Игра на открытом нерве

Бывают артисты, что, бодро начав, потом становятся незаметными и невнятными. Особенно часто это случается с актрисами. Светлана Кухарь – не из таких. За более чем четверть века на сцене она из робкой, начинающей инженю превратилась в опытную талантливую актрису, под которую выстраивался репертуар. Она сумела не потеряться, выйти на первый план, стать заметной фигурой на краснодарских подмостках. Как это происходит – тайна. Но ее внешняя хрупкость и нервозность, кажется, сочетаются с внутренней силой, что присуща лидерам.

26 лет назад в Краснодарском творческом объединении «Премьера» был создан Молодежный театр. Здесь Светлана впервые вышла на сцену. Всё тогда было впервые. И «Премьера» была молода, и – партнеры тоже. Начало 90-х, как бы ни ругали нынче то время, многим дало шанс. Молодая актриса им воспользовалась. Вчерашняя выпускница краснодарского краевого колледжа культуры сыграла свою первую роль куклы Реггеди в «Тряпичной кукле» Уильяма Гибсона. Название было оправдано: кукла была утонченной и красивой, но скорее фарфоровой, чем тряпичной. Сразу показалось, что перед нами – героиня эпохи модерн. Это ощущение не раз подтверждалось впоследствии. Выдающий мастер, народный артист России Павел Холмский поставил в 1997 году «Тень» Евгения Шварца. Она, конечно, здесь – ослепительная Принцесса. В ней всё в лад: тонкие пальцы, удлиненные формы, прямая спина, глубокий насыщенный голос…  Но разве что тень невольного или закономерного предательства омрачает ситуацию. Еще сложнее ее Анна Австрийская в «Молодости Людовика XIV» Александра Дюма-отца. Ей всего то лет 26-27, а она уже играет маму взрослого сына, да еще и женщину легендарную. Анне было немало лет, когда она стала матерью, но зато – кого. Сегодня, когда актриса перешла на роли мам, они стали для нее сутью нового амплуа, в котором она достигает определенных высот.

Умение добровольно отказываться от успешных, но уже отягощенных возрастом ролей – еще одно ее особенное качество. Некоторые зрители не могут ее понять и простить (по-доброму, конечно). Ну, зачем она оставила свой спектакль «Письма любви», где в дуэте с Анатолием Дробязко, она имела бенефисную роль? Почему прекратила свои отношения с «Дуэлью» Антона Чехова? Ведь ее Надежда Федоровна была так убедительна, нервна, противоречива. Было столько надрыва, боли, неустроенности в этой душной атмосфере всеобщей ненависти и вседозволенности. И ее героиня с точки зрения морали вела себя странно: Светлана искала и находила оправдания для Нади, запутавшейся, порочной, любящей. Всё вместе и всё сложно. Для актрисы это интересная задача, которую она решала успешно много лет. Потом, должно быть, сказала себе: всё, хватит. Игра на открытом нерве требует серьеза, а возраст и опыт здесь, вероятно, – отнюдь не подспорье. Вот так резко и внятно рубанула по живому: уже не мое. Актриса не любит давать интервью, поэтому о мотивах ее поступков мы можем только догадываться.

А своего было более чем достаточно. Была холодновато презрительная, с переходом в безудержную страсть, Наталья Петровна из «Месяца в деревне» Ивана Тургенева. Роль, о которой можно только мечтать, но которую можно и бояться. Столько противоречий, столько вторых планов в этой молодой женщине, которая чувствует, что возраст, когда возможны, уместны, безумства, уже проходит. Но проходит ли? Еще до развития эндокринологии и появления психоанализа как науки русские классики поведали миру, что с женщиной «под 30» как раз и происходят самые яркие события. Светлана с некоторой робостью вступила на тот путь, где нужно смотреть не только в текст, но и вглубь самоё себя. Случилось это в 1998 году, когда актриса и подходила к этому опасному возрасту. Тут надо отметить, что в «Месяце в деревне», «Дуэли», а между ними – в «Сценах в доме Бессеменова» по мотивам пьесы Максима Горького «Мещане» – ее сопровождала режиссура Владимира Рогульченко. Затем, в его же постановке, были «Письма любви» и «Чайка».

Расцвет актрисы, ее лучшие роли пришлись на тот период, когда театром управлял именно этот режиссер. Удачей стала ее Татьяна в «Сценах в доме Бессеменова». Этот образ, некогда блестяще сыгранный в ленинградском БДТ у Георгия Товстоногова великой Эммой Поповой, здесь был совершенно переосмыслен. Не полоумная и неопрятная старая дева, а молодая стильная женщина, что не находит места в собственной семье, да и в жизни тоже. В ней почти не было мещанства. Перед нами – скорее чеховская героиня, Ирина или Ольга из «Трех сестер».

Через год, в 2004 году, Светлана Кухарь сыграла Аркадину в чеховской «Чайке». В её Ирине Николаевне нет привычной по советским спектаклям некоей злобности, сварливости, свойственной стареющей актрисе, что стыдится собственного сына, что самим фактом своего существования указывает на ее возраст. Тогда все еще помнили, что Чехов не любил примадонн, но, правда, на таковой же и женился в конечном итоге. Он сам был полон тех противоречий, о которых писал. Но Аркадину можно воспринимать, как выяснилось, и по-другому. А что, если она действительно, в отличие от Нины Заречной, – крупная актриса и вся принадлежит искусству, что, если купцы, которые одаривают ее аплодисментами и подарками, не вызывают отвращения? Что, если она любит успех и публику, что говорит о ее самодостаточности? Она любит Тригорина за то, что тот талантлив, а сына – только жалеет, ибо тот, увы, бездарен. Но разве это преступление? И она сама вынуждена, будучи иконой стиля (модерн весь замешан и помешан на стильности), нести свой крест и веровать.

«Письма любви» американского драматурга Альберта Герни – пьеса для двух актеров. Снова в 2006-м году Владимир Рогульченко обратился к актрисе, с которой их теперь связывает череда общих спектаклей. Ее Мелисса проходит путь от юной девушки из обеспеченной семьи до пожилой алкоголички, в жизни которой ничего не осталось, кроме писем, что писали друг другу Он и Она. В изящных, воздушных декорациях художника Сергея Аболмазова по разные стороны сцену существуют эти двое. Эндрю Лэдд – из семьи простой, но именно он устраивается в жизни. Мелисса – не вписалась. Перед ними стол с бутылкой бренди. По мере развития действия напитка в ней становится всё меньше и меньше. Когда он заканчивается, с ним завершается и её жизнь. Это становится метафорой того, как скоротечна наша жизнь. Эта тема умирания, ухода, может быть, преждевременного, может быть, закономерного, звучит внятно и прожита обоими артистами очень подробно. Перед нами – та американская психодрама, в духе Теннесси Уильямса, которую, к сожалению, Светлане Кухарь так и не удалось пока сыграть. Впрочем, она сыграла в инсценировке Трумэна Капоте «Голоса травы» (2013 год) немолодую, резкую, утратившую иллюзии Вирену, которая, впрочем, еще способна меняться под воздействием лучших обстоятельств или людей. Этот образ подобен был пламени, что колеблется на ветру, рождая ощущение и зыбкости и стойкости. Жаль, что спектакль просуществовал в театре не долго, но образ Вирены, всё же, остался в памяти.

Началась смена режиссуры в театре. И появились другие роли иного плана. В «Гедде Габлер» Генрика Ибсена (постановка Константина Демидова 2016 года) она сыграла фрекен Юлиане, милую тетушку Тесмана, которая всё ждет, что мятежная Гедда подарит ей племянника. Ее надежды, конечно, тщетны, как всё в этой гениальной пьесе. Как тщетны надежды любого человека на лучшую жизнь, на мир и покой в доме. Но мы же всё равно надеемся. В отношении своей героини Светлана Кухарь вдруг оказалась совсем не милосердной. В ней отчетливо проступала глупость, эдакое совсем уже непопадание в ситуацию. Разве она не видела, кто такая Гедда, и что хорошего здесь ждать не приходится? За фрекен Юлиане в том же году появилась необычайно по-новому решенная Кабаниха в спектакле «Гроза» в постановке главного режиссера театра Даниила Безносова. Перед нами – несчастная мать непутевого, пьющего сына, которому до сих пор приходится высмаркивать нос, поддерживать, когда он доходит до состояния риз и не в силах держаться на ногах. Образы простых, бытовых героинь у, казалось бы, утонченной, не отсюда пришедшей актрисы, вполне удаются ей. Достаточно вспомнить ее Зою Ерину в «Чудиках», несчастную жену незадачливого чудаковатого мужа. Перед нами – провинциальные страсти в рамках семьи, где люди никак не могут найти путь к масштабному, вселенскому пониманию друг друга. Куда там: быт заел. Здесь всё и больно, и смешно, как это бывает у Шукшина.

Переход на возрастные роли – всегда проверка на прочность для актрисы. Можно сказать, что Светлана Кухарь выдержала этот сложный момент достойно. В ней появились дополнительные краски для характерности. А еще она вдруг стала пружиной действия, не нарушая атмосферности, общего стилевого строя спектакля, где не она уже главная героиня. Но здесь можно, не думая про общий строй спектакля, создать яркий характерный эпизод. В премьере прошлой весны, спектакле «Звезды светят на потолке» по прозе Йоханны Тидель (режиссер Павел Пронин) актриса играет роль мамы Уллис. Алкоголь здесь медленно, но верно делает свое дело. Она не в меру весела, экспрессивна, нарочито скандальна. Есть разные страны и уровни жизни, но данный тип женщин всегда одинаков: им плевать на собственного ребенка, на соседей, на свой, что называется, моральный облик. Эпизод небольшой, но из него следуют выводы: мы видим судьбу, медленное сползание вниз, усматриваем и невеселое будущее. Сколько таких теток ходит и по нашей земле. В свою «веселость» они пытаются втянуть окружающих, как будто ища у них понимания и поддержки. Их связи с людьми строятся на скользкой основе. Иногда не хочется даже читать им мораль, но подоплека у этого миропонимания – всё равно гнилая. Для того и театр, чтобы, не утрируя, просто показать картинку. А дело зрителя – задуматься.

Но всё же эта мама, как говорится, – подарок для актрисы. Здесь картинка пишется броскими мазками. Совсем другое дело, когда мама положительная, правильная, живущая в согласии с нормами общепринятыми нормами. Она что, подарок для ребенка? Опять всё не так просто. Как будто продлевая тему, Светлана Кухарь попала спустя год в другой материал. Весной 2018 года режиссер Денис Хуснияров поставил спектакль по одноименной и самой таинственной повести Льва Толстого «Дьявол» (пьеса Аси Волошиной). Марья Павловна, мать молодого помещика Иртенева, на первый взгляд, желает сыну только добра. Но образ не так прост: именно мать уговаривает Евгения жениться. Что тут такого? Все женятся. Но именно это решение, если следовать Толстому, ставит героя перед пропастью отчаяния. Он должен, должен, всё время должен… Женитьба, и даже успешная, на первый взгляд, – состоялась. А что дальше? Он страстно желает другую женщину, крестьянку, с которой у него ранее была связь. А родительница мягкой силой точит – всё прежнее надо забыть. Перед нами женщина воспитанная, спокойная, правильная, но именно такой маменьке невозможно перечить.

В спектакле стильном, современном, эстетичном есть работы разные. Но, несомненно, в череде главных его достоинств, стоит образ Марьи Павловны, которая и ведет годами этот дом на правах старшей, отстраивает эту неторопливую, сельскую жизнь, в которой – свой свод правил, ею же и придуманных. Эту неторопливость, эту размеренность с внутренней напряженной линией нужно поддерживать и развивать. А это уже требует актерской школы, высокого стиля, который актриса нам и демонстрирует. Нет ни нажимов, ни перегибов, как это случается у ее партнеров, но именно это и обеспечивает осторожное развитие темы, непростой и неоднозначной.

Итак, актриса уже совершила переход из возраста в возраст. С такой же легкостью она может осваивать разные амплуа: тургеневская женщина (это особый стиль), шукшинская тетка в «Чудиках», принцесса и королева, чеховская героиня с надломом и без него. А теперь вот – череда матерей, разных, сложных, неоднозначных, как сама жизнь. Когда мы приходим в театр, мы уже привычно ждем, ищем режиссерских или сценографических откровений. В Молодежном театре, обратившем свой взор к современной режиссуре, это занятие вполне уместное. Здесь, особенно с учетом зала-трансформера, ожидания практически всегда заканчиваются успехом. Мы всегда получаем в награду за ожидания что-то новое. Это стало особым знаком качества театра, как говорится, его фишкой. Но всё-таки все изыски режиссерского театра, который мы так любим, выглядят неполными и надуманными, если на сцене нет актера в предлагаемых обстоятельствах, который демонстрирует нам иную, другую реальность. Он и рассказывает нам про жизнь людей. Думается Светлана Кухарь – именно из тех актрис, которые сегодня точно знают, что для них есть Театр. И когда в этом театре режиссеры и художники, сменяя друг друга, создают миры, – она, уже привычная к данному стилю, создает объемные, трепетные или острые, бытовые или возвышенные образы героинь, что в этих мирах живут.

Елена Петрова, театровед

Фото Марины Богдан и Юрия Корчагина