Душевное взаимодействие заставляет переживать эмоции, от которых порой бросает в дрожь. Но чем экспрессивнее действие, тем больше мы его любим
2830
На сцене двое: Он и Она. Мужчина и женщина. Кто победит? Есть такие пьесы, которым дано пережить свое время. Их называют классикой. Иногда есть сюжеты, которым это еще предстоит доказать. И от артистов, да и от режиссера здесь зависит многое. Такова, наверное, пьеса Александра Гельмана «Скамейка». В 80-е годы прошлого века она вошла в моду: время так называемой «чернухи» вынесло ее на гребень волны. Людям, зрителям особенно захотелось какой-то резкой и внятной правды про нашу жизнь. А была она уже совсем не такой, как в старых советских фильмах в духе «Кубанских казаков». В советской стране, обогащенной, а может и отягощенной идеологией люди, как выяснилось, жили совсем не так, как воображалось в кабинетах партийных руководителей. В садах и парках на скамейках люди не только в любви объяснялись и строили романтические отношения. Случалось, это был поиск удовлетворения страстей, приправленных мечтами или побег от одиночества. Все могло быть гораздо грубее и в то же время сложнее. Физиология в духе театра жестокости на сцене входила в моду.
Режиссер Геннадий Николаев в содружестве с артистами Молодежного театра Анатолием Дробязко и Юлией Макаровой на свой страх и риск решили создать спектакль в рамках собственного жанра, который они обозначили «Реальная история в стиле ретро». Повод нашелся самый что ни на есть значимый – юбилей заслуженного артиста Кубани Анатолия Дробязко. А что может быть естественнее и правильнее для актера – в расцвете сил творческих взять и создать достойную работу. И она, эта долгожданная премьера, состоялась в начале ноября на совершенно новой для Краснодара сцене. «Один театр», уже прославившийся в городе чередой неожиданных, подчас экспериментальных постановок, в этот день, 2 ноября, открывал спектаклем «Скамейка» новую малую сцену, весьма нужную городу. Ее камерность, а зал вмещает по моим подсчетам чуть более 50 зрителей, настраивает на особое существование, где душевные муки персонажей приближены к публике. Здесь можно рассмотреть любой психологический нюанс, не надо форсировать звук, можно рассчитывать на то, что и малейший жест не будет пропущен. Главное, чтобы четвертая стена осталась на месте, и мы продолжили это странное существование подглядывания за происходящим. Что, собственно, и составляет суть театра.
Оно не всегда безопасно. Душевное взаимодействие заставляет переживать эмоции, от которых порой бросает в дрожь. Но чем экспрессивнее действие, тем больше мы его любим. Почему так происходит – есть тайна, неведомая никому. Очевидно, это заложено в природе человеческой. Вот и советское «ура, да здравствует!» обернулось пьесами Людмилы Петрушевской и Гельмана. И это не только тогда было востребовано. И сегодняшнее поголовное увлечение весельем и карнавальностью привело нас к спектаклю со скупыми декорациями и жестоким выяснением отношений.
У Нее огромный счет к мужчинам. Это и несостоявшаяся личная жизнь, и странное существование матери-одиночки, и возраст, еще не страшный – слегка, а может, и очень за 30, когда надо спешить куда-то, чтобы поймать что-то. То ли птицу счастья (что это такое непонятно), то ли состоятельность и успешность (слова эти появятся позже, но их предчувствие уже витает в воздухе). А еще есть то, о чем принято было скрывать – основной инстинкт. Но каков он? Найти мужчину? Для чего? Чтобы любить его или ненавидеть, и в этой ненависти добить, растоптать, унизить. Короче – налицо война полов.
Она в исполнении Юлии Макаровой кажется мне добрее, чем в пьесе. Между двумя взаимоисключающими понятиями «реальная история» и «стиль ретро» побеждает второе. Есть ностальгическая нотка в этом платье в стиле сафари, в комбинации, избыточной в своем дизайне, которая никак не рифмуется с верхней одеждой военного покроя.
Он в исполнении Анатолия Дробязко кажется более ранимым, трогательным, и мы уже готовы простить этого завравшегося типа. Они, кажется, уже где-то встречались, на этой скамейке или на соседней. Но Он этого, хоть убей, не помнит. Может Его существование более бессовестное, но и более естественное, что вызывает понимание. Логика его примерно такова: «Ну, если мы встретились на одну ночь, и оба знаем зачем, то может, и не стоит доискиваться правды. Может быть, все и сложится как-нибудь. Ведь жизнь интересна своими неожиданностями». У женщины – своя правда. Да нет, она просто одержима поисками этой самой правды, дабы не уронить лицо, сохранить реноме. Тогда так было принято. А как сейчас: люди выходят в социальные сети, тоже не зная, что их там ждет. Это тоже опасность, но в этом уже никто не видит ничего неприличного. Такова реалия дня сегодняшнего. Но здесь не о нем речь.
Для меня выбор материала актерами оказался некоторой неожиданностью. После шекспировских страстей и фарсов Анатолий Дробязко обратил свой взор внутрь старой истории, которая при стряхивании с нее некой нанесенной временем пыли оказалась не такой уж нам посторонней. Она бодрит и наводит на размышления. За это им всем большое спасибо. И режиссеру, и актерам, за риск и усилия, что, уверена, не станут напрасными.
Итак, поводом к постановке стал все-таки юбилей актера. Анатолий Николаевич Дробязко появился в Краснодаре 25 лет назад. Это сегодня он председатель краснодарского отделения союза театральных деятелей, не только актер, но и общественный деятель. А тогда это был симпатичный парень, которого все звали Толик, выпускник Ярославского театрального института, одного из старейших и значительных вузов. Будучи сам выходцем из Краснодарского края, он приехал на Кубань, чтобы стать артистом только что образованного Молодежного театра. Все было свежо, и все были молоды. Новой труппе поначалу пришлось непросто без здания, без репетиционной базы, в постоянных разъездах по городу. Но возраст снимал всяческое напряжение. Хотелось жить полной жизнью и творить. «Тряпичная кукла» Гибсона, «Две комедии для Версаля» Мольера, «Блоха» Замятина сменяли друг друга. Репертуар был под стать юношеским амбициям.
Правда, потом артисту, видимо, захотелось новизны. На полтора года он уехал работать в другой театр. И состоялось возвращение, уже осознанное, взвешенное, на сей раз уже навсегда. Он некоторое время пребывал в роли эдакого социального героя. Кто-то вырвался в первые ряды, а он, казалось, не сидя ни секунды без дела, поджидал своего звездного часа. Такой вершиной, на мой взгляд, стал его Павел Петрович Кирсанов в спектакле «Отцы и дети» по мотивам романа Ивана Тургенева. В российском литературоведении этого персонажа принято не любить, но как-то воспринимать серьезно. А что в нем хорошего, если он активный противник главного героя? Но в постановке Владимира Рогульченко этот человек вдруг вырастал в мощную фигуру, вызывающую неподдельный интерес. Артист сумел сказать нам о персонаже то главное, что пропустили в свое время критики, увлеченные политическим моментом. И в самом деле, слово «нигилизм» придумал в этом контексте Тургенев, и теперь им пользуется весь мир. Куда от этого деться! А Павел Петрович – это уходящая эпоха чистого романтизма. Он несет свою идею спокойно, внятно, без суеты. Но с позиций своих сходить не собирается. Как-то все в свое время забыли, что нигилизм только тогда и воспринимается серьезно, когда сталкивается с глыбой чистого духа и разума. Таков Кирсанов-старший в спектакле Молодежного театра.
Это умение быть распознанным, отточенным в деталях, вербально внятным и понятным, свойственно артисту сегодня, как знак мастерства. Оно, как известно, приходит с годами. Но за всей этой внятностью все же проступает, как мне кажется, какая-то тайна. И есть чувство, что до конца мы ее так и не разгадаем. Плотность и сложность дискурса бывает у артистов, которые пробуют себя в разных амплуа. Так, одной из запомнившихся мне ролей стал у Анатолия его Портяний из «Портного» Славомира Мрожека в постановке Мирзоева. Это, безусловно, фарсовый персонаж, но со вторым планом. Король из дикого племени завоевателей приходил в цивилизацию почти обнаженным со своей татуированной свитой. И смешной, и жестокой была буффона, когда Портяний пытался примериться к европейской одежде, натягивая на ноги новое одеяние. Конечно же, это были не штаны, а пиджак, но варвар нисколько не комплексовал по этому поводу. Тогда принято было смеяться над самими собой – варварами перед Европой. Что называется, дошутились.
Ролей было много и разных, но есть среди них особенные. Сегодня мне кажется, что персонажи Анатолия Дробязко подчас напоминают сжатую пружину. В их молчании, паузе может таится угроза. Интеллигент по званию (учитель физкультуры), но не по сути Сергей Юрьевич из спектакля «Чудики» по рассказам Василия Шукшина не понимает человеческих тонких движений. Он может ударить, как физически, так и морально, грубо и резко. В целом его правота оборачивается неизбывной жестокостью, от которой тошно. Как этого добивается артист? Эту загадку попытался разгадать новый главный режиссер театра Даниил Безносов. Особенно выделяются тут две работы. Первая – Леонт в «Зимней сказке» Уильяма Шекспира, где дивный ренессансный король вдруг на наших глазах начинает свирепеть и превращаться в чудовище из страшной сказки. Любовь к жене никуда не делась: она просто спряталась за нахлынувшим вдруг ураганом страсти по имени ревность. Одно вульгарное чувство раздавило, заслонило другое – более деликатное. Так по морю идет волна-убийца, и никто не знает тайны ее происхождения.
Еще более любопытен его Савел Прокофьич Дикой. Снова перед нами персонаж на сей раз из «Грозы» Александра Островского, облюбованный русской критикой, надо сказать, великой. Режиссер захотел отказаться от идеи «темного царства» (а кто б не хотел?), но оно его не отпустило. Оно просто стало выглядеть по-другому, превратившись в образ стоячего болота. А по нему бредет усталый человек в длиннополом плаще. Дикой уже наскандалился, но нет в нем привычного драйва и куража. Он кажется механической куклой, выступившей в своем амплуа, а теперь в этой кукле кончается завод. Здесь все живут по законам, предназначенным им обществом. Одна Катерина не хочет продолжать эту канитель и поэтому погибает. Но не будем пересказывать сюжет из школьной программы. Правда, здесь все чуть посложнее, чем в школе. Здесь попытка взглянуть в глаза реальной жизни. И это мне кажется весьма уместным, ведь Краснодар – это город, где идеи про «темное царство» или болото кажутся мне совсем не вышедшими из моды.
В его репертуаре были роли, наверное, особенно дорогие, с которыми он добровольно прощался. Это тоже свойство, достойное всяческого уважения: пришло время, надо говорить иным ролям «Прощай!». Его трогательный и страдающий Энди из «Писем любви» Альберта Герни, много лет его волновавший, стал для актера в некоторых моментах слишком молодым. В ближайшие дни они со Светланой Кухарь, его многолетней партнершей, выйдут на сцену в течение нескольких вечеров в этой пьесе в последний раз. Что-то уходит, но гораздо больше впереди. Огромный мировой репертуар ждет актера среднего возраста, чтобы встретиться с ним. И как мне кажется – впереди только лучшее.
Елена Петрова
Театровед.
Фото к спектаклям Марины Богдан.
Фотопортрет Татьяны Зубковой.
"Скамейка"
"Шекспир. Зимняя сказка"
"Человек и джентльмен"
