В жанре абсурда

К этому экзотическому в нашей стране направлению в искусстве краснодарские театры подбирались долго и подчас со скромными результатами. И вот, в рамках экспериментального проекта «Вне сцены» Молодежном театре творческого объединения «Премьера» был явлен миру спектакль «Звериные истории» современного американского драматурга Дона Нигро. Премьера состоялась 11 октября. Режиссерское решение Даниила Безносова сразу вызвало бурю эмоций, на которые всё и было рассчитано. Спектакль, поставленный по пьесе в стилистике так называемого «театра абсурда», уже претендует на то, чтобы не остаться просто еще одной постановкой. Он создан со знанием дела, с отсылками не только к абсурду, но и к так называемому «театру жестокости», о котором Краснодар только слышал. Теперь мы это увидели.

Мнения оказались разными, подчас – полярными. Кто-то испытал катарсис (очищение) от того уровня серьезного, подчас жесткого разговора о самых главных вещах в жизни человека. Кто-то, напротив, почувствовал сумятицу чувств, некоторое беспокойство, прямо-таки выбивающее его из привычного миропонимания. Это уже говорит в пользу спектакля: мы как-то забыли, что этот род искусства должен не только трафить публике и совершать легкий эстетический массаж, доставляющий удовольствие, но и создавать острый дискомфорт, беспокоить, тревожить. И не понарошку, а всерьез. Это право искусства – быть неудобным, провоцируя зрителя на эмоции, которые в обычной жизни он не испытывает. И, как говорится, слава Богу. Театр для того в частности и задуман, чтобы испытать катастрофические условия. Зачем? Чтобы при необходимости справиться с ними, чтобы вытеснить комплексы или получить «ужасный» опыт, который избавит его в реальной жизни от дурных страстей. И всё это, весь этот серьезный навык и преодоление, он получает, не выходя из уютной комнаты, практически сидя дома, в комфорте. Очень удобно. И не очень дорого. Если бы подобный театр был вреден, цивилизация от него давно бы отказалась. А так, вот уже две с половиной тысячи лет она смотрит и смотрит жестокие зрелища. Это требовал и зритель древней Греции, и посетители мистерий в Средние века, и публика в театре эпохи Шекспира. Потом наступили иные времена, и этот опыт постарались забыть. Церковь запрещала мистерии, куртуазная культура переделывала на новый лад Шекспира. Но сделать это не так-то просто. Случилась в середине ХХ века великая война с Освенцимом и Хиросимой, и всё вернулось на круги своя. Появился театр абсурда, который создал мир, в котором нет места Богу.

И вот он теперь и перед нами. Необычно и интересно то пространство, что вместе с режиссером-постановщиком Даниилом Безносовым создает художник Настя Васильева. Кафельный мир подземки ли, перехода ли (между чем и чем?) сразу определяет: мы – в андеграунде, в смысле не только переносном, но и прямом. Культура, находящаяся в подполье, ниже плинтуса, или уровня земли – то манящее пространство, куда стремятся попасть разные люди. Как в кино, они проходят перед нами. Хотя сценография скупа по способам выражения, она привлекает своими возможностями иного рода. Здесь больше свободы для самовыражения. Так что, созданная минимальными средствами, она зачастую привлекает особый интерес публики сытой, бегущей он своей буржуазной устроенности. Всему – свое место и время.

В основе и пьесы и спектакля – череда историй о разных представителях мира животных. Стоит ли объяснять, что они – метафоры людей? Прием древний, известный со времен Апулея. Можно вспомнить и Гофмана с его котом Мурром или Булгакова – с Бегемотом. Коллажность происходящего задает ритм. Отныне мы будем переходить из одной истории в другую до тех пор, пока все десять не будут рассказаны.

«Три дикие индюшки в ожидании кукурузных початков» – такова история первая. Перед нами – то ли городские гопники, то ли неформалы, обсуждающие всё, что придет им в голову, от еды до саксофона. Они должны быть разными, но униформированы до странного. Здесь свой дресс-код, свои строгие правила, несмотря на внешнюю протестную необязательность в одежде. Кто-то был среди них четвертый, но вот куда делся – непонятно. Нас начинают мучить некоторые сомнения, особенно когда следуют новые исчезновения. Вопрос не в том, что индюк смертен, а в том, что он внезапно смертен. И, кажется, они об этом смутно догадываются. Но заморачиваться по этому поводу как будто не желают.

А вот Утконос испытывает совершенно другие эмоции. Звучит древняя, как мир, но особенно актуальная в ХХ веке тема некоммуникабельности. Он один, он никому не нужен. Видеть на сцене артиста Алексея Суханова – редкое удовольствие. Его особые взаимоотношения с искусством поставили его перед необходимостью держать с Молодежным театром некоторую дистанцию. И вот – новая роль, и какая! Перед нами – мужчина средних лет в инвалидной коляске, с которой он управляется надо сказать довольно ловко. Кажется, это дает ему не скованность, а некоторую новую мобильность. Но это же делает его другим, не похожим на остальных. Эта отъединенность – причина болезненных переживаний, комплексов, которые герой и вываливает нам в виде трагического монолога. Вроде, Утконос, а каждый видит в этом набор знакомых проблем. Этот мир плохо устроен. И здесь впервые звучит тема смерти. Так не гамлетовское ли это «Быть или не быть?» в своем роде? И как бы сброс эмоционального напряжения – вдруг произнесенное робко, почти застенчиво: «Не будете возражать, если я посижу здесь? Ничего, если я посижу? Просто за компанию. Просто…» Актер произносит это так искренне, что кажется, будто это его идея, а не персонажа. И вот он уже подъезжает к первому ряду, вот он уже среди нас, но вскоре нас покидает.

Персонажей много, их целая толпа. Есть светские кошечки, занятые изучением себя столь плотно, что, наконец, невольно возвышаются до экзистенциальных высоких открытий. От элементарного они договариваются до очень сложного. Есть Летучий Мышь, есть просто Мышь, Бурундук, Сурок, Бабуин, парочка Попугаев – то ли влюбленных, то ли ненавидящих друг друга. Есть, наконец, Коровы – не разных мастей, но разных национальностей, как следует из их речи. Любопытно, что все персонажи как будто избегают касаться тем, связанных с неизбежным развоплощением, даже тогда, когда молчать невозможно. Смерть на самом деле настигает нас в тот момент, когда уходят наши близкие, а вовсе не тогда, когда это случается с нами. Нас там попросту уже не будет. Так, Бурундук, в исполнении Алексея Замко – энергичный, молодой, деятельный – то ли прораб, то ли представитель офисного планктона – делится с нами своими достижениями. Он вписался, и он успешен. Вот только хищная птица некоторое время назад унесла его беременную маму в свое гнездо, где она, конечно, погибла вместе со своим не рожденным потомством от... Но дальше, дальше, не надо о плохом. Мы, так же, как и Бурундук, привычно ставим на паузу разыгравшуюся трагедию. Это возможно, но причем здесь Бог? Ему здесь делать нечего.

В сцене «Ожидание» мы видим скопище Коров. Там будет жутко, но на этом точка. Череда жертвенных психотипов спустя века никогда не кончится. Они вновь появляются в конце очереди, ведущей туда. Так кто виноват? Может, они сами? Или мы?  Но крайний предел – смерть – имеет порой совсем разные мотивы. Иногда, как в случае с Мышью, – непреодолимое желание. И как бы мы ни ведали – «туда ходить не надо», всё равно попадаемся – не на том, так на этом. Она забавна, эта Мышь. Любопытно наблюдать за метаморфозами актрисы Людмилы Дорошевой. Сыграв череду красивых женщин, она в последние годы вдруг ушла в некий поиск другого, в бесконечную смену масок. То – барыня с обгоревшим до ужаса лицом в «Грозе», то – подробно, физиологично умирающая от рака мама героини в спектакле «Звезды светят на потолке», а теперь вот – Мышь, затравленная, голодная, мечущаяся – всё это вместе теперь кажется тенденцией. Такой поиск острых, характерных, доходящих до экспрессии, до гротеска черт похвален, поскольку это выдает творческую неуспокоенность самой актрисы. Мышь в списке этих ролей, может, – лучшая. Хотя не все со мной и согласятся. Но это жестоко: требовать от актрисы, чтобы она была только моделью, только поводом для любования и подачи себя как женщины с самой выгодной стороны. На самом же деле актерская профессия требует и отваги, готовности в любой момент продемонстрировать и эстетику безобразного.

И наконец, – Лемминги, крепкие мужчины в исполнении Александра Киселева и Андрея Новопашина, – ведут свой диалог о чем-то, может не совсем и не всем понятном. Те, кто интересуются загадочными историями, конечно, понимают, о чем речь. Лемминги, эти милые маленькие зверьки, недавно всех удивили своим массовым самоубийством где-то в северных широтах. Это событие остается загадкой для ученых. Автор предлагает свою версию. И волнует она нас почему-то чрезвычайно именно потому, что их массовый побег напоминает нам о наших собственных безумствах, на которые люди способны в содружестве с толпой.

Конечно, спектакль не рассчитан на то, чтобы транслировать нам некие истины. Он лишен дидактики, и в этом его несомненный плюс. Здесь, в теме абсурда, Бог умер, небеса пусты, а человек существует за гранью отчаяния, по ту сторону добра и зла есть определенная законченность. Учить и учиться – поздно. Но, не давая ответов в соответствии с жанром, он оставляет много вопросов. Ответ на них со стороны зрителя и есть сотворчество, которое, будем надеяться, понравится многим из тех, кто не разучился думать самостоятельно и считает этот процесс интересной и увлекательной игрой.

Елена Петрова, театровед

Фото Марины Богдан и Юрия Корчагина