Тихая моя родина
3604
Тарас видел ещё издали, что беда будет всему Незамайковскому и Стебликивскому куреню…
Н.В. Гоголь «Тарас Бульба»
Во всяком месте, где только ни живёт человек, проявляются общие, единые для всех, ничем не устранимые законы бытия. Жизни личной, народной, мировой. А потому человеку особенно и не надобны путешествия. В них чаще пускаются те, кто вокруг себя этих закономерностей не замечают. Да что там, не замечают того, как прекрасна их малая родина, как она своеобычна и неповторима. По природной наивности что ли, они полагают, что только где-то, далеко-далеко происходит всё значимое. А здесь, где они родились и живут, ничего подлинного происходить не может. Так и живут, так и пребывают в этом неведенье… Но не познавши своей родины, невозможно познать и другие земли незнаемые, тоже по-своему примечательные и прекрасные. Тем более невозможно познать их туристическим наскоком и набегом…
А может быть, так устроен человек, таким его создали Бог и природа, что истинную цену тому, что имеет, он узнаёт лишь тогда, когда его теряет. По своему несовершенству, «от юности его» (Бытие 8: 21). А потому родина предстаёт пред нами зримей и значимей издалека, когда мы покидаем её в силу тех или иных обстоятельств.
Может быть, и мне моя родная станица Старонижестеблиевская представлялась бы совсем иначе. Но я покинул её в юности. И вот уже больше пятидесяти лет, подумать только – полвека (!) приезжаю сюда, возвращаюсь в станицу, до ридной хаты, избрав хлопотный образ жизни между столицей – Москвой и станицей – Старонижестеблиевской.
Петр Ткаченко
Не будь этого, я, видимо, никогда не задался бы теми вопросами, которыми теперь терзаюсь. А чем собственно, отличается, чем выделяется моя Стеблиевка среди тех первоначальных тридцати восьми куреней, которые были переселены сюда на берега Кубани в 1792 году по повелению мудрой государыни Российской Екатерины Великой? В чём состоит особенность и своеобразие Стеблиевки? Или она ничем от других станиц не отличается? Но так ведь не бывает.
Каждый город, село, станица или деревня, так же, впрочем, как и каждый человек, – единичны и неповторимы. И если вы этого главного своеобразия своей станицы не замечаете, значит не особенно и хотели о нём знать… Если человек, действительно, чего-то хочет, он обязательно его достигнет. Такова уж, видно, натура наша, запечатлённая в присловье: кто хочет, тот может.
Кроме того, меня всегда утешало несколько наивное, но неизбывное стойкое стремление кубанцев определить свою родословную, а также – познать историю, определить имя своей станицы. При этом мы обычно предполагаем, что наше обращение к истории обязательно и непременно будет благотворным, что оно придаёт душе нашей духовную крепость и укажет нам верный путь в нашем быстротечном и кратковременном земном странствовании. Но жизнь человеческая не знает повторений. Её ни к чему и незачем повторять. Да это и невозможно. Следует жить свою, а не чью-то жизнь. А потому история ничему нас и не учит. Хотя в то же время без неё никак не обойтись.
И потом, там, в прошлом есть и такое, чего лучше бы и не знать, так как не знаешь, что с ним теперь делать. Ведь оно имеет подчас значение явно не положительное. Это я и обнаружил, пытаясь определить своеобразие своей станицы, различить её имя.
Но как я радовался, находя название своей станицы в старых и умных книжках! Каждое упоминание о ней приводило меня в восторг. Почему радовался? Не знаю. Может быть, потому, что приходило ясное осознание того, что не с меня всё тут началось. И зарождалась надежда на то, что и без меня всё так же продолжится…
И теперь, делая выписки из некоторых книг, я надеюсь на то, что молодые кубанцы терпеливо их прочитают, и им хоть в какой-то мере передастся моя радость встреч с родной станицей. Может быть, и они пустятся в свой поиск.
Если бы я искал, лишь историческое значение станицы или её географическое положение, всё было бы гораздо проще. Вот оно, её географическое положение красуется неизменное и незыблемое, как скала: широта – 45 градусов 22 минуты 51,27 секунды; долгота: 55 градусов 6 минут 50,5 секунды. Любуйся им в своё утешение! Но только одного этого значения оказалось недостаточно. Хотелось определить её нравственное значение, разгадать её имя. Что значит, откуда это пошло – Стеблиевка? Почему Ниже– и Старо–?..
Ведь, само название станицы – Старонижестеблиевская – такое громоздкое, может показаться теперь кому-то неким неказистым строением с прилепленными к нему пристройками и катухами: Старо-Ниже… Но в этом отразилась история станицы, её судьба. Неужто теперь потускнело её имя, так гордо и призывно, звучащее со страниц «Тараса Бульбы» великого писателя Николая Васильевича Гоголя: «Куринь Стебликивский!..»
Мой школьный учитель, преподаватель немецкого языка в станичной школе № 15 Фёдор Алексеевич Жданов, уйдя на пенсию, всерьёз занялся краеведением. Он днями пропадал в краевом архиве, в Краснодаре, пытаясь установить топонимическое значение названия нашей станицы Стеблиевской. Своими изысканиями он и делился со мной.
Попутно отмечу, что краеведение на Кубани настойчиво называется кубановедением. И это – неспроста, это не является новшеством нашего времени, не является некой, как теперь говорят, инновацией. Мне встретилось это название в статье Б.М. Городецкого, в своё время известного на Кубани краеведа и историка, родного брата знаменитого поэта Сергея Городецкого. В его «Очерках по кубановедению» («Кубанская школа», № 4, Екатеринодар, 1915 г.). Так что слову этому более ста лет…
В нынешней Черкасской области, на Украине, на берегу реки Рось есть посёлок Стеблёв. На его месте находилась крепость, построенная ещё князем Ярославом Мудрым. Крепость эта была разрушена, по всей видимости, во время татаро-монгольского нашествия. У развалин этой крепости появилось одно из первых поселений казаков, которые назывались тогда черкасами. Название того поселения не сохранилось. Но в начале ХVI века оно получило название Стеблёв, по имени атамана Стебло, его освободившего от поляков.
После 1514 года в Запорожскую Сечь пришли жители из Стеблёва и образовали Стеблиевский курень, разделившийся потом на Ниже-Стеблиевский и Выше-Стеблиевский.
Так вот она, главная особенность моей станицы, проявившаяся ещё там, в Запорожской Сечи – куринь Стебликивский разделился на два одноименных куреня. Мы не знаем, в силу, каких обстоятельств и по какой причине это произошло.
Историк Д.И. Яворницкий сообщает о том, что в Запорожской Сечи было два одноимённых куреня: Стебликивский-Нижний и Стебликивский-Высший. И поясняет: «Название «куринь» усвоено казацкому жилищу от слова «курить», т.е. «дымить», и имеет в своём основании одинаковое значение с тмутараканским словом «курями», упоминаемом в игоревой песне и великорусском слове «курная изба».
Но в Сечи, по крайней мере, Новой, курени уже не были курными жилищами: однако, «раз усвоенное название оставалось за ними и тогда, когда оно потеряло своё первоначальное значение». («История запорожских казаков» в трёх томах». Том I. Киев «Наукова думка», 1970).
Значит, это единственный курень в Запорожской Сечи, который существовал там двумя наименованиями – Ниже-Стеблииевский и Выше Стеблииевский. То есть уже там было два, по сути, одноимённых куреня, которые в таком виде и были перенесены на Кубань, при переселении сюда верных черноморцев, бывших запорожцев.
– Ну и что, – может сказать иной читатель, для которого тайн человеческой жизни, кроме кроссвордов, не бывает. – Ну, переселились двумя куренями, что же тут особенного?..
Да всё дело в том, что и на новом местожительстве мой родной курень, а потом станица Нижестеблиевская, снова стала разделяться сама в себе. Из этого можно сделать единственно возможный вывод, что склонность к разделению является неким её внутренним, стойко сохраняющимся свойством. Более того – дух раскола, крамолы, скандала видно, таится в ней, как семя, готовое прорасти в любое время…
На новом месте Нижестеблиевский курень по жребию был поселён у Сухого лимана, близ селения Ивановского, под прикрытием Ольгинского кордона. На самом берегу Кубани, на её Труссовом колене.
Ольгинский кордон – уникальное место в истории Кубани. Это гнездовище воинской славы, беспримерного подвига казаков. Здесь 18 января 1810 года произошло одно из крупнейших сражений с закубанцами, в котором погиб полковник Лев Тиховской с офицерами и ста сорока казаками.
Ольгинский кордон входил в состав Черноморской кордонной линии. Находился он у западной опушки Красного леса, протянувшегося вдоль правого берега Кубани, напротив нынешней станицы Фёдоровской. Построен в июне 1794 г. на месте бывшего фельдшанца Римского, основанного в феврале 1778 г. А.В. Суворовым в составе Кубанской кордонной линии. Первоначальное название – Армейский. Первым его комендантом стал армии прапорщик Семён Журавлёв.
Вскоре у кордона самовольно, самодурью, поселился Ольгинский курень, который передал ему своё имя. Спустя год, на этот раз уже по жребию, под прикрытием Ольгинского кордона на берегу Кубани казаки основали Нижестеблиевский курень, переселённый через некоторое время из-за частых набегов закубанских горцев на новое место, на берега Ангелинского ерика. («Энциклопедический словарь по истории Кубани», Краснодар, 1997).
Здесь находился штаб, ставка выдающегося военачальника Кавказской войны генерал-лейтенанта Алексея Александровича Вельяминова. Отсюда он предпринимал первые походы в Закубанье, на берега Чёрного моря, в направлении Абина и Геленджика.
Вместе с тем Ольгинский кордон является и гнездовищем нашей литературной славы. Здесь не просто бывал, но довольно долгое время жил и работал известный поэт Павел Александрович Катенин, которого сам А.С. Пушкин считал своим наставником. Здесь пребывал в ссылке, отсюда посылал свои повести в Петербург Александр Александрович Бестужев-Марлинский. Не мог миновать Ольгинского укрепления великий русский поэт Михаил Юрьевич Лермонтов в свою первую ссылку 1837 года. Его новелла «Тамань» из романа «Герой нашего времени» связана с пребыванием его на Ольгинском кордоне.
Следует сказать и о том, что Ольгинский кордон находился не там, где теперь печалится могила полковника Л. Тиховского и его сподвижников, и где теперь ежегодно в мае проходят Тиховские поминовения, а – на довольно большом расстоянии от неё, напротив нынешней Фёдоровской станицы. Место знаменитого Ольгинского укрепления всё ещё остаётся никак не отмеченным, – никакого памятного знака, стелы с подобающей надписью… Где вы, благодарные потомки, пытливые умы и отзывчивые души?! Никого не слышно! Только шумит, разговаривая с ветром, бурьян, – трава забвения…
Между тем, восстановленный Ольгинский кордон по своему историческому содержанию и географическому положению мог бы стать уникальным музеем истории и культуры кубанского казачества. Скажем, филиалом Краснодарского музея-заповедника имени Е.Д. Фелицына. Не лубочная, как ныне, Атамань, даже названная словом, которого нет в словарях русского языка, а настоящим этнографическим музеем.
Итак, Нижестеблиевский курень, один из тридцати восьми куреней Запорожской Сечи, пришедший из Приднестровья, 25 октября 1792 года остановился на зимовку на Ейской косе в числе 83 человек, из которых 21 были женщины и дети. Весной 1793 строевые казаки отправились охранять границу на Копыльский и Черноморский кордоны, куренные службы – в Екатеринодар, а семейные временно осели в местах, где легче было «прокормиться».
Зимой 1794 нижестеблиевцам выпал жребий селиться «у Сухого лиману». Однако место для поселения оказалось неудачным, и вскоре жители стали ходатайствовать о переселении их на более удобные места. Разрешение было получено в 1807 г., а само переселение на выбранное место у Ангелинского ерика проходило в 1810 году. Пока решали этот вопрос, часть казаков нашла более удобное место на Протоке и возбудила новое ходатайство. В конце концов, было разрешено переселиться по выбору в оба места, а курени получили наименование Старонижестеблиевский (при Ангелинском ерике) и Новонижестеблиевский, Гривенский (при Протоке).
Совершенно справедливо писал наш современник, историк Григорий Чучмай: «Первоначальное расселение куреней было неудачным: многие из них оказались в топких и неудобных для ведения хозяйства местах. Пришлось переселять целые курени в другие места. Началось изнурительное передвижение населения с одного места на другое… Вот один из примеров такого мытарства. Нижестеблиевское куренное общество, в апреле 1809 года подало прошение в Войсковую канцелярию о переселении куреня в другое место «от теперешнего жилья вниз в двенадцати верстах» на речку Гривенскую, так как место, на котором курень поселился, оказалось неудобным, «от сильного наводнения тяжкие нужды и беспокойствия как то: имеется ныне воды в каждой хате по колена и выше… Год от году лиман Ерки и вокруг нашего селения низкие балки от сильных дождей разгниваются и оттого открываются частые родники…». При неоднократных переселениях жители куреней разорялись и бедствовали.
Примечательно, что и на новом месте нижестеблиевцам, не в пример другим куреням, почему-то выпали особые мытарства…
Но оказывается, что не только неудобье и опасное положение от набегов закубанцев понудило нижестеблиевцев искать более надёжное место. Была и другая причина, внешне неприметная, но очень стойкая, сохраняющаяся в нижестеблиевцах до сего дня…
Сохранилось дело «О разделении Нижестеблиевского куреня на два самостоятельных – Старонижестеблиевский и Новонижестеблиевский 23.VI.1815 – 30.IV.1817-го».
23 июня 1815 года в войсковой канцелярии зарегистрировано Прошение куреня Нижестеблиевского Гривенского общества от 22 июня 1815 г.: «Собрали мы своего селения куренным атаманом Фёдора Тарана, но жители селения Нижестеблиевского не согласились переменить избранного ими в 1814 г. атаманом казака Белоуса, за которым мы подозрели как в нарядах полка, так и гражданских делах допущены неполадки…».
Далее говорится о просьбе утвердить атаманом казака Тарана. Высказано много похвал в его адрес. В том числе отмечено: «Не будет брать подарки от казаков».
Подписали прошение: Вас.Шевченко, Елисей Мовчан, Ив.Проценко, Андр.Заволокин.
В журнале канцелярии Черноморского войска отмечено, что прошение об избрании Тарана атаманом утверждено и дано обоим атаманам распоряжение немедленно разделить людей по полкам и прислать оба списка в войсковую канцелярию / указ от 24 января 1816 г./ Что и было исполнено 12 февраля.
Далее было в указе предписано: «Впредь именовать селения Старым Нижестеблиевским и Новым Нижестеблиевским (Гривенским)».
Это было общее стремление куреней, а потом и станиц переселяться вглубь Черномории. Первоначально, поселившись хотя и по жребию, но всё-таки на скорую руку, кубанцы вскоре обнаруживали неудобство и не только от набегов закубанцев. И стали выискивать своё уже постоянное место жительства.
В первой по времени истории Кубани, в «Исторических записках о войске Черноморском», составленной первым писателем Кубани, наказным атаманом, генералом Яковом Герасимовичем Кухаренко и историком Александром Михайловичем Туренко отмечалось, что атаман войска в 1808 году курень «Нижестеблиевский перевёл от Ивановского к реке Ангелинке и, составив новое селение, дал ему прежнее название» («Киевская старина», XVII, XVIII, Киев, 1887 г.). Иосиф Дебу в своей книге «О кавказской линии и присоединённом к ней Черноморском войске» писал о том, что переселение нижестеблиевцев произошло в 1807 году: «Нижестеблиевское перешедши от Ивановки к протоку Ангелинке, составило собою новое селение, по прежнему своему названию» (Сант-Петербург, 1829 г.). В «Деле» же о переселении, как видели, поминается 1815 год. Можно полагать, что переселение это на новое местожительства не было актом мгновенным, но имело какое-то временное протяжение. И всё же такое разночтение скорее свидетельствует о том, что переселение нижестеблиевцев в большей мере было продиктовано не общим стремлением многих станиц переселяться вглубь Черномории, но причинами нравственного порядка.
Раскол станицы на два куреня – стал результатом какого-то скандала, глухие отзвуки которого доносятся до нас в исторических описаниях. Знать действительно в самой натуре стеблиевцев таилась эта склонность к расколу… Кажется, только в своей станице я слышал такую характеристику её жителей: «Тяжоли люды»… И я мог бы привести немало примеров в подтверждение этого. Да я их и привожу иногда в своих рассказах. Привожу, как говорят, на свою голову. Так как обязательно найдётся некто, кто прибежит ко мне выправляться, мол, мы лучше, не такие, какими вы нас изображаете… Что делать, коль публика наша не понимает басни, если в конце её нет нравоучения. Она не различает шутки, не чувствует усмешки, казакам испокон веку свойственных. А всякое правдивое слово воспринимает как оскорбление личности. Видно, так уж устроена Россия, что всё в ней обновляется и изменяется, зачастую радикально, кроме подобных нелепостей…
Неужто, предки мои не ведали о том, что, раскалываясь, тем самым они вступают на опасный путь, чреватый самыми печальными последствиями? Этот неоспоримый закон человеческого бытия отмечен ещё в Святом Писании: «Но Иисус, зная помыслы их, сказал им: всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит» (Евангелие от Матфея, 12-25). Нам остаётся добавить к этому, что и всякий курень, и всякая станица, разделившаяся сама в себе не устоит… Но поди ж ты, вопреки этому всеобщему закону, стоит моя Старонижестеблиевская незыблемо до сего дня…
Но если она делится-делится, но всё-таки стоит, значит постоянно живёт с мыслью о своей погибели. А, может быть, эта постоянная дума о погибели и придаёт ей крепость, может быть, именно она и делает её несокрушимой…
Но это очевидно только теперь. А тогда, предки мои, выбирая новое местожительство, нашли действительно примечательное пристанище на берегах Ангелинского ерика. Там, где он особенно замысловато извивался по степи.
На этом месте уже было какое-то суворовское поселение. Об этом свидетельствовало долго сохранявшееся кладбище солдат А.В. Суворова, умиравших от малярии и погибавших от черкесских пуль. Я застал ещё остатки этого кладбища. Находится оно там, где построили сырзавод.
Станичные краеведы уверены в том, что первую партию в сорок казаков привёл от Ольгинского кордона на берега Ангелинского ерика некто Михаил Терновский. Нет, он не водил как ветхозаветный, библейский Моисей сорок лет людей своих по пустыне. Тут было расстояние короткое и переселение быстрое. Десять километров до Ивановского поселения, да там ещё, до Ольгинского укрепления чуть больше десяти…
По другим сведениям первое укрепление Нижестеблиевского куреня было построено под руководством атамана Павла Луценко и полкового хорунжего Максима Малого. А Михаил Терновский был атаманом той ватаги верных черноморцев, которые первоначально прибыли на Кубань.
Не удержалась точная история станицы. Не нашлось среди её жителей верного её летописца. Да это и неудивительно, так как казаки людей «бумажных», «письменных» не почитали как должно. Полагали, что, обращаясь к истории, они занимаются некой блажью, а не тем, что оправдывает их жизнь…
Что делать, коль «кубанцы не привыкли обсуждать свои вопросы, и потому многое позабыли» (К.Живило, «Экскурсия на Таманский остров (июль, 1908)».
«Но откуда такое название ерика – Ангелинский, имя, сохраняющееся до сих пор в названии железнодорожной станции? Об этом предки мои, конечно, не ведали. Да особенно и не задавались желанием узнать это.
Иосиф Дебу в уже помянутой книге, приводит любопытное происхождение названия Ангелинского ерика: «Ангелинка, Ерик меньше Казачьего, вытекающий при наводнениях из Кубани, разливается равным образом на малые лиманцы и болота, из коих уже получил своё начало Ерик. Агденуза, впадающий у местечка Гривенского в Чёрную протоку. Камень, на коем высечено Греческими буквами название сего ерика, следующими словами: «Ангелинго тоаголло нидеохiо», найденный в нём же при селении Гривенском и ныне при Екатеринодарском училище хранящийся, мог бы доказать ошибку некоторых писателей, наименовавших сей Ерик Ангали, если бы можно было сперва доказать истинную причину сей надписи, сделанной на оном камне».
Причина нанесения такой надписи на камне осталась неизвестной. А она, безусловно, была и многое значила для наших далёких предков, иначе они не посылали бы нам это каменное письмо, это загадочное послание. Но камень затерялся где-то в беспокойной кубанской жизни. Осталось только слово, только название ерика – Ангелинский… Камни наши оказались разбросанными, кажется, без всякой надежды их когда-нибудь собрать…
Оказавшись на постоянном месте жительства на берегах Ангелинского ерика, предки наши обеспокоились, прежде всего, духовной крепостью. В 1814 году в станице была построена деревянная церковь во имя святого великомученика Иоанна Воина. Церковь строилась на пожертвования жителей и обошлась станичникам в 8541 рубль серебром. Колокольня при церкви построена в 1855 году. В 1884 году на том же месте, в центре станицы выстроено новое здание церкви с приделами в честь Иверской иконы Божьей Матери и святого Александра Невского. При церкви находилась приходская школа.
Деревянная церковь Ивана Воина не сохранилась. Примечательно то, что она была разобрана не по атеистическим соображениям. Её, деревянную церковь, редкую для нашего степного края, разобрали весной 1943 года. Разобрали для переправы через Протоку, когда гнали немецко-фашистских завоевателей с Кубани. Тем самым, можно сказать, церковь оправдала своё название – Ивана Воина.
Это уже потом, к трёхсотлетию Дома Романовых, в 1912 году в северной части станицы был заложен Свято-Троицкий храм. Эта, кирпичная церковь, пережившая закрытие в шестидесятых годах прошлого века, остаётся действующей до сего дня. В этом храме нас и крестили во младенчестве. Меня – в 1950 году, а мою жену Екатерину Васильевну – в 1952 году. В девяностые годы храм восстановлен станичниками под руководством священника о. Петра (Токарева).
Ерики – вообще не только примечательное, но и загадочное явление на Кубани. Вытекающие из Кубани с её правого берега, они теряются в плавнях. Точно было определено их предназначение – оттягивать излишек воды в половодье из бурной, беспокойной Кубани и тем самым уберегать станицы и поля от наводнений. Но происхождение их исследователи определить не могли, теряясь в догадках. Не могли же быть ерики дельтой Кубани, находясь на большом удалении от её устья.
Блестящий публицист, генерал Иван Деомидович Попко в своей книге «Черноморские казаки в их гражданском и военном быту» писал о том, что ерики – дело рук человеческих, что тут «кипел когда-то огромный гидравлический труд. Задачею его могло быть исполинское усилие оттянуть излишек вод Кубани к азовскому бассейну, чтоб обеспечить прилегающие к Кубани с обеих сторон угодья от наводнений. По преданию, над этой водной сетью работали тысячи пленников, уводимых крымцами из погромов Руси и Польши. Работа с плачем и проклятием не пошла впрок: где пали слёзы невольников, там всё взялось тиной и плесенью…» (Санктпетербург, 1858 г.)
Это предположение не кажется столь уж невероятным. Ведь и в последующем, уже в наше время Кубань также стала объектом довольно обширного гидравлического труда в связи с рисосеянием в крае…
Самой значимой достопримечательностью станицы Старонижестеблиевской является, конечно же, грязевое лечебное озеро Солёная Подкова. Оно находится буквально в трёх километрах от моей крайней хаты по улице Хлеборобной. Сегодня, кажется, опрометчивыми станичниками и вовсе не замечаемое, стремящимися на отдых к Чёрному или Азовскому морю. И напрасно. Ведь это озеро по своим целебным свойствам, сохраняющимися до сих пор, является действительно уникальным. Я помню берега этого озера, пёстрые от палаток, машин, шалашей, всяких навесов от солнца. Сюда приезжали люди на лечение не только со всего края, но и многих отдалённых областей России. Сегодня его берега почему-то пустынны. То ли люди больше не болеют, то ли уже исцелились, то ли просто не знают, как и где следует исцеляться. Не ведают об истинных путях своего спасения…
Проведённые в своё время исследования показали, что здесь излечиваются заболевания органов движения – артриты и полиартриты нетуберкулёзного происхождения, после острого приступа ревматизма, целый ряд заболеваний нервной системы, заболевания и последствия травм, радикулит, невриты, плекситы, женские заболевания…
Медицинские работники станицы давно мечтали использовать грязи Солёной Подковы во врачебной практике. Но лишь в середине шестидесятых годов прошлого века в станице была построена грязелечебница. Предприятие, основанное на хозрасчёте, было рентабельным. Около семисот человек получали здесь медицинскую помощь под наблюдением врачей. Однако, вскоре обнаружилось, что деревянные перекрытия здания изъедены солями. Требовался срочный ремонт, который не был предпринят, и грязелечебницу пришлось закрыть.
Вскоре в колхозе имени М.И. Калинина развернулось строительство рисовой системы, оросительный канал которой прошёл в пятидесяти метрах от уреза воды озера. Воды рисовой системы, по сути, начали затоплять Солёную Подкову. Резко поднялся уровень воды, берега заросли камышом, соль озера стала терять свою силу. И тогда, в защиту уникального озера, я выступил в журнале «Огонёк» с небольшой статьёй «Солёная Подкова» (№ 9, 1983 г.). Озеро удалось тогда спасти.
Мне встретилось, пожалуй, первое упоминание об этом озере в «Записках Кавказского отдела императорского русского географического общества» (книга XV, Тифлис, 1893 г.), в сообщении действительного члена общества К.Н. Россикова: «На побережьи Азовского моря из массы озёр я посетил несколько их у лимана Ахтарского и одно-два небольших безымянных озера близ станицы Старо-Ниже-Стеблиевской».
Это сообщение К.Н. Россикова, прочитанное им в Географическом обществе 13 мая 1892 года, примечательно во многих отношениях.
Прежде всего, оказывается, что здесь было не одно озеро, а два. И это действительно так. Мой отец Иван Ефимович, вернувшийся с Великой войны инвалидом, – без левой руки, в первые, послевоенные годы, был пастухом. Он пас здесь коров и рассказывал мне о том, что было ещё одно озеро, небольшое, ближе к хутору Крупской. Это озеро вскоре пересохло. Исследователи полагали, что все озёра этой равнинной части котлованного происхождения. То есть, наполнялись талыми и дождевыми водами, а потому рано или поздно, пересыхали. Но Солёная Подкова, в чём я много раз убеждался, – не котлованного, а родникового происхождения. А это значит, что ему суждена жизнь долгая.
Кроме того, сообщение К.Н. Россикова примечательно и ценно указаниями на то, что к концу XIX века озеро Солёная Подкова было ещё безымянным. То есть, оно получило своё поэтическое имя на рубеже XIX-XX веков. А это значит, что тогда ещё били не только родники, питающие озеро, но и били родники здоровой народной, творческой мысли, давшей озеру такое чудное название.
Для меня это красивое, поэтическое имя озера – Солёная Подкова – приобрело значения символа и образа, места, где исцеляются не только от недугов телесных, но и духовных. Ведь это название исполнено глубочайшего смысла, так как в народе нашем живёт поверье, что найти подкову означает – к счастью. Как писал А. Афанасьев в «Поэтических воззрениях славян на природу», «известен обычай прибивать на пороге подкову, как средство, предохраняющее границы дома от вторжения нечистой силы…».
И тогда, в самое нелитературное время я с Божьей помощью предпринял издание авторского литературно-публицистического альманаха «Солёная Подкова». То есть, взял это народное название, ничего не умея и не смея прибавить к народной мудрости. С этим красивым и крепким именем я вступил в неизбежную для всякого человека брань духовную. Пытался и пытаюсь им обороняться от вторжения нечистой силы, разъедающей душу. Что делать, коль, в такого рода борьбе становится бесполезным оружие железное. Да ведь и давно уже настал иной род спасения – не только телесного, но прежде всего, духовного.
Может быть, наши предки, нижестеблиевцы потому и покинули своё первоначальное местопоселение на берегу Кубани, доставшееся им по жребию, что тем самым уходили не только от угрозы быть разорённым закубанцами и постоянных наводнений, но и в поисках целительного источника, чувствуя в себе некий недуг. И таким спасительным источником стала для них Солёная Подкова…
Это стремление моих предков, ими самими неосознаваемое, вовсе не является умозрительным или досужим домыслом. Подтверждается это и тем, как именно были обнаружены станичниками лечебные свойства Солёной Подковы. Старожилы рассказывали об этом так. У кого-то из хозяев заболела лошадь. Совсем плоха стала. И тогда он выпустил её из база в степь, чтобы она пала, где ей доведётся. Таков был обычай. Но лошадь пошла к озеру. Стала купаться в нём и кувыркаться в грязи. И каково было удивление хозяина, когда через некоторое время лошадь вернулась домой, на баз, совершенно здоровой.
Не доверять этому преданию мы не можем. Более того, легенда эта даёт основание полагать, что название озеру – Солёная Подкова – было дано не только потому, что оно было изогнуто, действительно напоминая собой подкову, словно брошенную кем-то в степь, но и потому, что целебные свойства озера были обнаружены через лошадь. Лошадь же издревле почиталась существом, чуть ли не священным. Во всяком случае, казаки были уверены в том, что из всех животных только лошадь умеет молиться. А потому в конюшнях, в правом углу над яслями, издавна вешали икону Фрола и Лавра – конских покровителей…
Мне нечего приводить все сохранившиеся подробности жизни предков – станичников. Это – удел историков и краеведов. Меня же интересует их нравственное состояние. Ведь это – самый точный показатель благонамеренного жития, говорящий больше, чем сухие цифры статистики.
В первом по времени описании станицы, точнее статистическом отчёте, которое я нашёл в «Сборнике материалов для описания местностей и племён Кавказа», (выпуск 8), Тифлис, 1889 г.) даётся такая характеристика жителей станицы. Правда, не всех, а только людей мастеровых: «Относительно нравственного состояния лиц, занимающихся тем или иным производством, можно заметить, что все кустари в этом отношении делятся на три группы: одни из них (бондари, скорняки, столяры и др.) ничем, по своей нравственности не отличаются от прочих жителей; другие (кожевники, иконописец) – люди наиболее степенные; третьи (портные) – люди невоздержанные». Характеристика жителей – несколько простодушная и наивная, но, видимо, точная.
Примечательно, что в станице был даже свой иконописец. Это говорило об уже налаженной жизни. Более того, отмечено, что писал он иконы на липовых и сосновых досках. Зарабатывал до 750 рублей в год, что более чем в два с половиной раза превышало заработок рабочего. И его труд был востребован, о чём свидетельствует фраза: «Будущность у производства есть».
Хотелось верить в то, что где-то есть некая книга, книга жизни, скрижаль, куда заносится всё происходящее здесь. И заносится по правде, по справедливости. Но по какой книге здесь устраивалась жизнь? Любопытно было узнать, какая книга в станице является самой древней, первоначальной?.. Я нашёл со временем эту книгу, по которой предки наши устраивали здесь свою жизнь, своё житие, надеясь на то, что оно будет прочным и долгим. Это богослужебная книга «Псалтирь». Как видно из обращения к царской семье, в ней помещённом, относится она к 1815 году. Она сохранилась в семье атамана станицы Ерофея Александровича Нечипоренко, а потом в семье его сына Павла Ерофеевича Нечипоренко (1874-1937). Тоже бывшего атаманом. Её передала мне внучка Павла Ерофеевича Рита Ивановна Радченко. Надо полагать на передачу потомкам, если такие отыщутся. По тем ли книгам, устраивается сегодня жизнь, по которым она только и может быть устроенной? Если по тем, то почему она такая неустроенная? Почему эта неустроенность воспроизводится постоянно?.. Наверное, всё-таки потому, что мы обустраиваем свою жизнь по тем книгам, по которым она обустроена быть не может, так как они не касаются существа человеческого, его духовной природы.
Достойно внимания и уважения то, как жители зорко оберегали название своей станицы, такое, вроде бы, громоздкое и неказистое. Когда в 20-30-е годы прошлого века предпринимались попытки переименовать станицу, дать ей более современное имя, жители воспротивились и настояли на том, чтобы оставить её прежнее название, в котором отразилась её история.
А имя станицы действительно громоздкое. Во время Великой Отечественной войны за станицей расположился авиационный полк. Молодые офицеры, естественно, стремились вечерами попасть в станицу. Командир полка, встречая их у лагеря, так определял степень их трезвости: предлагал произнести полное название станицы. У кого язык заплетался, отправлялся на гауптвахту, а кто произносил название станицы без запинки, шёл в расположение полка. Словом, название станицы было таким, что произнести его мог только человек действительно трезвый. Но тем самым, уже само имя станицы указывало на то, какой образ жизни здесь следовало вести…
Из замечательных, выдающихся людей станица помнит фольклориста и композитора Григория Митрофановича Концевича (1863 – 1987), здесь же родившегося. В юности в станице жил и работал на мельнице выдающийся конструктор артиллерийских систем периода Великой Отечественной войны, генерал-полковник Герой Социалистического Труда Василий Гаврилович Грабин (1900-1980), с которым я встречался в 1975 году, в подмосковном Калининграде, ныне Королёве, где он жил. Мне удалось в своё время выхлопотать пушку ЗИС-3, установленную в станичном парке. Мой отец Иван Ефимович на фронте был наводчиком этой пушки.
Как истинно верующие древние святители скрывали смысл своего учения за трудностью его истолкования, чтобы оно не было порушено врагами правой веры, так и моя станица, моя родина скрывает свой драгоценный смысл, своё глубинное значение за трудностью его произношения… Потому, видно, его не сразу и распознаёшь. Потому оно и неразличимо в беззаботном детстве и недоступно в беспокойной, суматошной юности, когда кажется, что жизни этой не будет конца. А открывается лишь со временем, с годами, когда и держать-то его в себе остаётся совсем немного. Это кажется несправедливым. Нет, это справедливо, дабы не расплескать, этот смысл, до срока в торопливой молодости, не донеся до цели, которой никто не знает… Потому, видно, и открывается этот сокровенный смысл родины лишь тогда, когда невидимая кукушка в придорожной лесополосе у Солёной Подковы устанет считать годы, уже готовая взлететь и растаять в синем просторе навсегда. Оставив это малое озеро, эту Солёную Подкову, как слезу среди пшеничного поля, сиротливо блестящую под жарким полуденным кубанским солнцем…
