В краснодарском Молодежном театре творческого объединения «Премьера» состоялась премьера спектакля по повести Трумена Капоте «Голоса травы»
793
В краснодарском Молодежном театре творческого объединения "Премьера" состоялась премьера спектакля по повести Трумена Капоте "Голоса травы".
Спектакль, который мы видим, живет в нашем воображении несколько жизней. Первая – реалистическая, та, что возникает сразу после просмотра. Вторая – это та общая картина, что складывается из обрывков впечатлений через несколько дней. Спустя годы возникает некий импрессионистический образ, несколько, может быть, размытый в деталях, но, может, самый верный по существу. Это уже миф, из которого так же можно делать выводы. Порой, спектакль стирается полностью или остается как смутное и совсем неважное впечатление. Это уж как получится. И это тоже ответ на вопрос, что он представлял из себя.
Посмотрев в краснодарском Молодежном театре творческого объединения "Премьера" постановку по повести Трумена Капоте "Голоса травы", я как-то сразу решила для себя, что окончательные выводы сделаю спустя несколько дней. Здесь многое было непросто и неоднозначно, и впечатления, навеянные или выявленные временем, имели значение. Капоте, известный американский писатель второй половины ХХ века, представляет большую литературу. Он находится в определенном контексте, с которым надлежит считаться. Здесь все притчевое, иносказательное, насыщенное глубоким подтекстом положено на основу жизни одноэтажной Америки. Один вполне творческий человек сказал по данному поводу: "Не люблю я эту американскую литературу". Я стою на другой позиции. Повесть Сэлинджера "Над пропастью во ржи", пьесы Теннесси Уильямса "Стеклянный зверинец" или Торнтона Уайлдера "Наш городок" при всей своей разности связаны единым смыслом.
В этот список текстов можно смело добавить и "Голоса травы". При всей разности сюжетов похожая фабула. Мальчик становится мужчиной, а потом, пройдя определенные этапы взрослой жизни, начинает вспоминать свое прошлое, свою раннюю болезненную юность (а у кого она другая), и воспоминания эти столь остры и нервны, что ком застревает в горле. Видимо, именно американская жизнь при всей ее внешней брутальности могла породить этот смысловой ряд, в котором все трепетно и ранимо. Это задевает, потому что, несмотря на национальные различия, такое пережил любой из нас, пережил, но боится оглянуться назад. Американские писатели не побоялись.
В последние годы в Краснодаре было несколько попыток поднять этот пласт. И всякий раз оставалось ощущение неверного пути. И, может быть, спектакли "Стеклянный зверинец" в театре Драмы или "Над пропастью во ржи" в Молодежном были более крепко сшиты. Но здесь скорее присутствовала игра в театр – "вот, посмотрите, кого мы ставим", и не было ретроспективного болезненного взгляда в глубины бессознательного того или иного героя. Спектакль в постановке режиссера Ольги Глубоковой при всех очевидных огрехах этот временной скачок совершает. Прежде всего, перед нами отход от какого-либо реализма. Скорее, перед нами этюд в импрессионистических тонах. Сценография художника-постановщика Веры Челпановой рассказывает о доме, дороге или дереве не в бытовой ипостаси. Принцип симультанности, когда все места действия одновременно присутствуют на сцене, взят ею за основу.
Герои, собственно, и не перемещаются в пространстве в бытовом значении этого слова. Обратимся к сюжету: мальчик Коллин, его тетя Долли, ее верная подруга негритянка Кэтрин, поссорившись с хозяйкой дома Виреной, покидают свое жилище в поисках нового. Оно вообще-то недалеко, за околицей. Их приютом становится старое дерево, где они привычно бывали в минуты мечтаний. В композиции спектакля дерево становится центром, предлагая нам свою многовариантность. Понятно, что это не бытовой дуб, на котором мальчику и двум старухам вряд ли может быть комфортно. Это древо жизни, куда собираются постепенно все те, кому не нашлось места в мире обыденном. Постепенно дерево прирастает новыми обитателями. Это и судья, и молодой парень Райли. У каждого из них своя история. И тогда дерево – это уже Ноев ковчег, несущий спасение не забытым, а избранным.
Но кто-то должен был первым вступить на этот путь. Это была Долли. В исполнении Анастасии Ситниковой она как-то уж чересчур молода. Ей лет 20 - 25, а не 60, в соответствии с текстом повести. Может, по версии режиссера, перед нами вечно молодая душа, которую не трогают страсти земные? К ней присоединяются остальные. На самом деле, это скачок в пространстве метафизическом, переход в иное экзистенциальное состояние. Из просто людей они превращаются в символы, в пилигримов, отправившихся на поиски самих себя по ковру из палых листьев. Они унесены ветром. Режиссер укрупняет метафору до предела. В момент "перехода", как бы пути через некий портал, Долли охватывает воздушный поток, и она почти взлетает во всех этих своих вуалях и как бы парит в пространстве. Звук, музыка, свет, воздушное движение – все здесь в этот момент работает на идею.
Но найдут ли они себя? Научат ли они окружающих чему-то? Вопросов много, и не на все мы получаем ответы. Судья в исполнении заслуженного артиста России Равиля Гилязетдинова приходит навести порядок, но остается с Долли и компанией. Почему? Этот вопрос не находит в спектакле достойного ответа. Кусок текста вырезан, и получается какая-то банальность. Немолодой мужчина увлекается молодой (напомним, по воле режиссера) Долли. Вряд ли на такое рассчитывал автор. Но восстановим утраченный текст. Тогда мы узнаем, что у судьи двое сыновей, которым он подарил свой дом, в котором он долгие годы жил со своей ныне покойной женой. Дом поделен на две части, и судья живет по очереди то у одного сына, то у другого. Не история ли это короля Лира? Тогда понятно, что он не просто одинок, а пребывает в отчаянии. И тогда дерево вместе с его обитателями может стать для него новым домом. Режиссер до обидного просто распрощалась с возможным шекспировским мотивом и его же размахом.
В другом месте попытка создать размах кажется надуманной. Айда в исполнении Ирины Хруль предстает чуть ли не матерью детей всего мира. Она выходит на высокий, нет, не трагический – мелодраматический накал. В повести, как мне кажется, все иначе: перед нами не родина-мать, а эдакая мамаша Кураж ХХ века, которая ходит по дорогам необъятной страны, бесконечно рожая своих беспризорных и безнадзорных детей. Она делает это бездумно. Ей нравится сам процесс, а на результат ей, по большому счету, наплевать. Она надеется, что всегда найдется какая-нибудь сердобольная, вроде Долли, которая отдаст ей все свои деньги. Такой характерец в чем-то, кстати, и привлекательный, многим знаком. Но мелодраматизм здесь, на мой взгляд, не уместен. Потому что в итоге мы получаем агитплакат, направленный на повышение рождаемости. А это уже антилитература.
Отношение к спектаклю в городе сложилось неоднозначное. В "Голосах травы" по воле обстоятельств собрались артисты из разных театров, и еще не сложился актерский ансамбль. Но для всего нужно время: нужно, чтобы наросли эти нейроны, что обеспечат связи вне текста. И тогда появится и второй план, и подтекст. Уже сейчас видно, что есть хорошие актерские работы. Но, как ни странно, интерес вызывают более те персонажи, кому присуща неоднозначность. Вирена Светланы Кухарь несет тему обманутой и поэтому чересчур резкой женщины. Но ей свойственно меняться, она учится на ошибках, пребывает в поиске самой себя. Американский жигало – Моррис в исполнении артиста Виктора Плужникова скорее обаятелен, чем отвратителен. Некая масочность персонажей здесь оказывается допустима. Так воплощенным злом являются пастор (заслуженный артист России Владимир Щербаков) и пасторша Татьяны Епифанцевой, которые предстают, как люди в черном. Они призваны нести протестантский порядок, который здесь откровенно осуждаем и автором повести, и режиссером. Они воплощают конкретную идею, которая, начав работать, перемалывает людей. Их масочность по-карнавальному ярка, занимательна, интересна.
Труднее приходится тем артистам, что играют стопроцентную положительность. Они, как носители добра, кажутся чересчур однозначными, а поэтому несколько скучными. Им трудно нести глубокую тему. А в мелкотемье они увязают. Здесь есть над чем поработать. Но думается, все или многое исправимо временем. Спектакль может и должен стать другим, более цельным, упругим, темпоритмичным при условии, что актеры будут за него бороться. Но определенно и то, что уже есть зрители, которые нашли в спектакле для себя что-то важное, полюбили его всей душой.
Отдельно хочется сказать о финале. Здесь в спектакле возникает тема торжества коллектива, когда на обломках старых идей люди могут сформировать новые, полезные какому-то новому образованию человеческих особей. Так в спектакле возникает единение всех и вся, когда случайно ранен Райли. Не убит ли? Так подумали все и ужаснулись. Здесь все люди остаются добрыми внутри. Но в повести лично меня поразил другой финал. Он как бы говорит, что человек все же одинок перед временем, перед уходом близких, перед неизбежностью собственного ухода. Там есть взгляд издалека, когда многих участников событий уже нет в живых. И детства тоже нет. И возврата туда не будет. Разве что, в мыслях, разве что, в мечтах…
Елена Петрова
Театровед
Фото Юрия Корчагина
