Послерождественские размышления
2111
Ежегодно мы смотрим и слушаем транслируемое по телевидению рождественское богослужение в храме Христа Спасителя. Удивительно, что его торжество и великолепие, свершаемое по давно сложившемуся канону, воспринимается каждый раз как новость, как грандиозное событие, охватывающее душу благодатью. Этим своим постоянством и неизменностью богослужение, видимо, и захватывает душу, заставляет подниматься её на некую высоту, побуждает к размышлениям и осознанию безбрежности и беспредельности человеческого бытия, смиряемого только верой.
Ведь уверовать в Него значит не только вознести благодарную молитву, но причаститься к Его жизни и к Его участи, испить Его чашу (Евангелие от Матфея, 20; 23) на своём кратком земном поприще. Помня о том, что свяжется на земле, то будет связано и на небе. То есть, что будет сделано в жизни честное и настоящее, то и будет угодно Богу. И в то же время взять не Его, а свой крест: «И кто не берёт креста своего, и следует за Мною, тот не достоин Меня» (Евангелие от Матфея, 10;38). Заметим, креста своего, а не Его. Это и есть путь истинно верующего человека: «Свой крест несу я без роптанья» (М. Лермонтов). «И крест свой бережно несу» (А. Блок). Остаться верным Ему и в то же время нести свой крест, исполнять своё предназначение, не покушаясь и не дерзая на дела Божеские…
Это непросто. Проще только вознести молитву. Но, оказывается, этого недостаточно. Сам Иисус говорил об этом ученикам своим: «Не всякий говорящий Мне: Господи! Господи! Войдёт в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного» (Евангелие от Матфея, 7:21). Этот трудный путь размышлений и переживаний и есть истинный путь к Богу.
Есть такие переживания и у меня, как у христианина, крещённого вовремя, во младенчестве, как у благонамеренного читателя и зрителя. Это касается прежде всего молитвы Господней «Отче наш…». Этой молитвой Христос научал учеников своих как надо молиться Богу. Надо полагать, в том виде, в каком её давал Иисус и записали её евангелисты. Но в молитве есть разночтения, которые не могут не побуждать к размышлениям. В канонической молитве «Отче наш…» в воззвании к Господу говорится: «И остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим…», в смысле – должников наших. В Евангелии же от Луки Господня молитва приводится несколько в ином виде вместо долги – грехи: «И прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему» (11; 4). В Евангелии от Матфея говорится о долгах, как и в канонической молитве: «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должников наших» (6;12). Однако, в последующем стихе, поясняющим этот стих, говорится уже не о долгах, а о прегрешениях наших: «И если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших» (Евангелие от Матфея, 6;15). То есть предполагается, что Отец Небесный прощает всё-таки не долги, а прегрешения. Да и потом, Бог приходит призывать к покаянию грешников, а не праведников: «Я пришёл призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Евангелие от Матфея, 9;13). Так что же прощает нам Господь – долги или же грехи?..
Задаваясь таким вопросом, ни в коем разе не подвергаю сомнению саму молитву. Нам ли грешным малыми силами своими это делать?.. Да и не подобает человеку этого делать. Молитва не может быть неправильной, ибо искажённая она не доходит до Бога… Молитва эта правильная, ибо тысячелетиями люди обращались ею к Господу, как заповедовал Христос, и она доходила до Него. Свидетельством чего является наш Божий мир, стоящий непоколебимо. Пока стоящий. Но может быть и иначе. Если человек потеряет свою духовную сущность, он уничтожит сам себя, о чём свидетельствует и нынешняя эпидемия коронавируса. Разве столь уж безосновательны опасения выдающегося поэта нашего времени Юрия Кузнецова (1941-2003): «От вечной книги дым валит, / В ней выгорели строки. / Мир покосился, но стоит, / Ещё не вышли сроки».
Я просто не находил объяснения таких разночтений в Господней молитве. А те священники, с которыми мне доводилось встречаться, похоже, об этом не думали, а потому и не могли ничего объяснить. А, может быть, им и не следует задаваться такими вопросами, точно соблюдая канон богослужения, его торжество и великолепие, наполняющих души благодатью…
Размышления в этом русле побуждают нас задаться и вопросом: «А кто такие «мы», кто такие они, которые оставляют, прощают должников своих?» Видимо, некие первосвятители. Но если «долги» понимать в утилитарном, земном смысле, то они-то как раз и не прощаются, о чём свидетельствует вся история. Ведь так понятые «долги» и есть тот поводок, на котором удерживается бедный человек, попадая в зависимость. А это тоже является ещё одним свидетельством того, что в Господней молитве речь идёт о долгах, в смысле, о грехах наших: «И остави нам грехи наши, якоже и мы оставляем должником нашим».
Другое размышление моё касается первой страницы русской святости о канонизации первых русских святых, страстотерпцев, убиенных братьев Бориса и Глеба, сыновей князя Владимира Крестителя. Эта трагическая история хорошо известна по летописям и сказаниям. И нет никаких оснований подвергать сомнению её историческую основу. Другое дело, духовная и мыслительная её основа требует если не уточнения, то уяснения.
Братья Борис и Глеб были убиты после смерти отца их, князя Владимира, Святополком, который не был их кровным братом, так как был племянником и «приемным» сыном Владимира. Святополк, прозванный в народе Окаянным, убивающий братьев своих, встретил грозное сопротивление одного из братьев – Ярослава, княжившего в Новгороде. История борьбы Ярослава со Святополком Окаянным тоже хорошо известна, и её тоже нет никаких оснований подвергать сомнению.
Но эта первая страница нашей святости остаётся неполной. Ведь Святополк Окаянный убил не только братьев Бориса и Глеба, причисленных позже по инициативе и усилиями их брата Ярослава к лику святых, но и ещё одного брата – князя Древлянского Святослава, который не был канонизирован: «Святополк же Окаянный и злой убил Святослава, послав к нему к горе Угорской, когда тот бежал в Венгрию» (Лаврентьевская летопись); «Узнав о злодейской расправе с младшими братьями, ближайший к Киеву князь Святослав, сидевший в стране Древлянской, не стал спокойно дожидаться такой же участи, а бежал в Венгрию. Но Святополк послал за ним погоню, и Святослав был убит в Карпатских горах» (А. Нечволодов, «Сказания о Русской земле», книга первая, «Уральское отделение Всесоюзного культурного центра «Русская энциклопедия», 1991). Несмотря на то, что Святослав погиб так же безвинно, что он является так же страстотерпцем, как и братья его Борис и Глеб, он не был причислен к лику святых. Да, для канонизации необходимо соблюдение ряда условий, в частности, совершающиеся чудеса при гробе подвижника… Но история умалчивает о том, где находятся мощи Святослава и где его гроб.
Опять-таки, нисколько не сомневаюсь в том, что так сложилось неслучайно, что для этого были свои причины и обстоятельства, нам неведомые. Я – лишь о том, что в общественном сознании нет объяснения этого. И прежде всего не исторического объяснения, не подлежащего сомнению, но богословского, духовного.
К этой трагической странице истории можно было бы и не обращаться, если бы отсутствие её убедительного богословского, духовного объяснения не открывало широкого поля для «пересмотра» истории, по сути, для её фальсификации. Заметим, не для уточнения духовной основы, а для «пересмотра» исторической основы. Причём, в популярной литературе, которая-то и формирует общественное сознание.
Этот беспричинный «пересмотр» истории имеет явно преобладающую особенность – поменять значение происходивших событий на прямо противоположное. До такой степени, что это и кажется основной целью этого произвольно предпринимаемого действа. И главное в этом «новом» прочтении истории состоит в апологии, в оправдании убийцы братьев Святополка Окаянного. Но так как его грех братоубийства никуда не деть, надо найти того, на кого его «можно» было бы переложить. И такой человек быстро отыскивается. Это – князь Новгородский, а потом Киевский Ярослав (Мудрый) – как раз тот, кто встал на защиту братьев, оказав сопротивление убийце.
К примеру, Александр Потапов в книжке литературно-краеведческих очерков «Загадки рязанской истории» соглашается с тем, что за давностью времени «невозможно разобраться» в том, кто действительно убил братьев князей Бориса и Глеба, но тем не менее оправдывает Святополка Окаянного и обвиняет в расправе над братьями Ярослава. Хотя никаких оснований для апологии Святополка Окаянного нет: «Разумеется, спустя тысячелетие после описываемых событий невозможно разобраться, кто в действительности организовал убийство Бориса и Глеба. Время было тёмное, кровавое, однако негоже валить всю вину за преступления против братьев-князей на одного Святополка Окаянного» (Рязань, «Узоречье», 2015). Но коль разобраться «невозможно», значит нет никаких причин и оснований и для «пересмотра» истории, тем более такого радикального: «На протяжении многих веков доверчивые историки пересказывали выдуманную летописцами поучительную сказку о святости Владимира, мудрости Ярослава, вероломства Святополка и жертвенности Бориса и Глеба» (Александр Потапов).
Заметим ещё раз, что необъяснённость духовного смысла событий, позитивистский подход к ним, неизбежно влечёт за собой искажение истории. Те же «подробности», с помощью которых автор это предпринимает, абсолютно неубедительны, ибо их можно истолковать как угодно. Но в таком случае мы должны задаться главным вопросом: «А почему это предпринимается? Вне зависимости от того, делается ли это сознательно или неосознанно. И то, с какой настойчивостью и немотивированностью оправдывается Святополк Окаянный и обвиняется Ярослав (Мудрый), открывает смысл предпринимаемого «пересмотра» истории.
В самом деле, популярный массовый исторический журнал «Тайны ХХ века» (№ 4, 2019) вдруг публикует статью Александра Чекулаева «Слишком мудрый Ярослав». Оказывается, это расширенная рецензия на кинофильм Григория Кохана «Ярослав Мудрый» 1981 года. С подробным указанием неточностей. Разумеется, затем, что дьявол, как всегда, кроется в деталях. Кажется, публикация только и предпринята для того, чтобы сказать, что это – среднее кино и что интерпретация исторических фактов была подчинена господствующей идеологии. Согласимся, что странно всё-таки рецензировать фильм, снятый тридцать восемь лет назад и уже давно забытый. Никакой издательской, редакторской политикой это кажется немотивированным, кроме умаления русской истории. Но коль это происходит, то разве не в русле новой идеологизированности? В таком случае нечего кивать на коллективный Запад, развязывающий откровенную и беспричинную русофобию…
Ранее же этот журнал «Тайны ХХ века» публиковал красноречивую статью «Ярослав Окаянный» Семёна Богданова (№ 46, 2017), в которой, ссылаясь на неких безымянных историков, предлагал «пересмотреть отношение к летописным источникам и оправдать Святополка», обвиняя в убийстве братьев князя Ярослава (Мудрого). Основание для этого – нигилистическое и довольно циничное убеждение в том, что правды нет на свете, что летописи правились и верить им нельзя и вообще – «историю пишут победители». Бесславная гибель Святополка Окаянного хорошо известна, и она вовсе не такая, какой её изображает автор статьи: «Святополк, имевший неоспоримые права на киевский престол, умер в безвестности, покинутый всеми, и получил прозвище Окаянный. А Ярослав, третировавший и убивающий братьев, развязавший гражданскую войну и выступивший против воли отца, вошёл в историю как один из величайших правителей русского государства и был прозван Мудрым». Словом, никакой мудрости и никакого окаянства, ни зла, ни добра и всё зависит от пиара, то бишь, от рекламы.
Но если эти искажения истории столь очевидны и столь беспричинны, и, если они всё-таки предпринимаются, это не может не иметь никакого объяснения. Как помним, они стали возможными потому, что не объяснена первая страница русской святости. Дело здесь не в Святополке и не в Ярославе. Они тут – лишь повод и предлог. Это – проявления тех мыслительных настроений в обществе, которые если не являются преобладающими, то считающиеся положительными. Это – не «разбирание» с князьями, а оправдание окаянства вообще. Прозвище же Окаянный происходит от слова «Каина», «окаинившийся». Это обычное выражение средневековья. По аналогии – обесившийся (в «Слове о полку Игореве) или – обесерменившийся. То есть, отпавший от своей исконной веры. А это никогда, ни в какие времена оправдано быть не может: «Берегитесь, чтобы не обольстилось сердце ваше, и вы не уклонились, и не стали служить иным богам и не поклонялись им» (Второзаконие, 11:16).
Р.S. Моя давняя и хорошая знакомая, прихожанка одного из московских храмов рассказала батюшке своему о моих размышлениях над Господней молитвой. Батюшка воспринял это так, как и должен был воспринять священник. И его понять можно. Он крепко знает о том, что многие приходят под именем Его. И посоветовал в Евангелиях не «копаться», ибо это не приводит ни к чему хорошему. Видимо, он увидел во мне некоего нигилиста, не верящего ни во что, а потому ниспровергающего все основы. Ведь столько было и есть таких нигилистов в нашем обществе, после энтузиазма которых от жизни оставалось выжженное поле…
Но я знал и до этого, что человеку непозволительно «копаться» в Евангелиях. Меня убедил в этом один примечательный случай из моей литературной практики. В 1995 году в частном издательстве «Пресс-Соло» я выпускал книжку «Где спит казацкая слава», а потому доверительно общался с издателями. Издательство же состояло из трёх человек: хозяйка – Алла М., её сын – компьютерщик и их хорошая подруга. Поскольку издательство частное, они брали любые заказы, им было всё равно, что печатать, лишь бы свести концы с концами и оправдать своё существование. А потому параллельно они издавали книги программы «Запрещённый Толстой», мировоззренческие и религиозные работ писателя. Кстати сказать, вовсе не запрещённых. Л.Н. Толстой же, как известно, в этом «соединении» Евангелий подвергал критическому разбору основы церковной догматики и отвергал их, как противоречащие требованиям разума. И был, по его собственному признанию, «не социалистом и революционером, как обыкновенно понимают это слово, а нигилистом в смысле отсутствия всякой веры».
В ходе работы над этим проектом и произошёл этот примечательный случай. Как рассказала мне Алла М., они сдали в типографию очередную книгу, в которой было соединение и перевод четырёх Евангелий, сделанных Л. Н. Толстым, со статьёй Н.Н. Гусева, комментирующей такое «соединение». Когда они получили сигнальный экземпляр книги, то ужаснулись. В статье Н.Н. Гусева произвольно девять раз влетела заглавная буква «Д». Алла М. с жаром доказывала мне, что этого не могло быть, что она сама проверяла. И сотрудники, которых было всего трое, не могли допустить этого. И она спрашивала меня, что бы это значило? Но что я мог ответить, а потому отшутился, что это, мол, ваши компьютерные игры, которые я не могу объяснить. Но потом встретился с автором этого проекта В. А. Морозом. Мне хотелось услышать объяснение от него. Он – интеллигентный, благообразный человек с седой бородой, поправляя очки, сказал мне: «Наверно, это дьявол…».
Я не стал его ни в чём переубеждать, так как это было бесполезно, не стал спрашивать его о том, почему он занимается дьявольщиной. Ведь он, как я уже знал, делал эту программу «Запрещённый Толстой», прикладывая к этому немало сил и терпя лишения – где-то в подвале, на последние гроши. И делал это с уверенностью в том, что если люди не узнают этого, то мир пойдёт не туда, и нас ждёт катастрофа. Такой вот примечательный случай, убеждающий в том, что «копаться» человеку в Евангелиях заказано.
Московский же священник, узнавший о моих размышлениях над Господней молитвой, выразил надежду, что хорошо бы знать арамейский язык и посмотреть, так ли переведено… И поскольку по существу моих размышлений он ничего сказать не мог, я нисколько не сомневаясь во всех доступных мне изданиях Библии, пришёл к выводу, что для нас, верующих, из этого есть один выход надо изучать арамейский язык…
