6935
Тем, что Кубань стали вновь называть «казачьим краем», включая возрожденное Кубанское казачье войско со своими исконными регалиями – во многом дело рук бывшего атамана Громова.
В редакции «НГК» состоялась встреча по случаю 70-летнего юбилея кубанского историка, политика и общественного деятеля, атамана Кубанского казачьего войска (1990-2007), Владимира Громова
«НГК»: Владимир Прокофьевич, для Кубани вы, безусловно, знаковая фигура. Вы часть ее истории, ваши заслуги по возрождению казачества умалить невозможно. Не каждый из наших губернаторов может похвастаться такой узнаваемостью, как вы. Вероятно, и само войско и министерство культуры края подготовят какие-то торжества по этому поводу?
В. ГРОМОВ: Я, может быть, вас удивлю, но нет. Из всех ветвей власти края о моем юбилее вспомнили только в ЗСК, вручив мне медаль «За вклад в развитие законодательства Краснодарского края». Также меня поздравили казаки и атаманы, различного уровня – и не только из нашего края. Только в Интернете я получил свыше тысячи поздравлений. Я даже не ожидал такого внимания к своей персоне, при том, что зачастую поздравляли совсем незнакомые люди. Впрочем, то же самое происходит и в повседневной жизни. Я часто хожу пешком, и меня узнает множество людей, а я все время гадаю: то ли это казаки, то ли мои студенты, а может просто прохожие. Кто-то именует атаманом, кто-то батькой…
«НГК»: А казаки, которые сейчас патрулируют улицы с полицией – вас узнают?
В. ГРОМОВ: Некоторые узнают. А некоторые - нет, но их и казаками-то нельзя назвать. Это люди, которые «работают казаками».
«НГК»: А кто-то из известных людей края вас поздравил?
В. ГРОМОВ: Меня поздравил владыка Исидор и все архиереи нашей Кубанской метрополии; первый президент Адыгеи Джаримов, сенаторы Владимир Бекетов и Алексей Кондратенко, депутат Государственной Думы Владимир Синяговский. Чествовали меня и на ученом совете КубГУ, где я работаю уж 42 года. На днях глава Карасунского округа и атаман города передали мне поздравление от главы Краснодара Евгения Первышова и председателя Городской думы Веры Галушко. Ну и «Кубань24» поздравила меня в своем новостном канале – надо полагать краевые власти все же дали отмашку.
Меня узнает множество людей, а я все время гадаю: то ли это казаки, то ли мои студенты, а может просто прохожие
«НГК»: А губернатор Кондратьев лично поздравил вас? А ваш преемник на посту атамана ККВ – Николай Долуда?
В.ГРОМОВ: Нет, не поздравили. Но я не обижаюсь, оба они слишком занятые люди. Один новый пост осваивает, в Москве, ну и у нашего главы, надо полагать, тоже хватает забот и проблем. Мне же дорого внимание и забота людей, которые меня знают и помнят. Меня поздравили, например, из Карачаево-Черкессии, из аула Учкулан, почетным гражданином которого я являюсь. Это тот аул, где из подножья Эльбруса вытекает река Кубань. Я третий почетный гражданин этого аула, из русских: до меня этой чести был удостоен учитель Петрусенко, еще в 70-е гг 19 века, построивший там школу и наш известнейший офтальмолог профессор Станислав Очаповский. Мой старший сын, в рамках подготовки к двойному юбилею - не только моему личному, но и 30-летию возрождения казачества записал отдельный ролик, куда вошли поздравления от владыки Исидора, от Виктора Захарченко, художественного руководителя Кубанского казачьего хора, от атамана Кубанского казачьего войска за рубежом, Александра Певнева, атаманов других казачьих войск, моих друзей из Болгарии, Германии, Украины.
«НГК»: А чем занимаются ваши сыновья? Они состоят в казачестве?
В. ГРОМОВ: Да, мы все состоим в Пашковском казачьем обществе, которому в этом году также исполняется 30 лет, и первым атаманом которого был я. Старший сын Юрий работает в коммерческой фирме, а средний- судья в краевом суде.
«НГК»: Они также носят фамилию Громовы?
В. ГРОМОВ: Да, разумеется. Отец мой носил фамилию Гром, как и мои родственники, а нам с братом председатель сельсовета по две буквы добавил, решил, что «Гром» это слишком грубо. То есть «Громовы», как фамилия, пошла с меня.
«НГК»: Считаете ли Вы возрождение казачества главным делом всей вашей жизни?
В.ГРОМОВ: Когда я защитил кандидатскую диссертацию в 1983 году я думал, что делом моей жизни станет научная карьера. Я учился у прекрасного специалиста, работавшего в Ростовском государственном университете, Александра Пронштейна. Он же мне советовал не затягивать и сразу начинать работу над докторской диссертацией, по теме «Казачество Северного Кавказа». Уже потом мне многие предлагали просто «купить» докторскую, чтобы кто-то написал ее за меня. Но я всегда говорил: «Нет. Только то, что я написал, то и мое». Как бы я смотрел людям в глаза, если это не я писал, как я мог обращаться к памяти моих учителей – в Кубанском и Ростовском университетах?! На всех научных конференциях я всегда подчеркиваю, что я «советский доцент». Я всегда был беспартийным, поэтому не пытался писать об истории партии. Я работал по дореволюционной истории Северного Кавказа, ездил в 1986 году в Тбилиси, работал в архивах и постепенно проникся темой настолько, что научные амбиции отступили на второй план. Целью моей жизни стало возрождение кубанского казачества. И если сегодня кому-то не нравятся мои мысли, мое мнение о том, что происходит в современном казачестве, меня это мало волнует. Я говорю это как человек, отдавший тридцать лет сил и здоровья этому делу. И не только я, но и моя семья, те ветераны казачьего движения, которые всегда шли за мной. Многих из них уже нет в живых. И почему я должен молчать?
«НГК»: Безусловно, наличие собственного мнения заслуживает уважения. А оно у вас есть, и вы это постоянно доказываете.
В. ГРОМОВ: Я являюсь экспертом в комитете по делам казачества ЗСК. Когда председатель ЗСК Юрий Бурлачко ознакомился с документами, принятыми при моем участии, то предложил вручить мне вторую медаль, к юбилею. Хотя все, что было принято в ЗСК: и концепция по Краснодарскому краю (по отношению к кубанскому казачеству), и документы по увековечению памяти героев Первой мировой войны, и другие документы - малоизвестны, а то и вовсе неизвестны атаманам и казакам.
«НГК»: Постарайтесь вспомнить наиболее знаковые моменты, связанные с историей возрождения казачества на Кубани, когда решалась его судьба.
В. ГРОМОВ: Эти переломные моменты стали проявляться уже на первом съезде 14 октября 1990 года. Тридцать лет назад на территории Краснодарского края существовала только одна казачья организация – Кубанский казачий клуб. Его показывало краевое телевидение, я тогда вел программу «Из дней минувших в день будущий». Как только кубанцы узнали об этом клубе, начали съезжаться люди со всего края. К октябрю 1990-го у нас было уже 45 казачьих организаций. И уже тогда на съезде выявилась опасность раскола. Я выступил с предвыборной программой, которая была поддержана и Виктором Захарченко, и этнографом Николаем Бондарем. Программой, опиравшейся на исследования историков, этнографов и других ученых. Я вел речь о сохранении культуры и традиций, сохранении самосознания, о том, что способствует возрождению казачества как культурно-этнической группы. Но уже тогда звучали мысли, что упор надо делать на развитие экономики, на службу. Уже тогда у меня возникли опасения (актуальные и по сей день) в том, что казачество превратится в «мафию в папахах». Тогда ведь никто не знал, что из этого выйдет! И я не знал. И атаманом я не хотел быть. Никто не хотел тогда быть атаманом. Но меня выдвинули делегаты съезда безоговорочно.
Во время ГКЧП возле моего дома ежедневно дежурили казаки с машиной, готовясь в случае чего, вывезти мою семью в горы
«НГК»: В этом тогда был немалый риск…
В. ГРОМОВ: Конечно, он проявился уже в августе 1991, во время ГКЧП. Я тогда был в США, по приглашению атамана Кубанского казачьего войска за рубежом Александра Певнева. А ведь еще была советская власть, в силе оставалась КПСС. А я еду в то самое «логово империализма». Хорошо еще, что атаман Певнев догадался обозначить меня в приглашении как племянника.
«НГК»: Это была частная поездка?
В. ГРОМОВ: Тогда я работал в КубГУ и одним из участников первого казачьего съезда был ректор университета Владимир Бабешко. Он сам казак, из станицы Старотитаровской. И он же часто ездил в США читать разные лекции. И вот однажды в самолете он познакомился с казачьим эмигрантом Леонидом Бриневым. Тот ему рассказал о музее, где хранятся регалии. Владимир Андреевич побывал в том музее, в Нью-Джерси, а потом рассказал о нем мне. В Америке он встретился с Александром Певневым, которому он рассказал о возрождении казачества на Кубани, обо мне и моем избрании атаманом. Бабешко мне говорит, «вот пришло приглашение, на твое имя – поедешь?» Я отвечаю: «Поеду, а почему бы и нет». А тут в этот момент ГКЧП. А тамошние казаки они уже в возрасте, по-английски слабенько говорят. В США, по всем каналам рассказывают о том, что происходит у нас в стране, причем дикторы так быстро тараторят, что ничего не понятно. Я спрашиваю, что там случилось? Но никто не мог толком объяснить мне, что происходит у нас в стране. Уже потом я узнал, что все это время возле моего дома ежедневно дежурили казаки с машиной, готовясь в случае чего, вывезти мою семью в горы. А после ГКЧП и последующей победы демократических сил, в казачестве произошел раскол. Появились две основные казачьи организации «Союз казачьих войск в России», который себя позиционировал как «демократический», в противоположность «Союзу казаков России» и Кубанской Раде, которые объявлялись «прокоммунистическими». На Кубани этот раскол также отразился: первый губернатор Василий Дьяконов поддерживал альтернативное Кубанское казачье войско, во главе с атаманом Евгением Нагаем.
«НГК»: То есть на тот момент в крае было две противостоящих друг другу казачьих организации?
В. ГРОМОВ: Да, как и по всей стране. И некоторые повелись на эти обвинения в наш адрес: «Они коммуняки, они такие-сякие». Однако с самого начала вокруг меня были люди известные, обладающие определенным авторитетом: историки, военные, юристы.
«НГК»: Можете назвать этих людей?
В.ГРОМОВ: Виктор Гаврилович Захарченко. Член краевого суда Юрий Загудаев, кандидат юридических наук. Полковник Юрий Зюзин. Историки Андрей Горбань, нынешний войсковой судья. Этнограф Николай Бондарь. Священник отец Сергей Овчинников. Александр Берлизов, историк и журналист, героически погибший в Приднестровье. Многие работали со мной – это была интеллигенция с казачьими корнями. Именно благодаря им была выработана сама идея возрождения казачества. 30 ноября 1991 состоялся первый съезд атаманов Союза казаков России, где была принята «Декларация российского казачества», которая и определила прочный фундамент. Второй переломный момент произошел в 1993 году. Как вы помните, в стране начался второй политический кризис, когда Ельцин разогнал Верховный Совет. Страна была поставлена на грань гражданской войны, и нам тоже надо было определяться, занять какую-то политическую позицию. А это, напомню – 90-е годы. Партии растут как грибы – и каждая норовит иметь рядом какого-то атаманчика или хотя бы самого захудалого казачка. И тогда было принято решение – о запрете казакам состоять в политических партиях. Для того времени это было важно. Не может казак жить одновременно по уставу Войска и по уставу той или иной партии. Но хотя мы и позиционировали себя «вне политики», мы тем не менее, всегда были в ее центре. На нас обращали внимание политические партии, местные власти, без нашего участия не решались вопросы выборов – не только в крае, но и в Адыгее и Карачаево-Черкессии. Огромное внимание уделяли мы и процессам миграции.
«НГК»: Это тогда произошла скандальная история с турками-месхетинцами?
В. ГРОМОВ: И не только с турками. Тогда и армянские беженцы хлынули на Кубань. Авторитет казачества был столь высок потому, что мы ставили вопросы и поднимали проблемы, волнующие не только казаков, но и всех кубанцев. Встал вопрос о продаже земли – мы выступали против. Стоял вопрос о контроле за миграционными процессами – мы также не могли не реагировать. Когда я шел на выборы ЗСК первого созыва, одной из ключевых моих позиций был как раз контроль за миграционными процессами на Кубани. В войсковое правительство даже приезжал католикос всех армян, Гарегин. Тогда же я давал интервью для газеты, издаваемой «Союзом армян России». В этом интервью я говорил, что наши отношения с армянскими переселенцами определяются тем, что их стало слишком много на Кубани. Они, конечно, жили тут и раньше, но не в таком количестве. А когда фактически происходит смена этнического состава – реакция местного населения будет отрицательной. А потом появились турки-месхетинцы, но надо помнить, что до них сюда переселялись крымские татары. При советской власти в Крым им не разрешили вернуться и некоторые переселились на Кубань. В основном, они расселялись в Крымском, Темрюкском и Абинском районах. Потом, когда произошли события в Фергане и узбеки «турнули» месхетинцев, то пошел иной процесс: крымские татары начали перебираться в Крым, однако дома свои они продавали туркам. На смену татарам пришли турки – этнос совсем иной культуры, с иным менталитетом. И расселялись они в стратегически важных местах – Нижняя и Верхняя Баканка, «оседлав» единственную дорогу на Новороссийск. И Войско било тревогу – мы делали заявления в адрес президента, в ООН. К нам приезжал комиссар Совета Европы по правам человека, приезжала Памфилова, приезжал Лукин. И все они говорили, что мы нарушаем права турок месхетинцев, а я отвечал: «Подождите, так ведь наши права тоже нарушены». Мы боролись за то, чтобы не дать месхетинцам возможности поменять советские паспорта на российские. Часть их все же стала гражданами – там где наши власти и правоохранительные органы «прохлопали». Но основная масса, около 16 тысяч человек – все уехали в США. Кстати, и губернатор Александр Ткачев поддержал нас тогда, заняв патриотическую позицию. И так мы старались действовать во всем. Отец Овчинников сказал: «Вера без дел мертва». Будут реальные дела – будут вокруг нас объединяться даже те, кто ушел». И мы действительно занимались реальными делами, и авторитет наш был высок. Уже в 1992 году, в ходе социологических опросов выявились четыре лидера на Кубани: Николай Кондратенко, Валерий Самойленко, Василий Дьяконов и Владимир Громов. А в 1994 году – первые выборы в ЗСК, и за атамана Громова, в Тихорецком избирательном округе проголосовало больше чем, за кого либо. Голосов одних казаков явно не хватило бы, голосовали все жители. И от войска избрали тогда восемь депутатов ЗСК! Причем это были прямые альтернативные демократические выборы. Никаких партийных списков не было – я шел в народ, встречался, говорил с людьми, рассказывал свою программу.
Я старался всегда быть доступным, всегда слышать и выслушать человека, вне зависимости от того, какой статус он занимает
«НГК»: Этот результат потом удалось повторить казачеству? – провести в ЗСК столько же депутатов из казаков?
В. ГРОМОВ: Нет, тогда был пик – пик популярности, авторитета и так далее. Причем тогда была очень сложная ситуация в экономике. Бюджет края нечем было наполнять, зарплату бюджетникам задерживали, пенсии тоже, шел чуть ли не натуральный обмен. Мы шли к избирателям с открытой душой, всегда готовые выслушать и помочь, позвонить куда надо, связаться с правоохранительными органами. Мой кабинет был открыт с утра и до поздней ночи, я не уходил даже на обед. Люди приезжали со всей Кубани автобусами. Я обедал чебуреками, которые мне приносили с Кооперативного рынка, но все время принимал людей. Не только казаков, но и всех остальных – проблем тогда была очень много. Началась приватизация, трудовые коллективы жаловались, что их обманывают. И казачество для кубанцев было фактически общественным контролем. Оказывали и юридическую помощь и фактически осуществляли правозащитную деятельность. Каждый день, каждый час. И не только в кабинет, но и домой, и в университет приходили! То есть народ верил, народ шел – и мы старались откликаться. Даже если что-то и не получалось, люди видели, что мы не были равнодушны, мы не отталкивали их. Тогда на Кубани было около трехсот казачьих общественных организаций, после чего по инициативе Союза казаков был введен Реестр казачьих войск. Нужно было дать государству определиться со своим отношением с многочисленными войсками, «верховными атаманами» и прочими организациями с громкими названиями. Для этого и ввели реестр, чтобы государство поняло, наконец, с кем ему вступать в деловые отношения. Но при этом я всегда исходил из того, что каждое из казачьих войск имеет свою историю, свои культурные традиции. А когда нам спустили из Москвы типовой устав, я увидел, что в нем нет ничего кубанского. Два года решался этот вопрос – и все же мы вступили в этот реестр в 1998 году именно со своим уставом. Я знал настроения московских чиновников, они были бы рады, если бы меня не избрали атаманом. Но народ выбрал меня – и им пришлось смириться и с этим. Для того времени Реестр имел позитивное значение: это дало основание выстраивать отношения с органами власти, используя их финансовую поддержку, решать наши казачьи проблемы. Другое дело, что сейчас реестр весьма изменил направление деятельности казачества: когда служба, служба и ничего кроме службы. И если бы это была еще настоящая служба, государственная, а не так как сейчас… на подхвате. И вот тогда история, культура ушли куда-то в сторону, интеллект тоже куда-то ушел. Но я могу сказать, что мне повезло с руководителями края. И с Николаем Кондратенко, мне было легко с ним работать, потому что он меня уважал и позволял мне говорить ему, как приятные, так и неприятные вещи. Я мог с ним спорить, мог убеждать, мог рассказывать. Добрые отношения были и с Евгением Харитоновым – интеллигентнейшим, образованнейшим человеком. Он очень много сделал для казаков – для кубанского войска. Благодаря ему был открыт кадетский корпус, станице Полтавской вернули историческое название, по его инициативе войско было избавлено от уплаты налогов. Мы высказывали идеи, предлагали те или иные мероприятия, приглашали представителей власти, а они нас поддерживали. Вот было, например, 200-летие основания Екатеринодара. Я пошел к тогдашнему мэру Валерию Самойленко – говорю, что войско предлагает свою программу: проведение Всемирного сбора кубанских казаков, приуроченного к юбилею города; парад и построение войска, конно-спортивный праздник. И все это Самойленко поддержал, и все это мы проводили. Александр Ткачев нас тоже поддерживал – он сам казак по происхождению, его дед Георгиевский кавалер, участник Первой мировой войны. Он не знал о регалиях – я ему рассказал. Он не знал о Щербине – я ему тоже рассказал. Но я всегда имел свою точку зрения и неизменно ее отстаивал. Я мог и Николаю Игнатовичу и Александру Николаевичу сказать: «Вот это наше, а вот это нет». И отец Сергий Овчинников, когда на днях поздравлял меня, то сказал, что: во-первых, атаман Громов может в шутку сказать о серьезных вещах так, что заставит задуматься, а во-вторых, что он знает пределы, до которых можно идти на компромисс. «Нет», значит, «нет». За время атаманства я занимал разные государственные посты: был и вице-губернатором, и депутатом ЗСК, и директором департамента по военным вопросам и делам казачества. Но я никогда не стремился быть чиновником и подняться выше людей. Я старался всегда быть доступным, всегда слышать и выслушать человека, вне зависимости от того, какой статус он занимает. И я шел на заседание Рады с определенным волнением – всегда могли заявить о недоверии.
«НГК»: Не можем не задать вам вопрос о нашем кубанском ученом, историке и статистике Федоре Щербине. Как известно, он похоронен в Троицком храме, но ведь он завещал похоронить его на родине, в станице Новодеревянковской. Понятно, что тогда руководствовались благими намерениями: что будут водить к могиле туристов. Но ведь не водят! Щербина остался фактически в забвении! Что вы думаете по этому поводу?
В. ГРОМОВ: Меня очень сильно беспокоит уровень образованности нации и уровень ее исторических знаний. В том числе и среди казаков. Да, есть казаки, которые читают книги и по истории, и по культуре. Но ведь основная масса этого не делает! И я тогда задаю себе вопрос, а это вообще казаки? И склоняюсь к тому, что раз наша история им не нужна – значит это не казаки. Это касается и памяти о Федоре Щербине. Это была моя идея – перезахоронить его на родине. Впервые я побывал в Праге в 1998 году, на Втором всемирном славянском конгрессе. Я тогда посетил кладбище, где похоронен Щербина. На его могилке было лишь несколько засохших розочек. Побеседовав с местным батюшкой, я узнал, что он служит там уже пять лет и уже тогда эти розы были засохшими. Тогда я и понял, что туда никто не ходит и Щербина никому не интересен. Я пошел к послу России в Чехии, тогда это был Николай Рябов, ранее работавший председателем ЦИК. Я спросил его, что нужно, чтобы решить вопрос о перезахоронении Щербины на родине. Он сказал – пусть Кондратенко напишет письмо на мое имя. Я вернулся на Кубань, рассказал губернатору, кто такой Щербина, и он мне говорит: «Готовь письмо». Я подготовил, отправили письмо Рябову. Потом получили ответ, из которого следовало, что у Рябова состоялся разговор с главой Чешской православной церкви Дорофеем. И тот ответил, что Щербина «нерусская фамилия». И если Украина попросит - мы отдадим прах на Украину. И тогда я сказал: «Все, замолкаем на эту тему - ни в прессе, нигде не должно упоминаться это имя». И уже потом, много позже, я встречаюсь с одним казаком и тот сказал, что у Чешской православной церкви новый митрополит. Мы связались с ним, и тот дал позволение на прием делегации. Я сразу к Ткачеву, ввел его в курс дела и тот сказал: «Езжай». После чего и были подписаны договор и соглашение о перезахоронении праха Щербины. Оно состоялось в 2008 году, когда я уже ушел с атаманства. Ну да, тогда предполагалось, что тут будет культурный центр, что сюда будет ходить студенчество: ведь это личность не местечковая, а общероссийского масштаба. Когда я проводил экскурсии по Краснодару, то всегда приводил гостей к Щербине на могилку. А то что не ходят… думаю потому, что народ мало что читает и это печально. Даже студенты истфака толком ничего не знают. А как преподают историю в школе?!
«НГК»: Во время губернаторства Александра Ткачева, проводилась целенаправленная политика, направленная на восстановление памятников старого Екатеринодара. Были споры, были дебаты – какие памятники возрождать? Помнится, остановились на Триумфальной арке, казаке перед администрацией и памятнике Екатерине Второй. Можно предположить, что это делалось не без вашего участия, что губернатор прислушивался к вам. Расскажите, пожалуйста, об этом времени, о том, кто генерировал эти идеи, и какую роль во всем этом сыграли вы?
В.ГРОМОВ: Идеи о возрождении этих памятников высказывались еще на первом съезде в 1990 году – о памятнике Екатерине Второй, о соборе Александра Невского. Говорили об этом и позже: когда Лужков в Москве начал работы над восстановлением Храма Христа Спасителя. В 1995 году я пошел к Николаю Кондратенко с идеей восстановления войскового собора. Он мне ответил, что «нет денег в бюджете, что не время сейчас». И я тогда с этим согласился. А потом он неожиданно пригласил меня к себе и вручил архитектурный проект восстановления войскового собора. Оказывается, он все-таки дал поручение о разработке этого проекта. Я тоже искал документы, обращался в краевой архив – чтобы искали документы, фотографии. Казачество тогда предлагало восстановить собор на старом месте – рядом с фонтаном, напротив здания администрации края. Там даже был заложен камень с надписью о том, что здесь некогда стоял собор – сейчас его уже убрали, к сожалению. Идея с памятником Екатерине нами высказывалась также давно. Но реализовал ее именно Александр Николаевич Ткачев. Также как и с памятником казакам-основателям Екатеринодара. Однажды губернатор зашел ко мне и предложил поехать к скульптору Александру Аполлонову, посмотреть, как продвигаются работы над памятником. Я поехал, посмотрел – а там типичный запорожский казак на коне. Я Ткачеву, говорю: «Памятник запорожцам уже есть в Тамани. Нужен памятник именно кубанским казакам. Это уже другая история, другие герои. Если мы в центре города запорожца установим, то после этого нам остается только жовто-блакитный флаг выбрасывать. Тот подумал и согласился. Я поехал к Аполлонову, передал ему все это. Потом губернатор меня еще раз попросил съездить к нему. Я приезжаю: опять все тот же запорожец, но уже в черкеске. Я снова говорю, что не то, а Аполлонов: в сердцах: ну что еще нужно сделать, я не знаю. А я вспомнил, что в свое время ему заказывали бюст летчика, кубанского казака Вячеслава Ткачева. Я и говорю - вот, типичные черты лица, настоящий кубанский казак. Так что на памятнике у казака лицо летчика Ткачева.
«НГК»: Вас не тревожит, что памятник Екатерине, со смертью скульптора Аполлонова, так и останется незавершенным. Часть фигур так и не доставлены из мастерской в Ростове, а может их уже отправили в переплавку. Неужели никому не приходит в голову, что надо закончить работу над памятником?
В.ГРОМОВ: Тут нужно все время подсказывать, все время напоминать, в том числе и первым лицам. Я кстати, пишу и не только об этом, я состою в оживленной переписке с губернатором Вениамином Кондратьевым. Что надо – я пишу. Пока у меня не кончатся чернила, а я пишу еще чернильной «макухой», не шариковой ручкой, - я буду ему писать. И я знаю, что затронутые мной вопросы реализуются и рассматриваются.
«НГК»: Какие же вопросы вы перед ним ставите?
В. ГРОМОВ: Вот, в частности, на днях я собираюсь писать Вениамину Ивановичу на тему, уже поднимавшуюся мною и перед атаманом города и перед главой города Евгением Первышовым. В свое время, казаками Кубанского казачьего войска в Юбилейном микрорайоне был заложен сквер имени Захария Чепеги. А недавно я решил узнать, что там и как. Позвонил одному из местных казаков, он мне прислал фотографии этого сквера. Там памятная плита о том, что сквер посвящен Чепеге. В ближайшее время я напишу письмо и Первышову и Кондратьеву о том, что раз сквер имени Чепеги, то нужен там и памятник. А то как-то странно – по всему городу стоят памятники с кошельком и с собачками, а основателю города – памятника до сих пор нет.
«НГК»: Вы работали в тесном контакте с прежними губернаторами, каждый из них немало сделал для возрождения и становления казачества. А вот нынешний губернатор, Вениамин Кондратьев, в плане развития казачества, чем отметился?
В. ГРОМОВ: Вениамин Иванович пытается поддержать казаков в плане экономического развития. Дай то Бог, чтобы получилось так. Этой дорогой казачество уже пыталось идти и набило немало шишек. Он пытается их мотивировать работать на земле, чтобы они зарабатывали собственным трудом – и это правильная инициатива. Другое дело, что здесь все упирается в личность. Не только в личность губернатора, но и в личность атамана каждого отдельного общества. Если личность горит, значит и все вокруг горит. В войске при мне было 25000 га земли, но не чем было обрабатывать эту землю. И войско сдавало ее в аренду тем, кто мог обрабатывать. Дай то бог, чтобы сейчас получилось не так.
«НГК»: Получается, что второй раз казаков награждают землей? А казачьи земли первого транша, надо полагать, ушли безвозвратно.
В. ГРОМОВ: Да, она ушла просто потому, что на Кубани никто не дает землю, чтобы выращивать «высочайший урожай амброзии». Поэтому, конечно, та земля изымалась. Там и казаки были не ангелы, прямо скажем. Кто-то прихватил землю себе, тогда закон не позволял оформлять землю на казачье общество. Оформляли на атамана, а атаман ушел – и земля ушла вместе с ним. Вторая попытка это неплохо, но я не думаю, что это полностью даст самофинансирование казачьим обществам. Тем более что в крае свободной земли мало, можно сказать, ее почти и нет. Второе, что я бы отметил в деятельности Вениамина Кондратьева – то, что он пытается реализовать давнишнюю мечту казачества и построить Кубанский казачий кадетский корпус имени атамана Бабыча. Он был создан еще в 1994 году, но находится в переделанном детсаде, что не делает казачеству чести. Сейчас вроде как намечаются какие-то подвижки в этом направлении, как и в целом в казачьем образовании. Хотя с ним у нас, порой, получается, прям по покойному Черномырдину: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Я не думаю, что массовое оказачивание школьного образования пойдет на пользу, как казачеству таки и жителям Кубани в целом. Ко мне на улицах обращаются люди, в том числе и учителя и говорят: «Нам этого не нужно». Какие могут быть казачьи классы там, где вообще нет никого из казачьих семей? Я понимаю, что это «воспитание патриотизма», но ведь к этому тоже с умом надо подходить. Начальству своему учитель не возразит, он человек подневольный. А вот мне он скажет все, что он на этот счет думает. Опять же, раз казачья школа – значит, нужно ребят одеть по-казачьи. А за счет кого это делать? Школа их одевать не будет – значит за счет родителей, а оно им нужно? Для организации казачьих классов должно быть желание со всех сторон: родителей, педагогов и самих учащихся, которые бы понимали, чем они будут заниматься. А так - это обязаловка, мы это уже проходили, ничем хорошим это не заканчивается.
НГК: Можете сказать, какие заслуги у Николая Долуды в вопросе развития кубанского казачества, и почему до сих пор кубанское войско остается без атамана?
В.ГРОМОВ: Когда я уходил, по решению войскового сбора получил право присутствовать на сборах ККВ. Кстати, помимо этого за мной осталась и атаманская булава. Но я на эти сборы не хожу. Хотя бы потому, что наши атаманы там, на сборах, говорят одно, а выйдя, говорят совсем другое. А что же вы там молчали? Вы жалуетесь, что там все не так – так вы это на сборе скажите! Это мне вы могли в лицо говорить, что угодно и я слушал, не обижался - вы меня избрали. И вот сейчас говорят, что нет достойных кандидатов на роль атамана: так извините меня, если их не искать, так их и не будет. Но не ищут – значит не больно то и хотят. А может и не дают… Кого-то им да найдут - сверху поставят. Сами ведь казаки теперь лишены такого права. У них единственное право - кричать «Любо». Вот, кстати, еще один момент, что выводит меня из себя: ведь никогда исторически не было это «Любо» в ходу у кубанских казаков! Я помню, как еще в 1996 году приезжал на Кубань Борис Ельцин, в рамках своей избирательной кампании. Евгений Харитонов, тогдашний губернатор, уговорил меня встретить Ельцина с почетным караулом в аэропорту. Поставили в аэропорту почетный караул, Кубанский казачий хор запел «Ой Кубань, ты наша родина». Выходит Ельцин, рядом с ним - Харитонов, генералы разные. Борис Николаевич обвел нас взглядом и говорит: «Любо казаки»! Хор молчит. Он еще раз сказал - хор молчит, казаки молчат, не знают, что отвечать. Ельцин хмурится, мол «неправильные казаки». Харитонов тогда ему сказал: « Борис Николаевич, «любо» на Кубани не говорят. Не наше это, не кубанское. И у донцов его нет, вообще непонятно, откуда оно взялось – не иначе как из художественной литературы. А сейчас они кричат это «Любо» до посинения.
«НГК»: Может из песни пошло «Любо, братцы, любо»?
В.ГРОМОВ: Может, быть. И да, вы меня спрашивали об итогах атаманства Николая Долуды. Во-первых, это рост администрирования, практически полное сведение на нет традиционной казачьей демократии. Во вторых, попытки создания казачьих школ и корпусов, даже там где для этого нет ни малейших предпосылок и, как следствие – стремление «оказачить» Кубань. В том числе, и за счет людей, которые к казачеству не имеют никакого отношения. О казаках сейчас судят по бывшим охранникам ЧОПов, в свое время приписанных к войску. В то же время, нельзя не отметить, что в это время возросло финансирование казачества.
Я не думаю, что массовое оказачивание школьного образования пойдет на пользу, как казачеству так и жителям Кубани в целом
«НГК»: А вы с Николаем Долудой общались, ему письма писали, как сейчас Кондратьеву?
В. ГРОМОВ: Напрямую - нет, но я писал губернатору, а Долуда мне отвечал, как ему по должности положено. Зачем мне ему писать, если он функционер и ничего без указки свыше не скажет? Мне проще написать самому губернатору, чтобы он дал ему команду.
«НГК»: Еще одна тема, неоднократно поднимаемая на страницах нашего издания - дом атамана Вячеслава Науменко и все что с ним связано: все эти суды, снятие мемориальной доски. Ваше отношение ко всему этому?
В ГРОМОВ: Это еще один пример влияния политической ситуации на процессы связанные с исторической памятью, с теми или иными личностями. Одни имеют право на то, чтобы «быть в истории», а другим в этом отказано. Атаман Науменко попадает во второй список. Когда доску мемориальную открывали, я при этом присутствовал, и никому она не мешала. Но есть у нас группа «патриотов», с определенным восприятием исторического процесса – я имею в виду господина Мишанина и ему подобных. Мишанин писал жалобы на меня и на профессора Ратушняка и Путину и Медведеву и кому угодно. Меня обвиняли, что я искажаю историю казачества на Кубани, мол, забывают о некрасовцах, о том, что первыми на Кубани были русские казаки, а не черноморцы-украинцы. Да, некрасовцы были, но они ушли вместе с турками еще в 18 веке, а значит, они никак не могут быть основой формирования казачества на Кубани. Этот процесс предполагает непрерывность, вплоть до наших дней. А черноморцы пришли, и теперь их потомки - мы здесь проживаем. По поводу претензий о «пропаганде Науменко», никто его не пропагандирует, но нельзя его и вычеркнуть из истории. Другое дело, что не делает ему чести сотрудничество с врагом. И мы не замалчиваем эту сторону его деятельности. Но когда мы говорим о возврате регалий и их сохранности – мы должны воздать должное и этому человеку. С тех пор как его избрали атаманом Кубанского казачьего войска за рубежом, сохранность регалий становится его святой обязанностью. И в Сербии и во время оккупации и во всей Европе. Да, спасая регалии, атаман Науменко спасал и себя, уходя на запад. Когда он загнал вагон, в котором находились регалии, в Дрезден, он был уверен, что его не будут бомбить. Однако союзники превратили этот город в прах - им пришлось спасать регалии из горящего вагона. И так, отходя на Запад, он оказался в американской зоне оккупации. Спрашивается, почему бы ему не передать регалии на родину? Ну, вот донские регалии были захвачены Красной армией в 1946 году, и где они? Их нет просто нигде. А Науменко кубанские регалии сохранил. И в США он также претерпел немало испытаний, сохраняя регалии. На время он их утратил, переслав их в США казаку станицы Усть-Лабинской, полковнику Черешневу, поселившемуся в Америке сразу после революции. Но едва приехав в США, Науменко попал под суд – его арестовали по сфальсифицированному обвинению, что якобы, будучи в Сербии он участвовал в расстрелах евреев и сербов. И тогда Черешнев, а он работал в США адвокатом, сказал Науменко, что готов выступить в его защиту – в обмен на передачу регалий созданной им казачьей организации. Науменко отказался. Ему подсказали: иди к Александре Толстой, это дочь Льва Толстого, она учредила фонд, который занимался вызволением из лагерей беженцев. Она же помогла и Науменко: нашла ему адвоката, который был обвинителем на Нюрнбергском процессе со стороны США. И он бесплатно помог атаману, вследствие чего тот и был освобожден. И еще три года потом ушло на то, чтобы вернуть регалии. И это при том, что многие казаки считали, что их нужно передать в США, в музей или еще куда-то. А Науменко сказал: «Отдадим – назад не получим». Казаки, сами еле-еле устраиваясь, все же помогали сохранить эти регалии. А насчет сотрудничества Науменко с немцами: в 1953 году, на сборе кубанских казаков он сказал: «Какими же мы были глупцами, когда верили, что немцы несут свободу нашему народу». А кто хочет его вычеркнуть из истории - уберите и регалии оттуда. А мы должны быть ему благодарны за то, что он спас регалии в тяжелейших условиях войны.
«НГК»: А у нас есть в крае какой-то отдельный музей казачьей славы?
В. ГРОМОВ: Не сыпьте соль на рану. Мною неоднократно высказывалась идея о создании музея истории Кубанского казачьего войска. Я высказывал эту идею и губернатору Александру Ткачеву и главе города Владимиру Евланову. Но, к сожалению, эта идея не реализована, хотя и были конкретные предложения, где можно разместить этот музей. Я выступал и с идеей создания «Аллеи славы кубанцев», но она тоже не получила развития. В 2006 году Кубанское казачье войско провело встречу казаков - потомков - Георгиевских кавалеров и всадников Дикой дивизии. И тогда же высказывалась идея, чтобы установить в Краснодаре памятник казакам и горцам. Я написал Александру Ткачеву письмо о необходимости установления этого памятника, что он имеет большое политическое значение. Мы все-таки живем на Кавказе, а Кавказ нуждается в хороших позитивных примерах. Александр Николаевич вроде согласился, но сначала не было средств и возможностей, а потом он ушел. И тогда я обратился к Владимиру Бекетову. Тот поддержал, он всегда поддерживал мои инициативы. Владимир Бекетов вынес этот вопрос на сессию ЗСК – и теперь этот памятник стоит на углу Гаврилова и Красной. Этот памятник открывал Вениамин Кондратьев, он тогда меня покорил своим выступлением. Когда вся официальная часть закончилась, и памятник уже открыли, Кондратьев неожиданно второй раз взял слово и сказал: «Вот у некоторых во взгляде я читаю, когда же все это закончится? Друзья, вы так и не поняли, сколь значимое событие происходит здесь. Оставьте эти мысли, здесь происходит действительно историческое событие.»
«НГК»: Раз уж зашла речь об исторической памяти, нельзя не вспомнить , что в этом году мы отмечаем столетнюю дату окончания Гражданской войны в России: это и оставление Екатеринодара, и Новороссийская эвакуация, и исход из Крыма. На ваш взгляд – состоялось ли сегодня окончательное примирение?
В.ГРОМОВ: Нет, не состоялось. Вон в Горпарке есть общий памятник всем павшим в той войне, с обеих сторон – давно стоит, еще с начала 90-х. Много туда народу ходит? Сколько себя помню, никого там и близко не видел. И на Дону поставили похожий памятник, но вот что-то не получается примирения. И всякое давление, на мой взгляд, только вызовет обратную реакцию. Время еще не пришло: сколько угодно мы можем заявлять об окончании Гражданской войны, но я пока не вижу этого примирения…
