Прошедший театральный год дал богатую пищу для размышления о том, как развиваются кубанские театры
1546
Заметно сократилось в кубанских театрах число главных режиссёров. Покинули свои посты Даниил Безносов (Молодёжный театр) и Александр Николаев (театр Защитника Отечества).
И хотя в академическом театре драмы в этом смысле пока без перемен, очевидными успехами порадовать наш флагман искусства в прошедшем году зрителя, на мой взгляд, так и не смог.
Череда неудавшихся спектаклей к концу года увенчалась постановкой режиссёра Дмитрия Егорова «Анна Каренина» по мотивам романа Льва Толстого. Сюжет, сценография, костюмы, режиссёрское решение этой постановки – всё вызывает вопросы.
Во-первых, инсценировка… Она так не театральна, так слаба, что, кажется, будто делалась она впопыхах, что называется, на коленке. Совершенно непонятен ход, при котором актёры то выходят из роли и читают с той или иной степенью внятности текст Льва Толстого, то без перехода начинают вести свою роль. Расхлябанный Стива Облонский, не вылезающий из пижамы, подвергнутый остракизму за шалости с прислугой, не является комическим персонажем в романе Толстого. Он у Толстого один из виновников насаждения в общественном сознании порока под названием «блуд». Анна – его родная сестра. В отличие от Стивы она обладает духовностью.
Любовь как высший смысл жизни в Боге и прелюбодейство – внутренняя пружина романа Толстого. Именно этот смысл заложен автором романа. Зритель шёл на спектакль в надежде увидеть, как раскрывает его в новой постановке режиссёр и актёры. Но нам явили пошлый примитив.
Вот Кити с Левиным на катке перемещаются с помощью гироскутера.
Осовременивание? А зачем? Уже лет двадцать назад на роликовых коньках в Музыкальном театре катались персонажи и массовка в «Евгении Онегине» в постановке Дмитрия Бертмана. Тогда это казалось ещё новинкой. Сегодня нет. Вот плазменные экраны, на которых присутствуют всякие ключевые моменты. Я, как зритель телевизионный, иду в театр, чтобы увидеть живых людей, а тут снова монитор. Грустно как-то. Да и усталость накопилась от заезженного приёма, которому от роду более ста лет. Ещё экспрессионисты в лице Леопольда Йеснера применили киноэкран. Последовал за ним и Мейерхольд. Всё тогда было внове. Сегодня же это кажется убогим старьём. Нелепо и общее оформление: серые унылые стены на протяжении всего спектакля добавляют зрителю ощущения унылого однообразия.
Как тут не воскликнуть: «Бедный Лев Николаевич! Он-то писал про супругу видного государственного чиновника, молодую любящую мать, ослеплённую любовью-страстью. Накал эмоций в душе Анны и её супруга, униженного в глазах света, ну, никак не укладывается в серую гамму сценографии, костюмов постановки! Что и говорить, психологическими нюансами её создатели заморачиваться не стали. Именно поэтому Анне, которую явила нам актриса Евгения Белова, ничего не оставалось, как сделать упор на физиологическую сторону отношений с Вронским. Анна в её исполнении предстает зрителю не мятущейся душой, остро переживающей своё грехопадение, а похотливой самкой, не более.
Вронский в исполнении Арсения Фогелева – абсолютное непопадание в образ. Его демонстративная флегматичность, я не говорю уже о внешней несхожести Арсения с лощёным светским волокитой Вронским, разубеждают зрителя в том, что страсть между Карениной и Вронским обоюдная и вспыхивает одновременно. И это обстоятельство чрезвычайно важно в понимании сути романа Толстого.
Здесь же всё по-простому. Если учесть, что у современного зрителя нет желания копаться в этом сюжете, поданном достаточно невнятно, то те, кто не читал произведение, воспримут это произведение, как пошлый дамский роман.
В конце XIX – начале XX веков с приходом натурализма в театр (а его поборником как раз и был Толстой) появилось такое уничижительное понятие – «правдёнка» вместо увесистого и ёмкого «правда». Чуть что, так и приговаривали друг друга режиссёры этим обидным словом. Наши авангардисты этих подробностей как будто не знают. А поэтому увлечённо морочат нас новомодными приёмами, так и не подступившись к главному.
Зато было с избытком обнажённого тела. Особенно неуместным показался мне не тот момент, когда Кити после неудачи на балу вдруг срывает роскошное платье и оказывается как бы без всего.
Очередная «правдёнка». А вот поистине «голая правда» оказалась отвратительнее, когда Анна, уже изменившая мужу, вдруг просит Каренина расстегнуть платье. Что он и делает с весьма равнодушным видом. Под платьем у актрисы нет ни белья , ни корсета… Одни чулки. Это женщина так выходила в свет? Она что провоцирует супруга на действие? У Толстого Анна не может видеть своего мужа, не может слышать хруст его пальцев. Его прикосновение для неё отвратительно. И вот, пожалуйста. В угоду моде или капризу перекраивается смысл романа.
А ещё зачем-то пропаганда курения со сцены. На сцене все актёры дымят вэйпами, заполняя зал тошнотворным синтетическим запахом клубники. Прозрачный намёк на банальную «клубничку», типа речь пойдёт о случке? Курение в общественных местах запрещено законом. Жаль было зрителей. По их отзывам, в моменты, когда сцену заволакивало дымом, им просто было нечем дышать.
Над публикой был поставлен очередной, небезопасный нравственный и физический эксперимент, о последнем они не были предупреждены до начала спектакля. А ведь театр в любом случае должен оставаться безопасным местом. Об ответственности здесь все как-то забыли. И ради чего? Впрочем, не думать о зрителе становится в этом театре фирменным стилем.
Но есть и положительные примеры при обращении театра к классике. В советское время было такое понятие – «по мотивам». Иногда получалось хорошо, а порой и отлично. Вспомним «Формулу любви» или фильм «Тот самый Мюнхаузен». Вот и у нас недавно состоялась премьера, которая, правда, вызвала разные мнения. Дескать, а допустимо ли столь вольное обращение с русским гением. Речь идёт о спектакле Музыкального театра творческого объединения «Премьера», созданном по мотивам пьесы Александра Островского «На всякого мудреца довольно простоты». Мюзикл в постановке режиссёра Александра Мацко «На всякого мудреца…» (таково его название в афише) абсолютная противоположность увиденному в театре драмы.
При взгляде на то, что он делает, приходит на ум такое слово, как упорство. Он много лет работал над своим стилем, искал талантливых соавторов, формировал труппу. Можно сказать, даже несколько трупп. Тут и балет, и хор, и, конечно, солисты, что действуют сообща. В «Мудреце» движения у всех слажены и отточены. Возникает та самая непрерывающаяся связь, что увлекает за собой и зрителя. Не оставляя времени на вдох и выдох, нас ведут куда-то, а мы, как водится, «обманываться рады». Собственно, за этим мы и приходим в театр.
По словам автора текста мюзикла, заслуженного деятеля искусств России Александра Пантыкина, идея создания принадлежит именно нашему главному режиссёру. В буклете он подробно описывает историю создания. Но текст подкреплён ещё и музыкой композитора Пантыкина. Она свежа, оригинальна, энергична, сверхсовременна. Мюзикл – особый жанр, который зачастую преднамеренно опирается на классику, внося в неё новые мотивы и ритмы. Как пример можно привести «Трёхгрошовую оперу» Бертольда Брехта, что неотделима от музыки Курта Вайля. В основе пьеса Джона Гея. Брехтовский метод существования также присутствует в игре актёров. Если в «Анне Карениной» без русского психологизма не обойтись, то здесь он, пожалуй, стал бы помехой.
В команде уже давно работает и заслуженный художник России Максим Обрезков. В 2014 ими была поставлена на нашей сцене лайт-опера «Гоголь. Чичиков. Души», по мотивам поэмы Николая Гоголя «Мёртвые души», ставшая номинантом премии «Золотая маска».
Уже тогда было понятно, к делу здесь принято относиться серьёзно. Никаких случайных элементов, всё подогнано и сделано на совесть. Да, осовременивание было, но под всем чувствовалось глубокая проработка материала, какое-то уважительное, даже трепетное, отношение к материалу. За всем чувствовались любовь и симпатия. Помню, как меня расстроило и удивило, что не эта команда стала в своё время победителем регионального фестиваля «Кубань театральная», что не получил главной актёрской премии им. Куликовского артист Владислав Емелин за роль Чичикова. Но соперников удачливых уже нет на нашей сцене. Их смыло волной перемен. А все те, кто тогда поставил тот чудесный спектакль здесь, с нами.
Сегодня вчерашние молодые перешли на возрастные роли. Что ж такова неумолимая правда искусства. Вспомним разговор о «правдёнке». И вот уже Владислав Емелин предстаёт в образе степенного статского советника Нила Федосеевича Мамаева, а Владимир Кузнецов не менее авантажного Петра Ипполитыча Крутицкого. Веса им добавляют театральные приёмы, подложенные толстинки. Они более маски, чем психологически прочерченные типы. И у них этот метод сработал. Эти важные персоны играют не только и не столько сюжетную роль. Они, прежде всего, создают гротесковые образы на манер Гоголя или Сухово-Кобылина. Пьеса это позволяет, поэтому её обожают ставить режиссёры: где им ещё доведётся так поглумиться над подлостью чиновничьей, да ещё и поиграть в некий театр абсурда. Не случайно её ставил в своё время Сергей Эйзенштейн и решал этот сюжет как клоунаду. По всем этим причинам эта пьеса не застаивается на полке. Новых-то про это пишут негусто, да и осторожничают. А в имперские времена, несмотря на цензуру, многое, как ни странно, было позволено. Вот и черпаем мы из этого источника себе на радость и государству на пользу. Комедия ведь должна воспитывать нравы.
А ещё в нашем «Мудреце» наконец-то можно увидеть сложившийся ансамбль. Молодые не отстают от «стариков». Хорош Глумов в исполнении Романа Вокуева, но совсем не на втором плане существует его конкурент и недавний приятель Курчаев. В исполнении Максима Рогожкина эта роль становится бенефисной. Он подвижен, пластичен, музыкален, преисполнен энергии и обаяния.
Авторы обновили сюжет: и вот молодой авантюрист Глумов уже не одинок в своём беге за деньгами и карьерой. Времена меняются, и «мудрецы» такого рода множатся. Появляются и новые персонажи, что есть у Островского, но в других пьесах. Например, трудоголик и бизнесмен Васильков в исполнении Павла Гришина или Домна Белотелова Елены Семиковой. Кто-то против таких новаций, но, на мой взгляд, это делу не помешало. Напротив, создало дополнительный объём.
Команда единомышленников уже зарекомендовала себя способностью создавать мощные финалы. Весьма театрально: точка должна быть яркой. Ведь это дань уважения к публике. Чтоб не получалось так: зритель ждёт – скорее бы Гамлета зарезали, или Каренина побыстрее как-то бросилась под поезд…
Здесь всё по-другому. Все вдруг оказываются на вокзале в стиле модерн, где все ждут поезда. И он является, как фантом (талантливая работа специалистов по компьютерной графике), превзойдя наши ожидания. Он и символ слома эпох, и технического прогресса, которого ждали, кто с содроганием, кто с восторгом. А, может быть, у человека эпохи Островского эти чувства существовали одновременно.
Два театра, существующие в одном городе, а какие разные результаты! Краснодарцам есть, что и с чем сравнивать, и мы не согласны мириться с посредственностью.
Елена Петрова, театровед, театральный критик
