Литература и Человек

В московском издательстве «Педагогика и гуманитарные науки» вышла книга Айтеча Хагурова «Человек – это литература». Мы попросили автора расшифровать этот тезис

В научном познании исторически сложилась диспропорция: 95% общего объема современных знаний составляют знания о неживом веществе. На долю знаний о живом веществе приходится 5%. Из этих 5% менее одного процента приходится на знания о человеке.

Дело тут не в том, что в физике и математике работают гении типа Ньютона и Эйнштейна, а в сложности человека как объекта познания.

Гениальные люди работали и в сфере гуманитарного познания и при этом влияли на научное познание. А Эйнштейн говорил, что Достоевский и Кант помогли ему в работе больше, чем великий математик Гаусс. Подобные признания мы находим и у других выдающиеся естествоиспытателей.

В человека природа заложила много тайн, какую-то космическую загадку. Астрономы стали говорить об антропном принципе построения Вселенной. В ней есть соотношения и величины (вес и заряд протона и электрона, 300 тыс. км/с – скорость света, число π, вылезающее во многих математических расчетах и т.д.), которые, как будто изначально были определены таковыми, чтобы могла возникнуть Земля и появиться человек. Если хотя бы вес протона был другой, то Вселенная была бы другая, и другой была и Солнечная система, если бы она вообще могла появиться. В этом пункте астрономия фактически смыкается с теологией, как и в вопросе о внезапном начале мира. Предвосхищая антропный принцип, великий Гёте говорил, что подлинное знание – это знание о человеке: остальные виды познания ведут к этой цели.

В свое время успехи естествознания и техники, породившие научно-техническую революцию, вызвали в обществе безмерный оптимизм относительно возможностей познания природы общества и человека. Относительно природы ожидания не только оправдались, но и превзошли себя. Относительно познания общества ожидание не так блистательно, как относительно природы, но тоже оправдалось: были созданы довольно мощные экономические, социологические и культурологические теоретические конструкции. А вот относительно познания человека надежды фактически не оправдались. Единственным достижением здесь был вывод о том, что человек не может быть познан так, как познается неживая природа. Эта точка зрения еще в XIX веке обосновывалась немецкими историками в полемике с французскими энтузиастами и оптимистами от науки. Чуть позже, к концу XIX века, в Германии, в дискуссиях Марбургской и Баденской школ, обосновывалось отличие наук о Природе от наук о Духе. Фактически обосновывалось отличие гуманитарного знания от научного. Науки, как естественные, так и социальные, строят свои системы на понятиях. А понятие, любое, есть обобщенная, абстрагированная и отвлеченная сторона реального объекта. На основе понятий, создавая модели, можно познавать и природу, и общество. Но сущность человека такому методу познания не поддается. О необходимости применения особых, других подходов в познании сущности человека говорили в начале XX века Гуссерль и Гадамер, потом Сартр, у нас в России – Бахтин и другие.

Кстати, Ж.-П. Сартр, подчеркивая уникальность человека как предмета познания, писал, что у человека нет сущности (эссенция), но есть существование (экзистенция). Фактически у него получалось, что по существу о человеке можно судить по экзистенции. А о ней лучше всех говорит литература. Она говорит о том, что во все времена, у всех народов жизнь человеческую наполняют содержанием такие константы, как рождение, добыча хлеба насущного, семья, дети, смерть, любовь, предательство, дружба, ненависть… Их не так много и все они гениально представлены в античной литературе. Все «константы» человеческой жизни представлены в «Илиаде» и «Одиссее» Гомера и в «Энеиде» Вергилия. По отношению к ним вся последующая западноевропейская литература есть плагиат. Если говорить серьезнее, то следует помнить, что в целом античная культура определила дальнейшую программу развития всей Европейской культуры.

«Константы» человеческой жизни, о которых повествует литература, в общественной жизни формируют великие ценности, которые влияют на жизнь уже всего общества: Добро, Красота, Истина, Вера, Надежда и другие ценности, определяющие культурную матрицу социума. Всё это мы находим в смыслообразах, представленных в литературе. Они говорят о том, что, кроме тела и разума, в человеке есть еще нечто, что ускользает от естественных и общественных наук, – дух, душа.

В науке есть лишь гипотезы о происхождении и сущности человека: трудовая теория, космологические теории – одна, романтическая, о пришествии иноземцев, другая, сциентическая, – о мутациях генов под влиянием космического облучения. А мировые религии дают свой ответ на этот вопрос.

Приведу пример того, как наука в лице психологии познает человека экспериментальным методом. В XXвеке было много проведено интересных экспериментов, направленных на выявление первопричин социального действия, в том числе и вербального. Все эти эксперименты были проведены в основном в университетах США и Англии и вошли в фонд мировой науки. Но вот их результаты: Аш доказал, что на поведение человека влияет мнение группы непосредственно окружающей его, т.е. мнение большинства. Но вскоре С. Московичи экспериментально доказал, что меньшинство может навязывать свое мнение большинству. Кстати, истории революций это тоже доказывают. Потом экспериментально доказывали, что на поведение человека влияют такие внешние факторы как повеления-установки «сверху» (эксперимент Милгрема), взятые людьми социальные роли (эксперимент Зимбардо). Далее психологи задались вопросом: а только ли внешние причины обуславливают поведение человека? Розенталь и его коллеги ответили, экспериментально доказав, что внутренние установки тоже их обуславливают. Но Лампьер доказал, что установки могут быть у человека, но не влиять на его поведение. И т.д., и т.п. Стал ощущаться кризис в этой экспериментетике. Дэвид Розенхан из Стэндфордского университета (в котором были проведены многие эти эксперименты) уговорил восемь своих друзей совершить над психологией и ее детищем – психиатрией – эксперимент. Они выбрали разного уровня и статуса (чтобы было репрезентативно) девять психбольниц, явились туда по одиночке и пожаловались на то, что их мучает внутренний голос словом «плюх». Их взяли на лечение, поставили диагнозы, лечили (а пациенты-подпольщики заранее учились прятать таблетки под язык, чтобы потом в туалете их выплевывать. Выписывая из больницы, врачи всем рекомендовали пройти повторное лечение).

Розенхан через некоторое время опубликовал информацию о своем эксперименте в одном престижном журнале. Разразился научный скандал, в ходе которого одна почтенная психбольница сделала Розенхану вызов: присылайте своих притворных «психов», и мы их всех разоблачим. Розенхан вызов принял. По истечении трех месяцев сотрудники клиники заявили, что они «разоблачили» 41 из присланных Розенханом псевдопациентов. А Розенхан никого к ним не посылал и со счетом 0:41 выиграл этот спор.

Этот пример – вовсе не о том, чтобы унизить такие науки о человеке, как психология, социология и другие, а о том, что эти науки дают относительные эмпирические знания о человеке. В них нет фундаментальных знаний о человеке, к которым стремится гуманитарное познание.

В гуманитаристике, когда говорят о человеке, то не случайно говорят о связанной с ним сакральности и тайне. Отсюда – индивидуализирующий подход. Если в науках важны обобщения, то здесь – конкретизация. Если хотите, фетишизация конкретного, частного. «Мадонна» Рафаэля, «Божественная комедия» Данте, «Евгений Онегин» Пушкина – они выше всяких обобщений и принципов. В них – не общее, не принцип живет веками, а их конкретность, частность. И эти творения невозможно повторить или заменить. И в этом – их тайна, уходящая корнями в тайну самого человека.

Всё же можно использовать модель «черного ящика» из кибернетики. И считать, что Человек – «черный ящик», и о нем мы можем судить по его реакциям на внешнее воздействие. Особенно, если это воздействие совершается со стороны другого человека. Во взаимодействии с другими человек с детства овладевает языком и становится социальным существом; во взаимодействии раскрывает себя, реализует себя. Я не буду раскрывать далее известные идеи Мартина Бубера и Михаила Бахтина о роли диалога в истории, в формировании человека и его личности. Лишь напомню, что диалог есть универсальная форма взаимодействия.

Успехи литературы значительно превосходят успехи науки в познании человека. Потому что в ней мы находим образы человека, точнее, его смыслообразы. В совокупности они могут представить и совокупный смыслообраз Человека. Поэтому литература и человек – одно и тоже, и книгу свою я назвал «Человек это литература». Литература – в авангарде гуманитарного познания. Она способна добывать такие истины о человеке (и, следовательно, и об обществе), которые недоступны общественным наукам. Сейчас ей мешает такие истины провозглашать фактическое отсутствие читателя. Ведь литература есть детище того же диалога – диалога между Писателем и Читателем. И, когда исчезает одна сторона этого Диалога, литература сиротеет и хиреет.

Многие писатели ныне пытаются читателя искусственно формировать. На обложках романов изображают то дуло пистолета, то женскую грудь, а то – и то и другое (как на обложках романов Захара Прилепина). Но всё же это не вина, а беда современной литературы, которую она должна пережить. Такие беды бывали и раньше.

Значительность, архиважность литературы является залогом ее будущей востребованности. Будем оптимистами, ныне это сможет сделать только Чудо. Но Россия, история которой есть Сказка (напрасно ее историю подгоняют под европейскую), есть страна Чудес. Однажды за исторически мизерный срок она родила почти всех деятелей Золотого века нашей литературы: А. Пушкин родился в 1799 году, а Л. Толстой – в 1828-м. В этом промежутке времени родились по очереди: Гоголь (1809 г.), Белинский, Гончаров, Герцен, Лермонтов, Тургенев, Некрасов, Достоевский, Островский, Салтыков-Щедрин (1826 г.). За двадцать девять лет их всех могла бы родить одна женщина, родив Пушкина в 17 лет, а Л. Толстого – в 45. В советское время, особенно в деревнях, женщин, с таким количеством детей, было много.

Если к истории культуры (и в, частности, литературы) подходить по большому счету, то в ней ничего случайного не бывает. Рождение почти всех классиков Золотого века русской литературы за столь короткое время говорит о многом. Один из перечисленных выше классиков сказал, что литература исключена из тлена. Чудо возрождения Литературы, о котором мы говорили, имеет под собой вполне реальные основания в самой нашей настоящей жизни. Люди не могут все время питаться суррогатными продуктами массовой культуры и фактически оставаться духовно голодными. Им непременно потребуется здоровая духовная пища. И тогда литература в очередной раз произведет соответствующую вспашку и выведет на поверхность наши глубинные ценности. А пока животворящее пламя литературы пребывает в скрытом тлеющем режиме.

Айтеч Хагуров