«Во дни торжеств и бед народных…»

Это казалось невозможным и даже немыслимым. И всё же оно произошло. И, к сожалению, всё ещё происходит. Великая русская литература, как форма народного самосознания, настойчиво вытесняется из общественного сознания и изгоняется из образования. Как классическая, так и современная, текущая. Это – беспрецедентный, не встречаемый ранее период её состояния и положения в обществе. В него невозможно поверить, с ним нельзя смириться, и тем не менее это так. И носит это бедствие все признаки рукотворности и преднамеренности. Разумеется, проповедуемое вполне искренне, с самыми, вроде бы, добрыми побуждениями, но в согласии с «передовыми» и «прогрессивными» либеральными воззрениями, в силу известных обстоятельств получившими преобладание в обществе. С надеждой на то, что уже произведённые ими разрушения во всех сферах жизни, на этот раз уж точно окажутся благотворными.

Такое состояние литературы и положение её в обществе нет никаких оснований считать неким упущением или недосмотром. Наоборот, это является теперь основным направлением той борьбы против России, в конечном счёте против каждого из нас, которая никогда не прекращалась. Её же нынешняя бесцеремонность в этом и состоит, что она направлена на духовно-мировоззренческие основы жизни, самосознание народа, на саму духовную природу человека, на его веру, на разрушение человеческой личности. И фронт этой борьбы проходит через человеческую душу и сердце.

Надеюсь на то, что это явление временное, что эта информационно-мировоззренческая агрессия будет прервана, и литература займёт своё исконное, естественное положение в обществе, которого она не лишалась даже в начальный советский период истории. Более того, после революционной катастрофы

начала прошлого века, в послевоенный период русская литературная традиция с потерями, но всё-таки восстановилась.

Пока же мы должны и обязаны отметить очевидный и печальный факт. У нас в России была одна безусловная величина мирового масштаба, через которую мы были слышны в мире. Это – великая русская литература. С пресечением её, с подменой её тем, что ею не является, мы становимся «лишними» в этом, как и всегда, суровом и беспощадном, но прекрасном мире.

Это и является истинной причиной таких упорных экспериментов с литературой, необязательность которых очевидна всем действительно образованным и чутким людям. Как и очевидны их трагические последствия для личности, общества, народа, страны.

Мы ведь уже знаем, что неизбежно следует за упразднением литературы, за её подменой, когда все заполонено поделками не о том, до каких духовных высот может подняться человек, а то, до какой низости и мерзости он может опуститься. Ведь такое в нашем обществе уже было. И было относительно недавно: «Русская литература залита мутной волной порнографии и сенсационных изданий. Есть отчего прийти в уныние и впасть в глубокое сомнение относительно дальнейшего будущего России» (С.Н. Булгаков). Заканчивается это всегда человеческим вырождением, социальным потрясением и крахом государственным… Иных исходов из такого попущения и бедствия история не знает.

Было бы несправедливым полагать, что такое положение русской литературы сложилось всецело под воздействием внешних идеологических причин. Хотя, разумеется, не обошлось и без них. Можно припомнить деятельность в России пресловутого Сороса, разорившего «толстые» литературные журналы – уникальное явление культуры, неведомое в других землях и странах. И все же мы должны определить свои внутренние причины. Разве не ведали о том, что «рынок», неприложимый к культуре вообще, а к литературе в особенности, является скрытой формой их уничтожения? Давно уже пора перестать размахивать фетишем «рынка» в культуре, как дубиной, круша всё вокруг. Разве не знали

о том, что потребительская, стяжательская психология с её убогим критерием «успеха», ничего возвышенного и настоящего породить не может? И не порождает. И тут пред каждым писателем, независимо от степени его дарования, встаёт извечный вопрос, почему ты не устоял против всего этого? Известно ведь, что надобно прийти в мир соблазнам. Но горе тому человеку, через которого соблазн приходит: «Если писатель станет оправдываться какими-нибудь обстоятельствами, бывшими причиной неискренности, или необдуманности, или поспешной торопливости его слова, тогда и всякий несправедливый судья может оправдаться в том, что брал взятки и торговал правосудием, складывая вину на свои тесные обстоятельства, на жену, на большое семейство, словом – мало ли на что можно сослаться. У человека вдруг явятся тесные обстоятельства… Потомство не примет в уважение ни кумовство, ни журналистов, ни собственную его бедность и затруднительное положение. Оно сделает упрёк ему, а не им. Зачем ты не устоял противу всего этого?» (Н. Гоголь).

Разве не ведали о том, что у писателя нет большей заботы, чем о душе человеческой? Ведь он – не летописец. Для этого найдутся более старательные историки. Они лучше его опишут череду и последовательность событий. Но о душе человеческой, о нынешнем времени как необходимом звене в общем течении жизни, кроме художника подумать некому: «Но настал другой род спасения. Не бежать на корабле из земли своей, спасая своё презренное земное имущество, но, спасая свою душу, не выходя вон из государства» (Н. Гоголь).

Но позитивизм за ХХ век сильно въелся в сознание всех, в том числе и писателей, уверенных в том, что они заняты литературой, даже не подозревая о её природе. На это можно сказать разве что стихами Е. Боратынского: «В своих стихах он скукой дышит. Жужжаньем их наводит сон. Не говорю: зачем он пишет? Но для чего читает он?» Или уже не читает вовсе? Но писатели ради призрачного «успеха», оставив литературу, прикрываясь титлом художника, вознамерились быть вождями и политиками, словно, не ведая о том, что при этом и политики не сделают и свой голос, своё дарование потеряют

С помощью не столь хитрых приёмов типа «рынка» творческая литературная жизнь, по сути, пресечена. Её пустая имитация только усугубляет наше положение. Масштаб бедствия пока не осознаётся. Ведь «вакансия поэта», говоря словами Б. Пастернака, пока упразднена. Если на этом трагическом фоне всё ещё слышны ликования, что теперь обо всем писать «можно», то это ни о чём не свидетельствует, кроме как о вырождении писательства вообще.

Великая русская литература – достояние последующих времен и поколений, не есть нечто, пребывающее в прошлом. Она хранится не только в библиотеках, но в умах и душах людей. Если нет этого, то и библиотеки могут оказаться ни к чему. Не потому ли их сегодня «перепрофилируют», чтобы они занимали людей всем чем угодно, кроме литературы…

Но так складывалась наша народная и государственная судьба, что литература зачастую толковалась или с точки зрения «передовых» революционных учений или – господствующей идеологии. До такой степени, что история литературы оказалась, по сути, подменённой историей революционного движения, «освободительного движения» в своей стране… Бесценный духовный опыт литературы оказался во многой степени невостребованным. А потому теперь главнейшей задачей является перечитывание вершинных творений русской литературы. На этом пути нас ждёт немало открытий, сегодня столь необходимых.

Так и учили новые поколения детей, школьников и студентов, соотнося литературу не с историей страны и народа, а с историей «освободительного движения», то есть смут, мятежей, катастроф и крушений… А всё потому, что «революционные ценности» были дороже ценностей народных и духовных… Разве воспитание на таких ценностях предпринималось не для того, чтобы смуты в «этой стране» продолжались бесконечно? Любое пособие, любой учебник по литературе как высшее научное достижение рассматривал литературу не иначе как в «свете» периодизации

освободительного движения в России. К примеру: Е.И. Богомолов, Т.К. Жаров, М.М. Кедрова «Пособие по литературе для слушателей подготовительных отделений высших учебных заведений» (М., «Высшая школа», 1989). В ХIХ веке: «Литература первого этапа русского освободительного движения», «Литература второго этапа русского освободительного движения». В советский период, на рубеже веков, ХIХ и ХХ-го: «Литература третьего этапа русского освободительного движения». Далее – уже без всяких «освободительных движений», что уже говорит о несостоятельности такой методологии: «Советская литература военного и послевоенного времени», «советская литература 60-80-х годов»… Видимо, наконец-то «освободились». От всего…

Воспитанное на «революционных ценностях» поколение писателей предвоенных лет рождения и пока – последнее поколение русских писателей, то, поколение, которое было определяющим ко времени очередной революции в России, на этот раз либерально-буржуазной начала девяностых годов, иначе действовать, кроме как по-революционному,  не могло. Причём, все – и «шестидесятники» и «патриоты». Все запоздало и преднамеренно боролись с «красной идеей», которая закончилась в середине 1930-х годов. Так и не смогли осмыслить своё время, советский период истории. На метафизическом, духовном уровне, а не в согласии с революционными догматами идеологии и политики. А потому нисколько не усомнившись, подписали приговор своей Родине. Когда понадобилось уготовляемую очередную революцию «освятить» именем «интеллигенции», осенью 1990 года они подписали так называемое «Римское обращение», благословив растерзание своей страны. Согласились с тем, что «заканчивается существование одной из величайших империй в истории человечества». Какой «обком» втемяшил им такую дикую мысль, что их Родина отжила своё и якобы должна погибнуть, ясно. Но поразительна эта нравственная и просто человеческая глухота и отсутствие инстинкта самосохранения. Если Родина своё «отжила», а как же я, мои дети, внуки?.. Каков же был уровень идеологической ангажированности, если они не задались этим простейшим вопросом? России Советской им оказалось так же не жаль, как их предтечам не было жаль России самодержавной. На самом деле, такому сознанию, поражённому болезнью смердяковщины, не жаль никакой России – ни самодержавной, ни советской, ни демократической… Никакой.

И тем самым они протоптали идеологическую дорожку политикам к революционному крушению страны. Совершили идеологическое обеспечение очередной революции. Привели в американский Белый дом невменяемого президента Б. Ельцына сдавать свою Родину противнику, «партнёру» под видом того, что «идол коммунизма пал». Но пал не этот призрачный «идол». Он призраком как был, так им и остался. Пали они, писатели, бог весть что возомнившие о себе, когда государство поддерживало литературу и их…

Великая русская литература – это вовсе не о прошлом, во всяком случае, не только о нём. Это – во многой мере о нашей нынешней жизни. Не потому ли она столь настойчиво и последовательно снизвергается?..

Когда, указуя на Восток, с пеной у рта бывший украинский президент П. Порошенко кричал: «Прощай, немытая Россия…», на это беснование должна была бы последовать соответствующая, то есть объективная и здоровая реакция. Нечто в том роде, что, мил человек, твои грозные и громкие проклятия не могут достичь желаемой тобой цели. И не только потому, что это неправда. Но и потому, что это не стихи великого поэта М.Ю. Лермонтова. Да и не стихи это вовсе, а политическая прокламация. Это следы проделок тех идеологических противоборств, которые были в российском обществе всегда. И настоящие учёные-филологи давно уже это доказали.

Выдающийся филолог, директор Пушкинского Дома Н.Н. Скатов, об этом, явно приписываемом М. Лермонтову стихотворении, писал: «Как известно, автографа этого стихотворения нет. Что ж бывает. Но за тридцать с лишним лет не появилось и никаких свидетельств о какой-либо изустной информации: это о лермонтовском-то стихотворении такой степени политического радикализма. Нет и ни одного списка, кроме того, на который ссылается П.И. Бартенев, с чьей подачи и стало известно в 1873 году стихотворение, и который тоже якобы утерян… Наконец, главное – это противоречит всей системе взглядов Лермонтова, всё более укреплявшемся в своём русофильстве, которого даже называли русоманом, который пишет (вот здесь-то автограф как раз сохранился): «У России нет прошедшего: она вся в настоящем и будущем» («Литературная газета» № 38-39, 2004).

Известно, какую форму распространения получило переписываемое и передаваемое из рук в руки  его стихотворение «Смерть поэта». А тут – никаких следов. Да и кто, кроме самых уж идеологически озабоченных людей, стал бы вдохновенно переписывать эту поделку. Но в данном случае и они не переписывали. Вон известное революционное писание А. Радищева, «его сатирического воззвания к возмущению», «преступное пустословие» исследователи нашли аж в семидесяти девяти списках. А тут – тишина.

Если делец от литературы Пётр Иванович Бартенёв, приятель Н.С. Мартынова, убийцы М.Ю. Лермонтова совершил эту идеологическую акцию, – выдав пропагандистские стихи за лермонтовские, акцию, какие в истории литературы не были такой уж редкостью, то, что же вы верите проходимцу, а не выдающемуся учёному? Да, это тот самый П.И. Бартенев, который издавал самодеятельный моножурнал «Русский архив», которого чурались настоящие писатели. Нигде никогда не работая, он всё же прослужил четыре года в архиве министерства иностранных дел. И употребил свою службу далеко не во благо. Тайно скопировав (то есть уворовав) многие архивные материалы, в том числе и «Записки» Екатерины II, уволившись из архива, он увёз их А. Герцену в Лондон, где постигал премудрости «передовых» революционных учений…

М.Ю. Лермонтов же иначе понимал историю России и её судьбу:

Опять народные витии

За дело падшее Литвы

На славу гордую России,

Опять шумя, восстали вы.

…Да, хитрой зависти ехидна

Вас пожирает, вам обидна

Величья нашего заря;

Вам солнца Божьего не видно

За солнцем русского царя.

Какое уж тут обличение самодержавия… Великий поэт иначе понимал и предназначение поэта – не обличать, не «громить пороки смело», якобы, во имя их искоренения. Совсем иначе:

Твой стих, как Божий дух носился над толпой

И, отзыв мыслей благородных

             Звучал как колокол на башне вечевой

Во дни торжеств и бед народных.

Эта картинка из дня сегодняшнего со стихотворением, пущенным в обиход П.И. Бартеневым, выдаваемым за лермонтовское, могла бы показаться только досадной и комичной, если бы она была полной. Но в своём полном виде она уже трагична. А дело в том, что на беснование бывшего украинского президента никто в России по справедливости не ответил. Наоборот, двухсотлетие великого поэта М.Ю. Лермонтова отметили так: из всего обширного, далеко ещё не постигнутого  наследия, на самом высоком уровне стали без конца декламировать эту стихотворную прокламацию о «немытой» России, ему не принадлежащую. И, разумеется, глубокомысленно объяснять, каким большим патриотом был М.Ю. Лермонтов, написав такие «замечательные» стихи…

Русская литература, мощный опыт великого М.Ю. Лермонтова оказался никому не нужным. И это в то время, когда подпавшая под внешнее американское управление Украина, науськиваемая и вооружаемая, уже готова развязать войну, то бишь восстановить «территориальную целостность». Непримиримость и враждебность возбуждена по всем направлениям. Общим, единым осталось только непонимание и ненависть к М.Ю. Лермонтову. Сошлись только на этом. Невольно думается о том, что будь литературное образование нормальным, не в русле «освободительного движения» в своей стране, а в согласии с историей страны и народа, не было бы ни этого беснования, ни этой враждебности.

А ретивые исполнители, учуяв то, что декламируется там, «наверху», закусив удила, стали продвигать эту опасную нелепицу, что называется, в жизнь. 12 мая 2017 года в Пятигорске, в Музее-заповеднике М.Ю. Лермонтова прошёл международный круглый стол по теме: «Проблема авторства стихотворения «Прощай, немытая Россия», с точки зрения современной филологической науки». Слыханное ли дело, чтобы собиралась целая научная конференция по одному единственному стихотворению из двух строф, по восьмистишию?  Как рассказали участники этого круглого стола и судя по отзывам на него, собрались не обсудить и разрешить филологическую проблему, а утвердить раз и навсегда авторство М.Ю. Лермонтова стихотворения «Прощай немытая Россия». То есть, продолжить беснования бывшего украинского президента, прикрываясь филологической наукой: «Все научные сообщения посвящены  исключительно доказательству авторства Лермонтова» (В. Станичников. «Отрадненские историко-краеведческие чтения». Выпуск VIII, Армавир-Отрадная, 2020). Вопреки, вроде бы, доброму, продекларированному намерению: «Возродить строго научный подход к проблемам авторства литературного наследия России».

Но ведь истинные филологи с проблемой авторства этого стихотворения уже давно разобрались. Не те филологи и не к тем выводам пришли, какие «нужны»?..  И это называется «филологической наукой»?.. Такой идеологизированности и бесцеремонности не было даже в первоначальные советские времена с их вульгарным социологизмом.

         Примечательно, что организаторы такого странного круглого стола, вослед за П.И. Бартеневым, приписывающие авторство стихотворной прокламации М.Ю. Лермонтову, по образованию не филологи, а историки. Вроде бы, не пристало историкам «поправлять» филологов, да ещё талантливых. Но чего не сделаешь, если сейчас так «надо» – унижать национального гения без достаточных на то оснований, если теперь время «такое»… Такие клятвы в любви к филологической науке, такая, вроде бы, забота о ней приведёт к тому, что от литературы может не остаться камня на камне.

Несмотря на то, что литературу понимают «все», она имеет всё-таки свою образную природу, отличающую её от других форм общественного сознания. Наше дело было бы в полной мере правым лишь тогда, если бы такому беснованию, с нашей стороны противостояла правда, а не такое же точно беснование… В этом суть и глубина нашей трагедии. Других ужасающих подробностей ввиду этого, больше и не надобно.

А всё потому, что у нас «нет» идеологии, то есть нет смысла существования нашего человеческого, народного и государственного бытия. Её безнадёжные «поиски» затянулись уже до неприличия. Хотя русская литература давно уже её определила. В одной строчке Н. Гоголя она уже содержится: «И этот путь есть сама Россия». Неслучайно эту «формулу» повторял в революционную эпоху А. Блок. Точнее, идеология у нас есть, так или иначе определяя все стороны жизни. Но она существует тайно, без всяких её деклараций. Сотрудники либеральных журналов с некоторой даже гордостью, хотя и с непростительной наивностью сообщают всему свету: Как, какая идеология? Либеральная, какая же ещё…

А. Блок в своё страшное время, отвечая на одну из анкет («Что сейчас делать?») счёл необходимым сказать именно об этом: «Я художник, следовательно, не либерал. Пояснять это считаю лишним». То есть, это положение является настолько очевидным, что не требует никаких доказательств. А в записной книжке 7 марта 1915 года: «Тоска, хоть вешайся. Опять либеральный сыск». Да, конечно: «В либерализме есть некоторые удобства, без которых трёт плечо… Либерал красиво издаст «Войну и мир». Но либерал никогда не напишет «Войны и мира»,  и здесь его граница. Либерал «к услугам», но не душа. Душа – именно не либерал, а энтузиазм, вера. Душа – безумие, огонь. Душа – воин: а ходит пусть «он в сапогах», сшитых либералом. На либерализм мы должны оглядываться, и придерживать его надо рукою, как носовой платок. Платок, конечно, нужен: но кто же на него «Богу молится» (В. Розанов).

Компьютерные информационные сетевые средства, кроме несомненных удобств и полезности, сыграли роковую, трагическую роль. В том виде, в каком находятся, они нарушили необходимую и неизбежную во всяком познании иерархию ценностей. Если «блогер» может подменять учёного, если литературно-художественный процесс там не возможен, превращаясь в пустую перебранку, если в них возможна абсолютная цензура, даже с «чёрными списками», если не бюрократия как таковая, а бюрократия «общественного мнения» с её либеральной корпоративностью стала абсолютной, перекрывая пути всякой мысли, кроме либеральной, это ни о чём более не свидетельствует кроме как об интеллектуальной деградации, застое, ужасные миазмы которого уже появляются. Из этого следует единственный вывод: в том бесхозном и варварском состоянии, в каком находятся сетевые средства, как и всякие информационные средства, находиться более не могут. Это первейшая и вполне поправимая задача. Всё остальное в нашем обществе будет зависеть от этого.

О современной литературе в своей значительной, если не в подавляющей части, можно сказать шутливыми пушкинскими строчками, с той разницей, что шутка приобрела зловещий признак неблагополучия: «Словесность русская больна. Лежит в истерике она…». Никакие псевдонаучные рассуждения о «модернизме» и «постмодернизме» в то время, когда игнорируется духовная природа человека и духовная основа всякого общества, тут помочь не могут…

А горделивое хвастовство тем, что жизнь и история будут такими как о них напишут, играет печальную роль, ибо не каждое слово в строку. А литература, поэзия…

Нет! Поэзия ставит преграды

Нашим выдумкам, ибо она

Не для тех, кто, играя в шарады,
Надевает колпак колдуна.

                                                        Н. Заболоцкий.

Всякому автору с «консервативными» воззрениями, отстаивающему духовные ценности, перекрыты издательские пути. Что, мол, поделаешь – «рынок». «Пир победителей» всё ещё продолжается, несмотря на столь ничтожные и жалкие результаты этой «победы». В том числе и для самих «победителей»…

Когда критерием оценки произведений вполне серьёзно становятся только и исключительно премии, никакого социального значения не имеющие, кроме удовлетворения эфемерного «успеха»  их авторов, их фиглярства в литературе, значит дела в современной литературе более чем плохие. Какие уж тут обсуждения современной литературы. Потому-то они и не получаются.

Печально видеть, как новые авторы, стремясь изображать, конечно же, саму жизнь во всей её точности и никак не иначе, желая быть реалистами, неизбежно становятся новыми нигилистами. Так как обстоятельства «мешают», так как жизнь «такая», так как бытие определяет сознание, а не наоборот: в начале было слово. А обстоятельства… Они во все времена тесные. По самому положению человека в этом мире быть между небом и между землёю…

         Совершенно очевидно, что состояние и положение русской литературы в обществе является сейчас вопросом нравственного здоровья людей, нашей народной и государственной безопасности. Пришло время разработать программу в защиту русской литературы и внести её на рассмотрение Государственной Думы. Программу, которая предусматривала бы массовые и дешёвые издания русской классики для школ и библиотек. Ведь библиотеки сегодня нередко забиты такой «книжной продукцией», от которой надо ограждать детей. Это могли бы сделать Институт мировой литературы, Пушкинский дом, Литературный институт им. А.М. Горького. Речь идёт не об обществе книголюбов, как было в советское время, не о книжных союзах. Книга ведь сама по себе бывает разной и всякой. Может нести как добро, так и зло. Речь идёт о защите именно художественной литературы, как говаривали когда-то, – изящной словесности. Не о книжной отрасли и индустрии только, не о книжной продукции как таковой, а о великой русской литературе. Полиграфия ведь у нас работает исправно…

Пора разорвать этот формальный и порочный круг, когда из всех форм литературной работы самыми распространёнными, а то и единственными являются не самые обязательные – награждения премиями, дипломами, грамотами, медалями «за вклад в литературу». Чем печальнее положение литературы в обществе, тем больше таких окололитературных тусовок, что уже  принимает явно комические формы… Трудно представить, как это может пробудить любовь к чтению, особенно в подростковой, школьной среде…

Сегодня ввиду всё нарастающих угроз нашей народной и государственной безопасности, нашему существованию вообще, политики и государственные деятели, изыскивая спасительные ресурсы, по дежурной привычке кивают в сторону культуры, литературы. Но видят ли они, в должной ли мере осознают, что на том месте, где искони была литература – хранительница человеческого и народного духа, уже давно находится вытоптанная человеческими копытами толока, что там давно уже вместо злаков буйствует чертополох, там уже давно всё как «у них»… Но поле надо возделывать. Во всяком случае не топтать и далее его либерал-революционными, левацкими воззрениями на этот раз уж точно «передовыми» и «прогрессивными». Свергать «можно» до тех пор, пока есть что свергать. Но когда  свергать уже нечего, а воззрения остаются всё теми же, «революционными», наступает тихое помешательство. Пощёчины общественному вкусу «можно» давать до тех пор, пока сохраняется «вкус». Но когда его уже нет, а пощёчины продолжаются… Причина этого помешательства, как и во все времена всё та же: «И по причине умножения беззакония во многих охладеет любовь» (Евангелие от Матфея, 24: 12). Или как в «Медном всаднике» А. Пушкина: «Увы, его смятенный ум/ Против ужасных потрясений/ Не устоял…». Тогда уже бесполезно взывать, трясти за плечи, на вас посмотрят отсутствующим взглядом. Это и есть причина прострации человека и утраты смыслов.

Когда «развязаны дикие страсти» (А. Блок), быстро что-либо изменить уже невозможно. Эта тлетворная стихия будет катиться до тех пор, пока не потеряет свою силу, пока не выгорит изнутри. Но определённые социальные, чисто административные меры для этого предпринять можно и необходимо. Прежде всего вывести литературу из поля «рынка». Когда миллионными тиражами издаётся «Гарри Поттер» для смены самой духовной идентификации, ментальности юных поколений, а русская классика в лучшем случае – несколькими тысячами, это поправимо. Возвращение профессии «писатель» в Трудовой кодекс тоже поправимо. Без этого писательское дело в России, по сути, остаётся незаконным… Это с какой же стати и почему в самой литературоцентричной стране?..  Будем помнить, что в обезбоженном обществе и в атеистической среде в советский период нас спасла русская классика. К ней, к литературе прибегали тогда, когда на кону стояло само наше существование. Скажем, во время Великой Отечественной войны. Маленькие книжечки, карманного формата, выпускались массовыми тиражами. К примеру, Алексей Сурков, «Стихи о ненависти» (Государственное издательство художественной литературы, 1943). И не только такие «боевые» издания, но почти вся русская и мировая классика. Вот только некоторые из них, затерявшиеся в моём архиве, выходившие в библиотечке журнала «Красноармеец» уже после войны, в 1947 году: А.С. Пушкин, «Избранная лирика», Л.Н. Толстой, «Рубка леса», Проспер Мериме «Матео Фальконе», Ги де Мопассан «Зверь дяди Бельома»… То есть, кроме надежды на оружие железное, была надежда на силу человеческого и народного духа. Было осознание того, что «Не ракетные стрелы прицельные/ – Тихой песни слова колыбельные/ В страх и ужас приводят врагов» (Ю. Кузнецов). Но ведь это, согласимся, довольно странное положение: строить «новый мир», совершать бесконечные «реформы», невесть что и значащие, можно на одних идеях – «революционных» и «либеральных», а спасаться приходится совсем на других идеях и иными средствами…

По всем признакам такое время теперь наступило. Если мы признаём, не можем не признать, что нам, России объявлена война, что уже занесено в стратегические военные планы, а у нас не предпринимается никаких мер для укрепления духа, продолжается игра в «революционные» и «либеральные» игрушки, сопровождаемая патриотической, точнее псевдопатриотической риторикой, это вызывает удивление и недоумение. Приходит осознание того, что никакое оружие железное  с его множественными «махами» нам не поможет. Чем дольше будет эта игра, тем горше будет похмелье для всех…

Это – не открытое письмо, так как такие письма теперь невозможны ввиду новых сетевых информационных средств – всё открыто и всё досягаемо. Открыто глазу, но недоступно душе и разуму. Это – и не воззвание и уж тем более – не обличение кого-либо. Взывать не к кому, по причине глухоты общества, надеюсь временной. Обличать бессмысленно, так как это не окажет ни на что никакого влияния. Это – констатация факта, того трагического положения, в котором мы оказались – человек, общество, народ, страна. Того положения, которого никак не обойти и не объехать. Которое надо преодолеть.