«Стиха стихия»

«Область рифм – моя стихия,

И легко пишу стихи я,

Без раздумья, без отсрочки

Я бегу к строке от строчки,

Даже к финским скалам бурым,

Обращаясь с каламбуром…»

Эти весёлые строки сочинил малоизвестный поэт девятнадцатого века Дмитрий Минаев. И я бы… я бы их не вспомнил, если бы не повстречал в библиотеке роскошно одетую даму, которая почему-то разоткровенничалась. И её слова меня больно ужалили.

– Терпеть не могу стихов… И поэтов. Они нытики, слюни распускают, – взглянув на меня, добавила. – Я не влюблена. А стихи – это романтика. Зачем мне она. Я Библию изучаю. В ней – вся мудрость.

Я было попытался возразить, мол, часть Библии стихами написана. Как прекрасна «Песнь Песней» царя Соломона. Да и Экклезиаст. «Счастье мудрых в доме печали»…

Когда нарядная, модно одетая дама ушла, библиотекари сами мне рассказали:

– Да, это она книги носит больному соседу, парализованному. И детективы. И… и стихи.

– Носит? Так-так!

– Да не за так. За деньги. Деньги за эту услугу берет. Мир сейчас так устроен.

Шел домой, а в душе почему-то свербило. Неужели слепой Гомер зря «Илиаду» сочинил. Гекзаметр, стихи. А Данте? «Божественная комедия»? А Пушкин?

Почему в морозный день мы сладостно повторяем: «Мороз и солнце, день чудесный…». Как это ловко устроилось в душе. Словно солнечные зайчики детства.

Прихожу домой, перечитываю речь Федора Достоевского на открытии памятника А. С. Пушкину. Мудрый писатель, много переживший, смерть свою почти испытавший, каторгу, душевные мучения, и пишет вот, пишет, что Пушкин открыл для русских и нерусских новую землю.

Литература другая пошла и жизнь другая. Легче. Понятнее.

И действительно, как наши музыканты откликнулись своими волшебными звуками! «Руслан и Людмила» – Глинка, «Евгений Онегин» – Чайковский, «Ромео и Джульетта» – Прокофьев. Откликнулись на поэтические чары. Алексей Рыбников написал замечательную рок-оперу «Юнона и Авось» на стихи поэта Андрея Вознесенского. А сколько песен, берущих за душу, сочинено на слова великих русских поэтов!

Почему так?

Да! Вот почему?

Потому что стихи, в конечном итоге, –это молитва, только своими словами: «И в наш жестокий век восславил я свободу и милость к падшим призывал».

Любой человек зачастую думает стихами. И не подозревает этого. Не замечает. Многие пословицы и поговорки рифмованы. Так легче они в кровь входят, на язык ложатся.

И не только у русского человека. Шотландский национальный поэт, которого кельты знают с младых ногтей, Роберт Бернс на свой первый гонорар от своих первых стихов заказал памятник своему учителю Фергюссону. Это не борец смешанного типа Тони Фергюсон, а поэт, сэр Роберт Фергюссон.

Нет, конечно, не из-за этого шотландцы поместили своего Боба-Рифмача на этикетку виски, а за то, что тот пожалел «Полевую мышь», милость в сердце открывал.

Молитвенную силу стихов знают почти все. Недаром ведь марают бумагу несмелые юноши. Они хотят выразить себя, рассказать глухому миру, что они чувствуют, когда видят оперившийся одуванчик или лодыжку возлюбленной.

«Я не влюблена!» – призналась дама.

И ей надо посочувствовать, как мы сочувствуем обделённым природой людям. Они тужатся, хотят показать свой нигилизм. Какую-то искренность. Вот, мол, я какая смелая. Меня стихи не цепляют.

«О сколько их упавших в эту землю…» И Цветаева не колышет. Дура Марина Ивановна – дочку в детдом сдала и повесилась. Эхе-хе-еее! Эти люди не видят причин – почему сдала, почему повесилась. А поэзию Цветаевой воспринимали лишь тогда, когда она была модна! В дефиците, как «печень трески». А сейчас из моды уходит. Стыдна она, как деревенская, не умеющая взметнуть свою икроножную часть, девушка. Всё юбочку теребит.

Не так поэты стадионы собирали. «Мы тянемся к стихам, как к травам от цинги» (А. Вознесенский). Потом в «Лужниках» стали люстры с бубенчиками впаривать.

Библия и поэзия, Боже Слов и человеческая молва, молитва в стихах – родственные понятия.

Сейчас чрезвычайно модно верить. В Бога. Библию изучать. Часть людей видят в этом дивиденды – искупления грехов, подарки с неба, будущий Рай. Своего рода индульгенция, покупной документ. Другая часть – верит в Бога исто и искренне, сокровенно, душой.

И они-то – соль земли.

В пьесе Михаила Булгакова «Пушкин» неграмотный мужик всё перебирает слова умирающего поэта в сердце своём: «Буря мглою небо кроит…» Запало. Тронуло. Или, как сейчас выражаются, «зацепило» Но стихи Пушкина называются «Бесы». Вот как!

Не таится ли здесь смысл?!

А, действительно, не бесы ли нас отлучают от поэзии, заставляют сжигать книги, как в средневековые, тёмные времена. Книги? Они ведь переносчики заразы!..

«Змеи, змеи кругом, чтоб им пусто!» (В. Высоцкий).

Уже боятся книг: того же Достоевского, Гоголя, Пушкина. Жгут напропалую! «Дураки были, на Гоголя записывались, на Гончарова…»

И всё чаще употребляется словосочетание «Публичный дом», а не «Публичная библиотека».

«Блажен в златом кругу вельмож Пиит, внимаемый царями… Меж тем, за тяжкими дверями, Теснясь у черного крыльца, Народ, гоняемый слугами, Поодаль слушает певца».

Это малоизвестные стихи малоизвестного теперь Пушкина.

«Буря мглою!...»

Но так ли теперь?

Николай ИВЕНШЕВ