Беседа с главным режиссером Краснодарского академического театра драмы Арсением Фогелевым
1071
Краснодарский драмтеатр открывает новый театральный сезон. О будущем 103-м сезоне, о театре и его роли в обществе мы беседуем с главным режиссером Краснодарского академического театра драмы Арсением Фогелевым.
- Для начала несколько слов о уже состоявшихся в этом сезоне показах. В рамках режиссерской лаборатории были представлены четыре эскиза по пьесам Островского. Что обычно исследуют в лаборатории?
- В нашем театре она проводится уже в пятый или шестой раз. Исследуются в ней тексты разных авторов. В прошлом году был Достоевский, в этом – Островский. Приурочили к 200-летнему юбилею драматурга в будущем году.
Организационно это выглядит так: труппа выходит из отпуска, и первым серьезным занятием становится работа в лаборатории. Причем настолько серьезным, что после нее многие снова нуждаются в отдыхе. Судите сами: за неделю надо подготовить спектакль. Пусть небольшой, но с собственным прочтением, подобранными костюмами, музыкой и светом. Обычно на такую работу уходят месяцы. Ситуация усугубляется полнейшей неопределенностью. Тут все неожиданно: от состава артистов, которых режиссеры впервые видят в начале проекта, до самой темы, которую предстоит исследовать. Так что переход от отпускного расслабления к максимальному напряжению всех сил у нас уже не один год происходит моментально. Это такой хороший спринт перед марафонной дистанцией театрального сезона.
В будущем мы хотели бы уйти от «датского» принципа лаборатории, то есть привязанного к датам (юбилеям писателей и драматургов), а что именно придет на смену — узнаете позже. Возможно, реализуем идею под названием «пять препятствий». Каждое из них таится в конверте. Вскрываешь его, и вот тебе ограничение: спектакль «только на женщин», другой – «только русская классика», третий – «только на летней сцене» и так далее.
- А как вы оцениваете итоги работы лаборатории?
- Только позитивно: актеры раскрываются, тексты проявляются подчас с неожиданных сторон. И это уникальные представления, ведь большинство из них не остается в репертуаре. Конечно, жаль, что не так много зрителей может попасть на показ: в среднем это залы на сотню мест, часть из которых занята коллегами.
Лаборатория – это, в том числе, исследование пространства самого театра. Можно, например, опустить пожарный занавес и на планшете сцены сосуществовать и зрителям, и актерам. Это может быть в летнем театре при свете солнца, а может, напротив, во тьме подвала. Пример последнему — эксперимент прошлого года, когда показ проходил в подвальных помещениях театра. Режиссер его несколько изменил, сделав более мистическим.
- Вы сказали о позитивной оценке результатов работы. Не могли бы о них рассказать поподробнее?
- Обычно все работы — удивительно хороши, в каждой есть нечто особенное и имеющее право на дальнейшее развитие. В этом году все четыре эскиза вышли интересными. Возьмем первый эскиз Мурата Абулкатинова «Сердце не камень». У него получилась строгая, скованная история в абсолютно зажатом пространстве диванов, на которых сидят герои. Они постоянно перешептываются, переговариваются, тем самым создавая свой мир, который, конечно, для по-театральному пышного Островского просто непредставим. Сушечки, конфетки-бараночки, чай — остались в 19 веке. Нам же предстает значительно более тяжелый, мрачный и при этом крайне интимный мир. Мир ценностей, зачастую сплавленных с низменными страстями или же подавленных ими. И не всегда понятно, что лежит в основе поступка, - ценность, светлый идеал, порок? Или то и другое, и третье вместе?
Это настоящее раскрытие материала, нахождение нового смысла. И мы спрашиваем себя после просмотра: так сердце не камень или все-таки камень? Похоже, и то, и другое.
Другой эскиз – «Пучина» Лизы Бондарь. Она вычленила суть пьесы, подошла к ней математически строго, можно даже сказать безэмоционально, «высушив» содержание. Но больше всего мне понравился подход Артема Устинова, который поставил «Снегурочку». У него Снегурочка сначала пребывает в своем царстве, а потом падает на землю, в обычную среднюю школу. Ну не совсем обычную, поскольку она все-таки облагорожена отсутствием мата, сленга и прочих «прелестей» нашего дня. Это такая очень поэтичная школа, в которой режиссер создал интересный, странный, пластичный мир. И вдруг на его фоне возникает тема современного буллинга. Но возникает не напрямую, а иносказательно - в пространстве альтернативной реальности.
И сразу даже непонятно: тот ли это Островский, со стиха переложенный на прозу? При том, что даже проза остается какой-то поэтической. На мой взгляд, несомненно, это удача.
- А откуда режиссеры?
- Все режиссеры, которых мы приглашаем к участию в лаборатории, находятся в топе театрального интереса всей России. Они стараются не только ставить спектакли, но и театральными средствами анализировать жизнь. Хороших режиссеров в стране много, но почему-то долгие годы никто их не звал к нам.
Лиза, например, из Москвы. Абулкатинов — тоже, приехал к нам из театра Фоменко, а уехал – в Воронеж. А вот Устинов прибыл из Саратова, а уехал в Пермь.
Вообще, в последние 10-20 лет театр в стране сильно децентрализировался. И из столицы в регионы, и между регионами «кочуют» приличные режиссеры, с хорошим вкусом, с хорошей школой, мировоззрением.
- В чем главная цель режиссерских лабораторий?
- Суть лаборатории – эксперимент. Без эксперимента театр мертв. И тут возникает важная проблема — сосуществования нового и так называемого классического. На нее есть разные точки зрения. На мой взгляд, если 100, 500 или 2500 лет идет одна и та же пьеса, то велик риск того, что действие превратится в ритуал, а живая ткань театральной жизни умрет. Театр постепенно превратится в музей, покроется слоем пыли, который с каждым годом будет становиться все толще. Над длинными рядами экспонатов в стеклянных колбах в звенящей тишине мерный ход часов продолжит отсчитывать вечность.
Это не значит, что такого нет или быть не должно. И такой театр имеет право на существование, и у него есть свой зритель. Живут же ведь люди, для которых время словно остановилось в каких-нибудь 50-х, 60-х или 70-х годах. Но при всех обстоятельствах это очень нишевой продукт. Он не для нашего города. Ведь, с одной стороны, такой крупный театр как наш удовлетворяет запросы широкого круга зрителей, а с другой — спрос на «замороженное время» не самый массовый.
Хотя в нашем репертуаре представлена и классика, и ее экспериментальное прочтение, которое появляется во многом благодаря формату лаборатории.
- Есть ли в этом какой-то образ времени? Если нет, то какой он, на ваш взгляд?
- Театр не переносит реальность с улицы на сцену. Это невозможно. Он создает свою альтернативную реальность, тем и интересен. Это мир, который мы создаем и предлагаем людям, - рефлексия ли это на происходящее, фантазии ли на тему. Конечно, театр не может не испытывать влияние современности. Поэтому можно сказать, что на сцене создается сплав современности и привычного всем «классического» прошлого, а значит, - новый мир.
- А со зрителями в лаборатории вы ведете диалог?
- Да, мы встречаемся с ними после каждого эскиза. Каждый из них может высказать свое мнение об увиденном, работе актеров и режиссера. Нам, разумеется, важно понять, какое впечатление произвел эксперимент. Впечатления, как об отдельных фрагментах, так и об эскизе в целом — весомая часть продуктивного диалога со зрителем. Например, помню, «играли незажигательно». С одной стороны, претензия неконкретная, а с другой, - человек ведь говорит о своем восприятии, оно ведь таким и осталось у него. И это тоже интересная точка зрения, пища для наших дальнейших мыслей.
- Но это отдельная публика, театралы, несколько десятков, может быть, пару сотен человек. А в целом, нынешний зритель, избалованный 4-G, 5-G кинотеатрами, компьютерными играми, всевозможными развлечениями, — он ходит еще в театр?
- Да, ходит. Даже пандемия не «отбила желание». Разрешали 50% мест заполнять, значит было 50%, ограничения сняли – и люди пошли. Заполняемость залов сейчас максимальная. За время локдауна публика действительно соскучилась по театру. Я говорю не только о нас. Город растет, людей становится больше, а значит необходимо предоставить больший выбор потенциальному зрителю.
К вопросу о техническом прогрессе — конечно, мы должны более широко использовать современные технологии. Это ни для кого не новость уже, я как режиссер это активно поддерживаю. Ну какой будет результат, если, с одной стороны, как вы говорите, человеку предлагают технологии 4-G, 5-G, а с другой, - все тот же домашний телефон 50-х годов прошлого века. Главное во всем этом — не забывать про баланс и в творчестве, и в той возрастной аудитории, которая любит театр и выбирает конкретно наш театр для своего досуга.
- Возможен ли такой баланс?
- Иногда, да. В следующем месяце мы покажем спектакль «Космос» по пьесе Алексея Житковского, написанной два года назад. Вот где, мне кажется, такое соединение коммерческого продукта и авторской мысли. Она сейчас идет во многих театрах России. Пьеса о нашей жизни, о женщине, которая получает известие, что ее друг-одноклассник стал космонавтом, героем России. Я сейчас не буду пересказывать содержание, все желающие скоро сами смогут увидеть.
Репертуар – это всегда компромисс. Да, у нас большая часть названий сейчас — классика, школьная программа, но есть и авторские постановки для узкого круга зрителей. Недавно вот была премьера Дмитрия Егорова «Записки из Мертвого дома» по повести Достоевского. Это именно тот случай: спектакль-размышление, абсолютно не кассовый. «Космос» выйдет на малой сцене театра и в нем, я надеюсь, удастся соединить некий творческий артхаус и кассовость, юмор, узнаваемость истории для широкой публики.
- Почему вы не прекращаете трудиться над историями на малых сценах, зная, что на них придет явно не тысяча человек?
- Если вы хотите спросить, зачем вообще нужны такие «элитные», условно говоря, постановки, то ответ прост: элитарный театр должен формулировать смыслы. Как их формулирует такое же элитарное кино, литература, философия, живопись и т.д. Смыслы, без которых существование человека пусто, сколь бы обеспеченным оно не было. Больше того, скажу, что этот «продукт» и есть отличительный признак элиты, в первую очередь, из-за него она так важна для общества. Поэтому мы будем и дальше предлагать своим зрителям такие постановки.
- Кого или чего, на ваш взгляд, остро не хватает театру?
- Шекспир когда-то писал свои творения под конкретных актеров. Они старели, он писал другие пьесы, с более пожилыми персонажами. Хотелось бы, чтобы и у нас был кто-то, кто писал бы сценарии. Во-первых, под наших актеров, с их особенностями, манерой игры, а во-вторых, на современном, а то и местном материале. Этого не надо чураться. Это намного интереснее и для артиста, и зрителя. Да и то сказать, - множество драматургов, начиная со времен Софокла, писало «на злобу дня». Это уж потом выяснилось, что они великие.
- А есть местное литературное творчество, которое было бы интересно театру?
- Я думаю, оно было и есть. Мне известны некоторые кубанские поэты и драматурги. В наших руках продолжать эту традицию.
- Какие темы более близки вам лично, и какие точно никогда не привлекут вашего внимания?
- Мне, пожалуй, ближе всего тема взаимоотношений женщины и мира, мужчины и мира, мужчины и женщины. В отличие от злободневных острополитических сюжетов, которые меня никогда не привлекали. Да и вообще, если говорить в целом, то мое внимание точно не привлечет неинтересная тема.
- Вас приглашали на съемки?
- Да, и нередко. Сейчас, правда, нет предложений. Хотя скоро выйдет на экраны кинотеатров фильм про Чебурашку. С моим участием. Там еще Гармаш играет крокодила Гену.
- И все же почему театр нередко игнорирует проблемы общества, вызовы, стоящие перед ним, и предпочитает бесконечно парить в поднебесном пространстве своих классиков? Другие искусства (литература, кино и т.д.) все же не так этому подвержены.
- Хороший вопрос. У нас страна обращена в прошлое. И откликается на него намного больше, чем на настоящее. Может быть, оттого, что обсуждать современность не в пример опаснее.
Но так было не всегда. Островский, Достоевский, Чехов писали на абсолютно современные, остросоциальные темы. Они осмысляли направления, по которым двигалась Россия, предупреждали о грядущих опасностях. Взять тех же «Бесов», «Вишневый сад» и многое другое. В этом миссия и ответственность писателя перед обществом. Даже во времена СССР были прекрасные драматурги, - Володин, Розов, Арбузов и другие. А сейчас что-то не видно людей сопоставимого масштаба. Так ведь можно не только проглядеть опасность, но и не разглядеть величие в сегодняшнем дне. Если оно, конечно, есть. Ведь мы смотрим только назад.
- Помнится, когда-то Мартин Лютер Кинг свою самую знаменитую речь начал со слов «У меня есть мечта». А у вас есть вот такая высокая Мечта?
- Да, Я бы очень хотел, чтобы у нас в Краснодаре был крутой театральный фестиваль. Всероссийского масштаба. У нас город – практически мегаполис, но нет своего большого театрального события. А ведь это необходимая история для его статуса, особенно если претендовать на звание южной столицы России. У нас классный город, край, театр стоит в самом центре города. Но где крутой театральный фестиваль?
- А какая идея может быть у этого фестиваля?
- А идея придет. Это может быть какая-то «Театральная жара»: про яркость, эмоции, лето, зной, про какую-то широту души. Кубань – единственный регион в России, в котором театр был изначально, с момента своего зарождения. Я имею в виду территории древнегреческих колонистов, разумеется. И мы можем представить это как восстановление прерванной традиции. Можно подключить территории античных поселений, - в Геленджике, Анапе, на Таманском полуострове. Это все можно и нужно обговаривать, формировать. Такая вот мечта. Чтобы театр дарил еще больше красоты и позитивных эмоций.
