это, конечно же, социальный проект. В конечном итоге, на его картинах в образе зайца, что стоит на пьедестале, может быть и тот самый руководитель следкома, также, как и те ребята, что стреляли в саду. «Эзопов язык» был бы «эзоповым» если бы не было текста. А наличие текста буквально направляет по рельсам основную мысль автора. Меня интересует не Пушкин, меня не интересует, то, что было тогда, меня интересует то, что есть здесь и сейчас. И это есть на картине. Мы - эти зайцы! И вот этот страх и терпение, что есть у этого зайчика…
Г. Ташматова: Но в его глазах ни страха, ни терпения…
В. Мигачев: Я сейчас не о конкретном рисунке, я обо всем проекте.
Г. Ташматова: А этот зайчик напоминает мне героя рассказа «Крыжовник,- вот мои шесть соток, вот мои морковки, вот мой мангальчик, я всем доволен. То есть это обыватель, которого ничего не волнует, кроме своего мирка.
- Но обратите внимание на текст, - настаивает Мигачев, - «шашлык можно нынче сделать из чего угодно». Вот так вот, дорогие зрители. Можем и вас съесть.
- Да тут столько смысла в этом «из чего угодно», - соглашается главный редактор «НГК». – Скажите, Евгений, а социальная тематика у вас только в заячьей серии картин или в иных картинах тоже присутствует?
Е. Казицын: Мне кажется, я как эстет довольно слабенький, - скромничает автор, - есть прекрасные эстеты, прекрасные живописцы и скульпторы. Во мне этой эстетики самого изображения маловато, мне всегда надо к чему-то привязать. Поэтому и получается социальная тематика. Хотя с обществом я не воюю, потому что считаю, что это бесполезно.
Г. Ташматова: С обществом воевать бессмысленно, а с его пороками нужно бороться.
Н. Стрижова: Да, Казицын как раз то эти общественные пороки и показывает, - подхватывает Нина Стрижова, - вот на картине, где автор изобразил себя в виде зайца, в газыри заправлена морковка. Семь морковей, по числу внуков. И думать сегодня надо всем, чтобы завтра в эти газыри не пришлось заправлять патроны вместо морковок.
В. Мигачев: А мне кажется, что это аллюзии на наше казачество, - не соглашается Мигачев, - что это оно с морковками ходит.
Г. Ташматова: Есть у вас одна работа занимательная, с виду декоративная. На ней кувшин, из него торчит головка сухого мака, а рядом с кувшином – чашка, не кухонная, а скорее «химическая», и из этой чашки вьется дымок. Это как-то связано с наркоманией?
Е. Казицын: Это довольно старая работа, ей лет семь-десять. Но как объяснить… С маком мы с детства на «ты». Родители всегда садили мак, у нас пекли булочки, посыпанные маком и никогда и мысли не возникало, что мак для чего то еще можно использовать. В сибирском селе, где я родился, и помыслить не могли, что это наркотик.
Г. Ташматова: То есть это ностальгия по о детству?
Е. Казицын: Ну, мак, пожалуй, да, что-то такое, - у меня есть несколько картин, где присутствует этот цветок. Считаю, что это большая несправедливость, что мак взяли и запретили. Я видел в Москве художника, который писал только маки, в разных видах – что тут плохого? А что там, на картине фимиам какой-то – это не говорит о связи с наркотиками. Ведь кайф можно ловить и от работы, от любви, в том числе - и к детям и внукам.
Г. Ташматова: Возвращаясь к вашей картине, в образе зайца с усами – вы, за плечом у вас торчат уши еще одного маленького зайчика – это вот те самые «Зайцы, которые придут»?
В. Мигачев: А у меня есть своя версия. Кто у нас всегда стоит за левым плечом? Куда мы плюём? Ангел справа, а слева кто? Для меня это как символ страха, который сопровождает каждого из нас. Зайцы - это страшно.
Г. Ташматова: Mне, наоборот, кажется, что это самое дорогое, самое любимое, что еще не народилось, - не соглашается Галина Ташматова, - этот вот маленький зайчик.
Е. Казицын: Мне для композиции, когда уже все было готово, не хватало вот этих ушек,- говорит Казицын, - поэтому я их и нарисовал, без глубокого смысла. Просто зайчик, который крадется к морковке – напоминает мне о внуке, которому меньше двух лет, а он уже знает, где конфеты лежат, уже везде их ищет.
- А я и поняла, что это что-то личное, - радостно говорит Галина Васильевна, - столько трогательного, нежного в этих ушках… Дед писал, сразу видно.
- А где Дьявол находится, никто не знает, - продолжает Казицын, - он, как и Бог везде, не только за левым плечом.
- Евгений Казицын однозначно социальный художник, - продолжает Нина Стрижова, - любое событие, которое происходит или происходило, не проходит мимо него. У него была выставка в музее Коваленко посвященная 100-летию Октябрьской революции..
- Да просто больше никто не сделал ничего на эту тему,- отшучивается Казицын. Ну как так, пропустить такую дату 100-летию Октября?
- А много вообще у вас работ?
- Ну, если графику считать, то, пожалуй, несколько тысяч по папкам лежит – разных периодов, разных направлений.
- А все-таки излюбленная техника у вас какая?
- Конечно, графика. Она быстрая, можно, особо не думая ничего, не рассуждая, набросать на первом подвернувшемся листе какую-то композицию. А один лист тянет за собой другой, появляется росток чего-то нового…
- А вы долго работаете над своими произведениями?
- Нет, не долго. Долго работать для меня невозможно: я каждый день другой, я буду эту работу постоянно переделывать, вносить что-то новое.
- У Евгения Казицына есть работа, - напоминает Нина Стрижова, - две пушки стоят напротив друг друга – уже ядра рядом лежат, уже явно готовятся стрелять, а пушки смотрят друг на друга, - он им нарисовал глаза, - буквально влюбленными глазами, они не хотят стрелять. Вот в этом весь Казицын.
- Работа называется «Войны не будет»,- уточняет автор.
Нина Стрижова: И в каждой работе Евгения есть эта большая жажда жизни: какой бы сложной не была ситуация, разум должен найти выход. Это то, чем Казицын мне близок и дорог: это человек, который получил богатый жизненный опыт, прошел по северным рекам матросом, у которого такая большая любящая семья…
- Это все равно фасад, - протестует Казицын, - это фасад, эти биографические факты, семья, все что на виду. А что внутри у художника, в том коконе, в котором он находится, его мировоззренческие эволюции, во что он верит, во что он не верит – никто не знает.
- Скажите, что для вас было в жизни самым большим потрясением?
- Сейчас скажу, - вспоминает Казицын, - когда я, в свое время, работал в Красноярске, и вдруг меня посылают в Москву, на семинар. Я сажусь в самолет и лечу в Москву пять часов – и четыре часа я летел над тайгой. Это меня потрясло невероятно: какая все таки громадная страна! Летишь – час тайги, два, три.
Г. Ташматова: Понимаю, о чем вы,- говорит Галина Ташматова, - у меня похожее чувство преклонения перед первозданной мощью дикой природы появилось от созерцания Енисея. Скажите, а вот в нашем сегодняшнем дне, что бередит вашу душу, что не дает покоя?
Е. Казицын: Пожалуй то, что в людях есть какой-то прагматизм, уныние, какое-то недоверие к окружающим. В этом плане отличались девяностые годы, когда мы были просто счастливы - подъем, эйфория, мы радовались, могли делать, что хотели. Никто же не знал, чем это все закончится. А теперь… знаете, мы были все равны, а сейчас общество стало расслоённым, словно торт «наполеон», кто-то вверху, кто-то внизу. И никак не смешиваются, и не хотят смешиваться слои общества. Моя русская душа этого не приемлет.
- Да мы к этому не готовы. Наверное, и не примем никогда. Скажите, а вы никогда в жанре карикатуры не работали?
Е. Казицын: Нет, не работал. Есть, конечно, рисунки с сатирическим подтекстом, но к карикатуре их не отнесешь. Есть у меня, например, серия «Редиска», из десяти картин, есть серия «Колобок»: вроде как Лиса его не съела, и Колобок попал в перестройку. Там Колобок - вор и прелюбодей, хотя больше вор. Это как раз была эпоха приватизации.
Г. Ташматова: Отдельные ваши работы напоминают притчи. А в подписях к ним - только кажущаяся простота, на самом же деле - целый мир, столько мыслей «запечатано» в этих нескольких предложениях, целая философия.
- Разгадка проста – это традиционный русский лубок, в котором такие же тексты ложатся как влитые на картинку.
Г. Ташматова: Для художника его картины – способ зарабатывать себе на жизнь. Будут ли люди покупать ваши полотна, чтобы повесить их дома?
- Галина Васильевна, вы заблуждаетесь, - возражает Мигачев, - все это может стоить очень дорого. Но есть проблема: в деревне не будут покупать «Мерседес»- там нужен трактор. Мне вот недавно довелось разговаривать с Маратом Гельманом, по поводу молодых художников и он мне сказал следующее: «Я бы посоветовал краснодарским художникам искать единомышленников. Пусть их будет семь человек хотя бы. Если их нет в Краснодаре, пусть ищут в Ростове, если нет в Ростове, пусть ищут в Москве, если нет в Москве – пусть ищут в Берлине или Нью-Йорке». Это очень важно для молодого художника, для становления. То, что было у нас в 70-80-е гг. У нас была среда, у нас было общение, это давало возможность диалога, дискуссии. Это очень важно.
- А кто еще был в вашем кружке?
- Слава Толмачев, Ольга Ковтун, Саша Соснин…Но как только я называю себя художником, у меня сразу возникает вопрос: «Как бы это написать?» Второй вопрос: «А что бы написать»? И вот эти два вопроса у основной массы художников остаются на всю жизнь. Но в какой-то момент ты начинаешь понимать, что главный вопрос: «Зачем»? И как только этот вопрос появляется, у художника появляется собственное лицо. И вот для Козицына этот вопрос «Зачем?» существует. Все изобразительное искусство базируется на двух вещах – этике и эстетике. Чистая этика в искусстве может быть, но чистая эстетика - нет. Красота не спасет мир, вопреки неверно понятой цитате Достоевского, она как бы не усугубила бы все. Чистая эстетика - это салон, это стремление угодить.
- А вот у Казицына какие особенности? Он «рубаха-парень» или «рак-затворник»?
- Я думаю, что он вполне себе открытый, просто обстоятельства загоняют. Понимаете, у большинства такое понимание… чужие проблемы их не интересуют, своих хватает. А ведь Казицын поднимает эти проблемы, с теми же зайцами – да зачем, нафиг оно надо?! Пойдем лучше постреляем в лесу, побухаем, все проблемы решим. Второй момент – изобразительное искусство - это структура, все композиции в ней давно выстроены. Отсутствие одной детали рушит всю пирамиду. Меня когда спрашивают про мой город - Краснодар - и узнают, что в нем миллион жителей, так думают, что у нас мегаполис, что культурная жизнь должна бить ключом. Галерей немерено, театров немерено и все такое. А у нас только Нина Антоновна, ну, и еще кто-то. А дальше - все, вакуум. Если ты что-то в искусстве хочешь добиться, нужно жить в мегаполисе.
- Вот недавно у нас было интервью с министром культуры Краснодарского края Викторией Лапиной, - добавляет Галина Ташматова, и, на вопрос о строительстве Центра современного искусства, обещанного еще Ткачевым, министр заявила: «Современное искусство богато представлено во всех направлениях отрасли культуры нашего региона, поэтому создание специального центра в ближайшее время не планируется.»
- Примерно то же самое говорила еще Пугачева, когда была министром,- кивает Казицын,- стандартная отговорка для всех.
- Современное искусство вообще для власти вещь опасная,- говорит Мигачев, - да и вообще любое искусство, но современное - в особенности. Потому что оно поднимает вопрос о том, что происходит здесь и сейчас – это мое время, это моя жизнь, я должен с этим разобраться. Новое искусство всегда обречено на непонимание современников, потому что оно всегда смотрит в будущее. У нас нет этого понимания, хотя у нас есть талантливые молодые художники. Я их могу не понимать, - я воспитывался в другое время, на другой литературе, на другой музыке, - а они воспитывались иначе. Но я понимаю, что когда им будет 60 лет, они тоже будут доказывать тем 20-летним, что они что-то делают неправильно. Искусство - это очень подвижная структура, проблема «Отцов и детей» всегда существует, также как и проблема охаивания современного искусства.
- А Казицына хают, критикуют?
- Есть такое «Правило пятого квартала»: о художнике можно говорить плохо, только когда вы отошли от его выставки на пять кварталов. У нас в Краснодаре оно работает отлично. И здесь нужно определенное мужество, ведь настоящее творчество всегда одиноко. Тем более, что художник всегда в себе сомневается, всегда думает, что изменить. Что касается в принципе современного искусства – то оно не может существовать без проблемного окружения, от этого никуда не деться.
- Казицын - это современное искусство?
- Безусловно. Его проблема – это изоляция, о чем я ему не раз говорил. Чтобы понять, что я из себя представляю, нужно понимать не только, что происходит здесь в Краснодаре, но все, что происходит в мире. Когда вы это понимаете, это значит, что у вас есть система координат, вы понимаете куда двигаться.
- Евгений, а у вас была возможность выйти за пределы себя, посмотреть со стороны?
- Наверное была, это нужно всем и всегда. Но есть большой момент страха, который оправдывается ответственностью перед семьей, перед детьми.
- Сейчас вы свободны?
- Нет, человек не может быть свободен. Никогда. Я двенадцать лет проработал в музее, сейчас я работаю в университете – слава богу, ко мне и ректор и декан хорошо относятся, но так или иначе я привязан к этому вузу.
- Но судьба же вас ведет, значит, вызревает у вас еще что-то такое важное, значительное. Вы уже сделали главное полотно жизни, или пока только вынашиваете ее планы?
- Вынашиваю. Дело в том, что когда заканчиваешь какую-то одну работу, тут же хочется начать работу над следующим проектом, хотя еще вчера думал, что ничего более значительного я уже не сделаю.
- Знаете, когда умирает «художник»? – вновь берет слово Владимир Мигачев, - в творческом, разумеется, плане. Когда начинает повторять себя, когда нет движения вперед, и ты начинаешь повторять одно и то же.
Г. Ташматова: Евгений Казицын самодостаточен. Он не конъюктурщик, не подражает никому, идет своей дорогой. Умение идти своей дорогой, ни на кого не оглядываясь, болея душой за то, что происходит в мире, вызывает огромное уважение к нему. Его картины заставляют думать и разгадывать смыслы-послания. Нам было интересно поговорить о восприятии современной жизни художниками, нашими современниками. Огромное вам всем спасибо за эту встречу. С наступающим праздником. Очень надеемся, что зайчики, с которых начался наш сегодняшний разговор, будут ассоциироваться у наших детей и внуков только с живыми забавными пушистыми зверушками.
