Роман-хроника
2845
Глава I
Черешня созрела
Начало: https://ngkub.ru/kultura/sauna-dalnego-sledovaniya_2
Сколько Дмитрий себя помнил, дом всегда держался на матери. Работала она буфетчицей в павильоне «Голубой Дунай». После смены поздно вечером возвращалась домой с серым лицом и тяжёлой сумкой. Помнится, в классе восьмом Дима предложил матери встретить её после работы.
– Не вздумай, сынок, не хватало ещё, чтоб тебя с этой сумкой замели. Твоё дело – учёба. Вырастешь, прокурором станешь. А за меня не беспокойся, – выдала свою сокровенную мечту мать. С этого дня вопрос о том, кем ему быть, перед Дмитрием не стоял. Неуверенный в себе, он принял решение матери без колебаний и сомнений. Про прокуроров до этого дня он знал только из песни, которую с надрывом в голосе пел пьяный отец: «Тихо луной осветило, тот старый кладбищенский двор, а там над сырою могилой плачет отец прокурор».
На упреки матери, «когда же ты, Володька, возьмёшься за ум и на работу устроишься» отец куражился: «Тая, я постоянно работаю над тем, как не работать и деньги получать». И хотя голодными они с Олегом не ходили, выручали харчи из материного буфета, но денег в доме постоянно не хватало. Дмитрий, сколько себя помнил, всегда сторонился одноклассников, никогда к себе в дом никого не приглашал, да и сам ни к кому в гости не ходил. В девятом классе пригласила его на день рождения Ирка Самохвалова, с которой он два года просидел за одной партой. Но ни денег, на подарок, ни нормальной одежды (не идти же в гости в школьной форме) у него не было, и он соврал, что пойдёт к зубному. А как хотелось! Ирка нравилась ему чуть ли не с третьего класса, но он рано почувствовал свою неполноценность и всячески сторонился сверстников.
Отца Дмитрий стыдился с раннего детства. Владимир Гомес состоял на особом учёте в милиции бессменно. По любому происшествию в их районе, напоминавшем хуторские окраины, будь то кража голубей, или угон мотоцикла, отца опрашивал участковый. Как он объяснял, для профилактики. Ходил по соседям, выяснял, что да как. Частенько наведывался к ним домой почему-то всегда с соседкой Игнатьевной. После их ухода, свесившись через полуразвалившийся штакетник, мать отводила душу:
– Что, обэхээсовка, полегчало? Думаешь, мусора тебя наградят?!
Дмитрию было стыдно за эти крики на весь околоток. Игнатьевна их с Олегом жалела. Когда мать уезжала перед Восьмым марта на север продавать цветы, соседка кормила их борщом с толченым салом и огромными истекающими соком пирожками с начинкой из сухофруктов. Об этой нечаянной радости, не уверенные в том, что мать одобрит общение с соседкой, они ей не рассказывали. В сущности, эти обеды, участливый взгляд Игнатьевны, да резиновый утративший некогда яркие краски мяч, который Игнатьевна кинула им по весне через забор «унуки выросли, берить, хлопцы» и составляли светлую сторону памяти его детства. Всё остальное, что связано с его родным домом, было безрадостным и беспросветным. Хотя и теплилась в их семье надежда на слепой случай-фарт.
***
Постоянной работы у отца толком никогда не было, подрабатывал он в заготконторе грузчиком. Зарплаты как таковой не получал, а за шабашки рассчитывались с ним то мукой, то постным маслом. Один раз даже заплатили стеклянными гранёными стаканами. Запомнилось, как отец заставил их с Олегом перебрать все ящики со стаканами, в надежде обнаружить стакан шестнадцатью гранями. Вроде какой-то его собутыльник, утверждал, что стаканы с шестнадцатью гранями выпустили в стране всего один раз, когда Финляндия вошла ненадолго в состав Союза. И что за эти стаканы коллекционеры платят большие деньги. Обычно на стаканах, по словам отца, бывает 15 граней – в честь 15 республик СССР. Когда же выяснилось, что все стаканы обычные, отец велел сыновьям унести ящики в старую баню, где они и пролежали без дела вплоть до его похорон. Слепая фортуна, которую тщетно прождал родитель, так и не удостоила вниманием их ветшавший с годами дом. На поминки кроме отцовской родни из станицы никого решили не звать. Дмитрия поразило, что мать с дядькой Федором надумали везти гроб из морга прямо на кладбище, чтоб поменьше на улице было разговоров. Однако сошлись все соседи, пришла даже Игнатьевна. Соболезнуя матери, невольно осуждали отца. «Достукался, Володька…», –соглашаясь с соседками, тряс разлохмаченной головой подвыпивший дядя Федор. Дмитрий устал от устремлённых на него пытливых взглядов, но слёз, как ни старался, выдавить не смог. Уставший от напряжения он ждал, чтобы поскорее разошлись чужие люди, и закончился этот бесконечно длинный день. В глубине души он чувствовал облегчение, но не смел в этом себе признаться. Со смертью отца будто свалился с его плеч тяжкий груз. Но очень скоро отец напомнил о себе самым непредвиденным образом.
(Продолжение следует)
